Жизнь и любовь дьяволицы
Шрифт:
Судья от избытка чувств сжал в своих руках ее огромную ручищу. Он понял, что ей можно доверить самое сокровенное. Для нее имело значение, что ей говорят, а не кто говорит. Такое нечасто встречается. Он по достоинству оценил ее. Ему даже пришло в голову, что если бы он уже не был женат на Морин, он, весьма вероятно, остановил бы свой выбор на Полли Пэтч. Приятно было бы, подумал он, иметь подле себя человека, который не трепетал бы перед ним. Они с ней были одного роста, и это ему тоже нравилось. Он знал за собой особенность — помыкать теми, кто ниже его, а таких было очень много, особенно среди женщин. И еще он мог обсуждать с ней дела, которые слушались в суде, и вскоре обнаружил, что тяжкое бремя вынесения приговора стало для него гораздо менее тяжким и гораздо менее возбуждающим его сексуально, и его отношения с леди Биссоп уже не доходили до прежних крайностей, в результате чего судья избавился от постоянного беспокойства, правда, впал в меланхолию — но это более пассивная и приятная форма проявления внутренней неудовлетворенности, подвигающая человека не к действию, а к философскому созерцанию.
— Эх, качели-карусели, — говорил он с печальным вздохом. — Сумма человеческих страданий — величина постоянная, и судья лишь меняет местами кое-какие слагаемые так, чтобы получилось более или менее справедливо. Но вот беда: стоит добиться справедливости тут — потеряешь там. Моей жене в этом смысле не повезло — она из тех, кто всегда теряет. Справедливость — что детские качели: то один конец вверху, то другой; а я в точке опоры. На одном конце сама Беспристрастность, на другом — леди Биссоп. Не успеешь оглянуться, а она уже стукнулась о землю. И так всякий раз!
Он рассказал ей, как одна жена извела мужа — целых три года травила его ядом, пока тот не умер. С другой стороны, муж своей жестокостью отравлял ее существование куда дольше — лет шесть или семь. Она впервые подсыпала ему яд, когда врачи определили у нее рак. А с того дня, когда он испустил дух, болезнь перешла в стадию ремиссии. Что Полли Пэтч думает обо всем этом?
Глаза Полли Пэтч вспыхнули, и она сказала, что смерть рано или поздно приходит ко всем. Важно не это, а то, как ты живешь.
— Если бы она захотела, чтобы ее признали невменяемой, тогда у меня по крайней мере была бы возможность упрятать ее в какую-нибудь тихую клинику для умалишенных, — сказал судья, но Полли Пэтч эту идею не одобрила. Они принялись обсуждать, какой срок должна получить отравительница — семь лет, пять или три года (лучше брать нечетное число, когда определяешь срок за убийство). Преднамеренность ее действий — отягчающее обстоятельство, провоцирующая их ситуация — смягчающее. Закон обязан прореагировать и наказать преступницу, в противном случае страна скоро будет усеяна трупами мужей. Однако наказание должно быть не слишком суровым — иначе смертные случаи среди жен еще более участились бы и проблема стала бы еще неразрешимее, чем сейчас.
Они сошлись на трехлетнем сроке, причем, судя по сочувственным ноткам, отчетливо различимым в голосе судьи, у обвиняемой были все шансы в недалеком будущем рассчитывать на условное освобождение.
— Выносить приговор — все равно что ставить отметки ученикам, — сказала Полли Пэтч. — Четыре с минусом, тройка с двумя плюсами, двойка с плюсом и Минусом и так далее.
— Верно, верно, — согласился судья, — только в сто раз интереснее.
В самом начале своей службы Полли Пэтч выговорила для себя возможность иногда отлучаться для визитов к дантисту, и после каждой такой отлучки она возвращалась либо с удаленным зубом, либо со спиленным под самый корень.
— Я надеюсь, у вас хороший врач, — сказала леди Биссоп, обращаясь к Полли, довольно-таки неуверенно. Ей было непонятно, какая необходимость вырывать пусть великоватые, но на вид совершенно здоровые зубы, но она не решалась спрашивать Полли напрямую, опасаясь ненароком ее обидеть. Она ни в коем случае не хотела, чтобы Полли попросила расчет. Напротив, она просто мечтала, чтобы та осталась у них навсегда: судья привязался к ней, и под сенью ее надежной защиты дети ожили и выглядели веселыми и счастливыми, и жизнь в доме текла безмятежно. Судья после разговоров с Полли, уже не такой взвинченный необходимостью выносить приговоры, по ночам оставлял ее в покое и почти совсем забыл о таких проявлениях супружеской страсти, как кнут и веревки, за что — оправившись от неизбежного удара по самолюбию, поскольку муж в качестве собеседницы предпочел ей служанку, — она могла сказать только спасибо.
— Лучший зубной врач в городе, — сказала Полли, слегка пришепетывая. — Во всяком случае, самый дорогой.
— А что все-таки вам делают? — спросила леди Биссоп осторожно.
— Я хочу, чтобы мне подправили челюсть, — сказала Полли. — У меня есть виды на будущее. — И леди Биссоп пожалела бедняжку: зачем напрасно мучить себя? Челюсть будет меньше выступать вперед — лоб станет заметнее, а он у нее и так как у Франкенштейна.
— Наверное, вы правы, что пытаетесь исправить то; что дано вам природой, — сказала она, все еще с сомнением в голосе.
— Меня не интересует, права я или нет, — отрезала Полли. — Я решила, значит, так и будет. Жаль только времени — уж очень долгая история. Ну, да ничего. Я использую это время с пользой.
— Господь посылает нас в сей мир с определенной целью, — сказала леди Биссоп. — И мы должны смиренно принимать то, что Он нам даровал, будь то нос, зубы и все прочее.
— Пути Господни настолько неисповедимы, — сказала Полли, — что я с ними больше мириться не желаю.
Леди Биссоп была воспитана в том духе, что назначение женщины — приспосабливаться к эпохе, в которой она живет, к домашней и семейной обстановке, которая ее непосредственно окружает, и что для осуществления Божьего промысла необходимы смирение и вера; и думать и рассуждать здесь больше не о чем. Она даже перекрестилась — до того ей стало не по себе. И все же она не хотела лишаться Полли.
— Лишь бы детей не напугать, — сказала она. — А так, что ж, лично я ничего против не имею.
Детей беззубый рот Полли приводил в неописуемый восторг. Они наперебой лезли заглянуть в черную расщелину ее рта и радостно взвизгивали — драконы, там в глубине живут драконы, докладывали они. Драконы и демоны. Они теперь кинулись рисовать драконов и демонов, и Полли развешивала их рисунки на стенах. Леди Биссоп опасалась, как бы детей не стали по ночам мучить кошмары. Но опасения ее были напрасны. По ночам весь дом мирно спал — судья, жена судьи, нянечка, дети. Все без исключения.
Детей укладывали в восемь; леди Биссоп ложилась в десять. Судья и Полли засиживались вдвоем до полуночи — и что там было, то и было.