Жизнь и мечты Ивана Моторихина
Шрифт:
Коля-депутат сказал:
– Что ж вы антигигиену развели?
– Чего, чего?
– Мальчишка прищурился.
– Грязь, говорю, вот чего.
– А-аа, - протянул мальчишка равнодушно.
– Это ничего. Это временно. Вот сколотят клетку, тогда уберемся... Ко мне!
– грубовато-ласково позвал он волчат. Волчата еще плотней прижались друг к другу. Тогда мальчишка достал у себя из-под ног ведерко и стал им громко бренчать. Волчата мгновенно подскочили к нему.
– Ха!
– сказал мальчишка.
– Знают,
Иван увидел: мальчишка опустил руку, и волчата наперебой принялись лизать ее. Иван подтянулся на перегородке, лег на нее животом, перегнулся и тоже протянул вниз руку.
– Эй! Эй!
– ревниво прикрикнул мальчишка. Иван почувствовал на своей ладони горячий шершавый язык. И сердце забилось сильней.
– А как поймали-то?
– спросил кто-то в толпе.
– Старуху убили, этих взяли, - неохотно рассказывал мальчишка. Дескать, объясняй тут всякому, надоело.
– А чего делать будете? В зоопарк повезете?
– В зоопарк!
– Мальчишка хмыкнул презрительно.
– Вырастим, чучела набьем для музея, панораму сделаем - "Волки вышли на охоту".
Коля-депутат свистнул: "Ну!" Иван переспросил:
– Убьете, да?
– Нет, живьем будем чучела набивать, - с издевкой сказал мальчишка.
– И сколько растить будете?
– Это спросил крановщик.
– А не знаю. Пока взрослые не станут.
– Мальчишка поднял над головой ведро.
– А ну, слушай, разойдись, дай дверь закрыть!..
Ладонь у Ивана была вся мокрая, остро пахла псиной. Мужики за стеной дробно стучали молотками. Ивана опять замутило. Он отвернулся от сарая, поглубже вдохнул прямого ветра - раз, другой.
– Коля, - сказал Иван, - а Коль... Как же так... Почему сразу чучела не сделать, зачем растить?
– А какой интерес, - сказал Коля, - волчата, мелочь. Взрослые - дело другое. Волк! Сила!
Взрослые?.. Ну и что?
Одиночество, не раз испытанное Иваном в Ступине, снова охватило его. Одиночество среди толпы народу - веселого, шумного - не дай бог такого одиночества... Ветер гнал по широкому небу ярко-белые облака, леденил уши. Ровная кромка леса на горизонте нагоняла такую тоску! И дома эти, дорогие, тоже...
– Гады они, - сказал Иван, - растят-растят, а потом убивать...
– Ну?
– Коля-депутат на ходу глянул в его сторону удивленно.
– А свинья? А корова? Тоже ростим. А потом...
– Коля на Ивановой шее показал, что "потом". Сильно показал, так что Иван долго шею тер.
Корова, свинья... Ну и что? Все равно гады.
Иван не мог толком объяснить себе, почему гады, но был убежден в этом и про себя повторял: "Гады, гады..." А вокруг гомонили, весело кричали, смеялись ступинские ребятишки.
А потом Иван внезапно увидел на дороге "Колхиду", высунувшегося из кабинки Колю. "Пока, Моторихин! Бывай!" Услышал рев мотора, осознал себя на другой стороне
– Коля!
"Колхида" качнулась и замерла, содрогнувшись всем корпусом. Мотор заурчал по ниспадающей, как недовольный, ленивый пес...
– Чего тебе?
– Коль, возьми меня, я в Фалалеево съезжу!..
– А как же...
– Коля кивнул в сторону ступинского фургона.
– Мать где?
– Я сейчас, я предупрежу, ты подожди только, ладно? Подождешь? А я завтра... Я завтра вернусь, молочной машиной!
Сообразил! Ай да Моторихин. Молочной машиной можно вернуться запросто. Она как раз проходит мимо Ступина утром, когда идет в райцентр. Не через само Ступино, а километрах в двух. Там тропка есть.
– Подождешь? Коль, подождешь?
– Чего канючишь!
– закричал сердито Коля-депутат.
– Марш! Одна нога там...
Иван догнал ступинских ребят, отвел в сторону Галю беленькую и сказал, глядя прямо в лицо ей:
– Я домой еду!
– И повторил для ясности: - Домой! Завтра вернусь, молочной машиной! Зайди к бабушке, скажи: завтра, мол...
Он видел, как нарастал испуг в ее глазах, но так торопился, так беспокоился, что Коле надоест ждать его, так занят был собой и этим лихорадочным "еду, еду", громко стучавшим в голове и груди, что больше ничего не заметил, только удивился, почему рука его не свободна, стал дергать, а это, оказывается, Галя - держит его руку цепко, сильно...
– Чего ты?!
– вырвался, побежал, на пути остановился: - Скажи завтра!..
А Галя так и стояла с нелепо вытянутой рукой, ни слова не сказав ему, даже и не сообразив, наверно, до конца, что происходит.
– Ванька, быстрей!
– послышался Колин голос.
Иван Моторихин забрался в кабину, крановщик подвинулся, Иван устроился поудобнее на мягком сиденье, и "Колхида" пошла! По ухабам дорогим - пошла! Машину кидало вперед, назад, вбок, вверх, вниз... Иван хватался за сиденье, упирался в передок. "Еду! Еду!.."
– "Девки, девки, вы нас губите!.." - пропел крановщик и, выразительно поглядев на Ивана, захохотал. А Коля-депутат подхватил: - "Слишком строго вы нас любите, я к такому не привык!"
Иван вспомнил, как Галя ухватила его за руку, как не отпускала, как выдергивал он руку; понял, что происходило это у всех на виду, и, взглянув сейчас на себя и на нее глазами своих спутников, покраснел, выругался молча: "Дура!" - и тут же забыл про нее, словно наказал.
И Галя, и Дорогое, и Ступино - все отодвинулось, уступив место одному чувству: "Домой! Домой!"
* * *
Коля-депутат дал крюка на левый берег, в деревеньку, названия которой Иван не знал, а узнав - тут же и забыл. У Коли там недавно умер дядя, осталась тетка с тремя малышами.