Жизнь и любовь дьяволицы
Шрифт:
— Кому надо, пусть учатся говорить на моем языке, — сказала она.
— Все-таки какое-то занятие, — не отступал он. Рядом с ней он чувствовал тоскливую беспомощность: можно подумать, он призван исполнять ее желания, а не руководить ими. — В нашем деле ожидания неизбежны, часто длительные. Не говоря уже о том, что духовное самоусовершенствование еще никому не повредило.
— Я здесь для того, чтобы усовершенствовать свое тело, — ответила она. — С духовной сферой у меня и так все в порядке.
Он был ее Пигмалион, но она не желала признать свою зависимость от него, восхищаться им или хотя бы испытывать признательность. Он привык к обожанию женщин, им сотворенных. Благоговейное «ах!..» шелестело по коридорам вслед его шагам, куда бы он ни направлялся: одну проведать, другую благословить, еще кого-то пособлазнять будущим, вместе посокрушаться о прошлом, при этом он ни на минуту не забывал о своей летящей походке и о своем имидже в целом. Но мисс Хантер не желала присоединяться к хору его воздыхательниц. Ничего, всему свое время.
Он начал с ее лица. Слегка уплотнил ткань под глазами и подтянул подбровье, так что белок теперь больше проглядывал сверху, над радужной оболочкой, а не снизу, и от этого глаза вдруг стали распахнутые, искренние и наивные — и огромные в сравнении с ее небольшой головой. Эти глаза завораживали, как завораживают глаза котенка или, правильнее сказать, любого детеныша, даже крокодильего.
Ассистент мистера Чингиза, молодой доктор Джозеф Блэк — такой отчаянный смельчак на бейсбольном поле и дотошный педант у операционного стола, — с интересом всматривался в лицо, которое мисс Хантер желала обрести взамен нынешнего. В луче проектора на стене операционной перед ними красовалась увеличенная фотография Мэри Фишер, одна из тех, что вручила им Руфь.
— По-моему, я уже где-то видел это лицо, — сказал доктор Блэк. И вспомнил — где же как не на обложке книги в их больничной библиотеке. Вообще-то пациенты книг не читали — ну, еще журналы полистать, это да, поворчать, что дают старые номера, а им нужны свежие. Редко-редко кто осилит романчик или триллер. Но им нравилось, чтобы в библиотеке были книги, иначе они чувствовали себя обделенными. Все без исключения были убеждены, что в душе они заядлые читатели и только из-за стрессовой ситуации вынуждены временно отдохнуть от чтения.
Когда глаза мисс Хантер зажили, ей сломали скулы и несколько их расплющили; а когда синяк стал понемногу проходить, укоротили челюсть и изменили ее форму. Потом взяли полоску кожи из области крестца и пересадили вдоль линии волос, — отодвинув ее назад и создав тем самым красивый, чистый лоб. Кожу под подбородком подтянули наверх, натянули на щеки и, сделав надрезы, лишнее убрали. Мелкие морщины вокруг рта и носа заполнили силиконом, а лопнувшие кровеносные сосуды обработали лазером. Заодно ей сняли все родинки, волоски, в общем, все ненужное, и в довершение слегка приподняли уголки рта, придав ее лицу радостно-выжидательное выражение.
Один за другим в десны, подготовленные мистером Фиртом, ей имплантировали новые зубы: при этом метод был выбран самый трудоемкий и болезненный, прибегали к нему крайне редко. Зубной техник, у которого в качестве образца имелась лишь фотография Мэри Фишер, установил, что ее зубы не идеально ровные, но легкая неправильность лишь усиливает очарование. Чересчур крепкие, ровные зубы у женщины могут и напугать: обладательница таких зубов скорее укусит, чем соблазнит.
Теперь на прелестном личике мисс Хантер совсем уж нелепо торчал большой, крючковатый, страшный нос. Голова по сравнению с телом казалась непропорционально маленькой. Как и следовало ожидать.
Мисс Хантер выписывала чеки каждый месяц, без напоминаний, и собственноручно проставляла требуемую цифру, даже ни разу не поморщилась, хотя бывали дни, когда малейшее усилие причиняло ей нестерпимую боль. Тем самым она словно подчеркивала, что их отношения строятся на трезвой основе взаиморасчетов, и ожидать от нее восторгов по поводу сотворчества и. содружества с врачом-единомышленником не приходится. Мистер Чингиз был уязвлен.
Она добровольно вызвалась слетать к себе домой, чтобы привести в порядок нос. Мистер Рош предлагал ей остаться на месте — тогда он бы сам к ней прилетел, но она сказала, что у нее так или иначе дома есть кое-какие дела. Она отправилась в путешествие на носилках, в сопровождении больничных санитарок.
Чуть позже мистер Чингиз узнал от них, что, несмотря на сильные боли, она связалась с агентами и поручила им приобрести для нее какую-то недвижимость — полуразвалившийся маяк на краю скалы, вдали от всех и вся.
— Очень надеюсь, — отозвался на это доктор Блэк, — что она не собирается хоронить себя заживо. Это после всего-то!
— Она будет делать то, что ей заблагорассудится, — сказал мистер Чингиз. — И всего добьется. Она не такая, как все.
Они оба были немножко влюблены в нее. (Они уже признались в этом друг другу.) Теперь они не могли дождаться ее возвращения. Им почему-то не верилось, что мистер Рош окажется на высоте; они опасались, как бы он не воспользовался своим положением — положением, которым, случается, злоупотребляют врачи-мужчины по отношению к целиком и полностью зависящим от них пациенткам; женщины утверждают, что такое случается сплошь и рядом. Они оба слыхали подобные истории, и не раз. Само собой разумеется, к ним лично это не могло иметь никакого отношения. Жена доктора Блэка, маленького роста, невзрачная, занималась сбором средств для спасения исчезающих видов животного мира — энергии и решительности ей было не занимать. Так что доктор, как он сам объяснил мистеру Чингизу, никакой власти над ней не имел: к животным у нее сочувствия было куда больше, чем к людям. Немой укор в глазах ее песика-корги действовал на нее сильнее, чем укоризненные взгляды супруга. Там, откуда она родом, на мужей цена — пенни за пару; их там меняют как перчатки, благо выбор богатый. Мистер Чингиз, разумеется, вообще не был женат. По его собственным словам, причина заключалась в том, что он всегда знал: рано или поздно он не сможет устоять перед искушением сделать свою жену более совершенной физически, а едва совершенство будет достигнуто, он потеряет к ней всякий интерес. С женщиной хорошо, пока длится путешествие. В конце пути наступает охлаждение.
Они разговаривали, стоя перед объемной, в натуральную величину моделью мисс Хантер, отлитой из новейшего прозрачного материала под Названием «флексивоск» и пронизанной полиэтиленовыми трубками, которые имитировали сухожилия, кровеносные сосуды и кости; они вертели ее так и этак — тут кусочек отщипнут, там добавят, — доводя свое творение до совершенства. Они склонялись к мысли, что, пожалуй, придется изменить положение почек — поместить одну над другой, а не на одном уровне, как обычно. Сделать это довольно легко. Главное, чтобы все рабочие органы были должным образом подсоединены — их конкретное положение внутри тела ни на что не влияет.
Марлен Хантер вернулась обратно в пустыню — все еще на носилках, но с прелестным чуть вздернутым носиком и изящно вырезанными ноздрями. Лицо — сплошной синяк, и вокруг глаз черные провалы, но уже сейчас можно было смело сказать, что она чудо как хороша.
— Как вы думаете, она у нас получилась не слишком обыкновенная? — беспокоился доктор Блэк.
— Если вы на протяжении всей предыдущей жизни были чересчур необыкновенны, — рассуждал в ответ мистер Чингиз, — то почувствовать себя для разнообразия обыкновенной должно быть очень приятно.