Жизнь и любовь дьяволицы
Шрифт:
Руфь подняла лицо навстречу крупным, тяжелым каплям, и земля под ее резиновыми сапогами мгновенно превратилась в липкую грязь, и она пошла прочь с поля, к навесу, волоча за собой тяжелый плуг.
Вскоре все женщины собрались в доме — скидывали сапоги, дождевики, было шумно и весело. Они то и дело трогали друг друга — вообще прикосновения и объятья были у них нормой поведения. Руфь почувствовала, что слабеет, что ей почти хочется стать одной из них, разделить с ними радость всеобщей приязни. Но она не могла себе этого позволить. Она была из другой стаи. И еще она знала, что едва наступит ночь, кто-то будет лить
Спустя примерно дней девять Руфь получила письмо из клиники мистера Чингиза, в котором были перечислены основные стадии предстоящих операций с указанием ориентировочной стоимости каждой. Более точный подсчет не имел особого смысла, поскольку процесс реабилитации зависит от индивидуальных особенностей пациента; к тому же, как можно было понять из письма, хирург никогда не может знать наверняка, какие сюрпризы готовит ему тело пациента, пока он в него не влезет. Сама бумага была изысканного, нежно-сиреневого цвета, а слова «Клиника Гермиона» были вытиснены золотом, и под ними шла широкая, гладкая, стерильно белая полоса. Руфи припомнилась обложка одного из романов Мэри Фишер, которая выглядела бы точно так же, если бы туда добавить этот элемент стерильности. Бумага пробуждала надежду и одновременно вселяла уверенность. В ней удивительным образом сочетались наука и романтика.
Предполагалось, что в клинике уменьшат на семь сантиметров челюсть Руфи, подправят линию бровей, поднимут линию волосяного покрова, используя пересадку кожи, сделают необходимые подтяжки и уберут кожные складки над веками. Уши будут плотнее прижаты к голове, а длина и толщина ушных раковин уменьшена.
Ей предстоит слетать самолетом к мистеру Рошу, который займется ее носом — спрямит и укоротит его, — поскольку он «лучший в мире специалист по носам». (Руфь заключила, что ее нос — это его комиссионные.)
Что касается ее тела: обвисшая кожа на руках будет подтянута, а с плеч, спины, ягодиц, бедер и живота уберут жир. Если она по-прежнему настаивает на укорачивании ног, то плечи придется несколько отвести назад, чтобы скорректировать пропорции рук и тела. Дойдя до этого места, Руфь нахмурилась.
Ей следует иметь в виду, что все перечисленные этапы займут не менее двух лет, а если ей угодно уменьшить свой рост, то все четыре. Ее телу и сознанию потребуется время, чтобы восстановить силы после столь радикальных изменений. Она должна быть готова к тому, что ее ждет некоторый дискомфорт. (Руфь прекрасно усвоила, что ощущения пациента, предшествующие операции, квалифицируются хирургами как «боль»; после операции пациент испытывает только «дискомфорт».)
Она может сама выбирать время, когда ей будет удобнее ложиться в клинику для проведения очередного этапа, но следует учитывать, что ее ожидают длительные периоды строгого постельного режима — до и после каждой операции. Более детальный график будет составлен, когда ее госпитализируют и проведут дополнительные обследования.
Отдельно прилагалась примерная поэтапная смета. Ориентировочные суммы составляли около 110 000 долларов — за лицо, 300 000 долларов — за тело и 1 000 000 долларов — за ноги. Как она, несомненно, понимает, потребуется привлекать ведущих специалистов из многих стран мира. Впрочем, не исключено, что услуги некоторых из них могли бы быть оплачены фондами содействия научным исследованиям.
«Творить историю медицины (приписал мистер Чингиз от руки в конце третьей страницы письма) — удовольствие не из дешевых. Ногами мы будем заниматься в последнюю очередь — надо дать науке хотя бы скромный шанс: пусть попробует угнаться за человеческой мечтой. А пока могу порадовать вас вот чем: недавно разработана новая техника удаления значительных участков вен с последующим «завариванием» шва при высокой температуре. Метод уже испытан на кошках и дал отличные результаты».
Руфь читала это письмо за завтраком, в одиночестве сидя за длинным, в пятнах, столом — ближе к тому концу, где горел, отражаясь в металлических ножках стульев, огонь в камине. Она рассеянно жевала «мюсли» — дежурное блюдо, которое каждое утро готовила кто-нибудь из женщин, в порядке очереди. В тот день у духовки хозяйничала рыжеволосая пигалица Сью.
— Ну как, нравится? — спросила Сью. У нее было миловидное, неулыбчивое лицо с белесыми прямыми бровками, которые сходились на переносице, словно линия, делящая на две части не только ее лицо, но и саму ее натуру.
— Объедение, — похвалила Руфь.
— То-то, — сказала Сью. — Я хочу, чтобы за эту неделю мы приучили себя обходиться не только без сахара, но и без сухофруктов. Вот ты сейчас ешь овсяные хлопья, можно сказать, в чистом виде, почти без добавок. Как видишь, все, возможно, стоит только захотеть. Постепенно мы научимся получать удовольствие от того, что нам полезно. Главное, воспитывать себя в нужном направлении.
— И то верно, — кивнула Руфь. — Зачем пить молоко, когда есть отличная колодезная вода!
— Что интересного пишут? — спросила Сью, почуяв угрозу для устоев в листочках сиреневатой бумаги, такой соблазнительной и в то же время такой изысканно стерильной.
— Да вот мать письмо прислала, — сказала Руфь. Соврала первое, что пришло в голову. И тут же вспомнила, как и в самом деле, когда-то давным-давно, с наступлением Нового года, мать садилась за письма — благодарить всех, кто прислал поздравления, — и писала она их на бледно-лиловой бумаге, пропитанной запахом сирени.
Руфь позвонила в агентство Весты Роз, и ее тут же соединили с сестрой Хопкинс. В агентстве теперь был свой коммутатор, и девушки-телефонистки, обслуживающие его, разговаривали деловито, толково и корректно.
— Дорогая! Ну, как ты там поживаешь?
— Ах, дорогая! Я так по тебе скучаю, но у меня столько дел, что, честно говоря, скучать особенно некогда.
— Чисто мужской ход мысли, — заметила Руфь. — Как наш малыш? — Она имела в виду Ольгиного больного мальчика.
— Был малыш, да вырос! А силы сколько набрал — не справиться! — счастливым голосом пожаловалась сестра Хопкинс.
— Ну-ну, сил теперь и у тебя немало, так что не прибедняйся!
— Ты права, и, знаешь, я, кажется, нашла решение проблемы. В Лукас-Хилле сейчас испытывают новый транквилизатор; через одну из наших я могу доставать препарат в нужных количествах. Для ребенка начнется новая жизнь. Я в этом уверена!
— У нас есть кто-нибудь в Гринвейзе? — Так называлась тюрьма, где отбывал срок Боббо.