Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043
Шрифт:
– Наверно, ты хотела сказать – куда же вам без них? Кто будет возить вас на такси, убирать мусор и чинить тачки?
Джулия погладила меня по голове и промурлыкала:
– Дурачок! Ничего в жизни не понимает! Всему-то тебя придётся заново учить, не так ли! У нас есть армия, полиция, ЦРУ. У меня есть мой Тони. Они не допустят, чтобы их Джулию обидели какие-то обезьяны! Как Джулия хочет выпить!
Я жадно всматривался в окно машины, разглядывая город, о котором столько в своё время мечтал, столько слышал и видел. Ощущения были непередаваемые. Город сиял вечерними огнями так, что солнечным днём вряд ли было светлее. Тысячи прогуливающихся людей, музыка, лазерное шоу в небесах, фейерверки. Праздник жизни! Здесь не понедельник начинался в субботу, а наоборот: суббота начиналась уже в понедельник. Женщины и мужчины ходили парами под ручку в трёх разных
Я попросил остановиться на набережной. Не хотелось уезжать из столицы просто так. Я подошёл к парапету, с минуту постоял, любуясь спокойной водой Потомака, и всю эту минуту собирая слюни во рту, и смачно харкнул в воду. Вот теперь можно было уезжать.
Я сел в такси, и бросил взгляд на счётчик: там светилась цифра семь.
– А в каких единицах у тебя считает этот прибор? – спросил я водителя.
Тот достал карманный переводчик, включил и показал на него пальцем. Мол, повтори вопрос сюда! Я задал тот же вопрос, и переводчик по-испански проскрипел его водителю. Дуглас Фитц, как я прочитал на карточке, ответил мне по-испански, а переводчик проскрипел по-английски, что в долларах, естественно! Тогда я перешёл на испанский, и спросил: во сколько обойдётся нам поездка от аэропорта до железнодорожного вокзала? Он ответил, уже без переводчика, что примерно в двадцать пять долларов.
– Не тысяч? – переспросил я. – Просто двадцать пять долларов?
Дуглас засмеялся и не ответил, а я понял, что задал глупый вопрос. Просмеявшись, негр сказал, что если бы он брал за одну поездку двадцать пять тысяч, то через год купил бы себе отель на берегу океана. Тут до меня дошло, почему у меня отобрали мои миллионы в аэропорту Колумбии.
– Скажи, а можно на автомобиле проехать из Вашингтона до Атланты? Или до Колумбии?
– Нет, сэр! В первый пояс враждебности на машине не проехать. Всё перекрыто. Только лететь самолётом государственной компании, или иметь специальный пропуск от ЦРУ.
Я понимал, что так прямолинейно действовать нехорошо, но любопытство подпирало. Я взял у Джулии её ноут, открыл карту США, и попросил Фитца провести линию, до которой можно доехать. Он ответил, что точно не знает, никогда туда не ездил, но примерно вот так: и провёл ногтём по линии Чикаго – Индианаполис – Шарлот, и упёрся в океан где-то в районе мыса Фир.
Джулия заметно нервничала. Она не понимала испанского, и наши телодвижения с ноутом и картой её рассердили.
– Канадец, о чём ты лопочешь с этим второсортным? Планируешь что-то нехорошее? Если ты планируешь террористический акт, я сейчас сдам тебя первому же полицейскому! Мне за тебя ещё и премию дадут!
– Какой акт? Я просто не могу понять, почему цены в Колумбии и Атланте – в миллионах долларов, а тут нулей в пять раз меньше?
– Потому что тут живут козлики, а там – козлы! – заявила дама.
Вашингтон я так толком и не разглядел. Шёл дождь, было темно. Город был огромен и, думаю, ночью виден из космоса. Тысячи машин. Тысячи людей. А я, глядя на всё это великолепие, вспоминал учебник истории, где описывалось падение Константинополя. Там тоже была империя с нищими, постоянно воюющими окраинами, и шикарной столицей. Цель любого императора состояла в дальнейшем ограблении колоний и возведении очередного шедевра архитектуры в Царь-граде. Так продолжалось много веков, пока колонии, наконец, не набрали сил, не восстали, и не превратили роскошный город в пепелище. (Когда я это прочитал, то, помнится, подумал: зачем было разрушать такую красоту? Заходи и живи! И только теперь понял – зачем!) Я ехал по современному Царь-граду, смотрел на бесконечные витрины с товарами и лозунгами "Купи в кредит!", и понимал, что это – тупик. Что жить всему этому великолепию осталось недолго, и после праздника наступит такое похмелье, что бутылкой пива не отделаешься. Вашингтон был глобален, и я не мог охватить его даже разумом, не то, что взглядом. Но за этим блеском и шиком проступала плесень Нового Орлеана и руины града Константинова. Я смотрел на парня за рулём, и чувствовал, что только свистни – и он достанет из-под сиденья монтировку, и начнёт крушить всё направо и налево. Не потому, что он живёт плохо, а потому, что другие рядом живут лучше, при этом ничего не делая. Единственное, что он твёрдо знает – этот строй несправедлив. И он сделает всё, чтобы его сломать. Он не знает, как сделать лучше. Но он знает, как сломать. Мне очень хотелось пожить в этом городе и посмотреть на этот студень изнутри. Но я знал: пока не время! У меня есть конкретное задание. Всё остальное – потом.
Мы приехали на вокзал в полночь. Взяли два билета до Бостона, прошли очередной шмон, и в два часа ночи поезд тронулся. У меня возникло ощущение, что в полиции и армии в белой Америке служит каждый третий. Стражей порядка в самом-то городе было много, но на вокзалах они стояли рядами, ходили в залах меж кресел с разными приборами, бесцеремонно лезли в багаж, и требовали в девятый раз документы у того, кто их уже восемь раз показывал. Поэтому, когда поезд тронулся, я был несказанно рад.
Купе оказалось на четверых, и это меня спасло от домогательств моей ходячей некондиции. Соседи – видимо муж и жена пенсионного возраста, были молчаливы, смотрели на нас с Джулией с явной неприязнью, что, впрочем, меня не удивляло. "Хоть кто-то нормальный попался!" – подумал, было, я, но тут муж спросил у жены контральто:
– Франк, ты будешь чай или кофе?
– Чай, Сид! Чёрный. С бергамотом! – ответил бас жены.
Боже, спаси Америку! Я отвернулся к стене, и сделал вид, что уснул.
Как нам поведали пассажиры, выходившие вместе с нами в Бостоне, июнь на восточном побережье выдался дождливый и холодный. Постоянно дул ветер, народ носил с собой зонтики и дождевики. Говорят, уровень воды в океане в этом году поднялся ещё на пять сантиметров, подтопив некоторые низменные территории.
После привычного уже шмона и ожидания багажа мы с Джулией взяли такси, и поехали к ней домой. Бостон, на мой взгляд, не очень отличался от столицы. Небоскрёбов только гораздо больше, да разноцветной молодёжи на улицах полно. А так – блеск, сияние рекламных вывесок, широченные дороги и огромное количество мостов. Я не был в Венеции, но не думаю, что там мостов намного больше, чем в Бостоне. В мыслях я давно летел из Канады во Владивосток, и боялся выдать своё волнение Джулии. Насколько я понял, писать доносы по любому поводу для неё было делом привычным, и мне не хотелось угодить в полицию по глупости. Поэтому мы мило щебетали о красотах северной столицы штатов, о новой моде носить на голове трусы и делать пластические операции с десяти лет. Какие-то другие темы с ней обсуждать было невозможно: она впадала в ступор, несколько секунд смотрела на меня, как на помешанного, и продолжала разговор о наборах губной помады в триста цветов.
Ехали мы недолго, и я даже удивился, что такой известный город занимает так мало места. Мы въехали в типичный сельский пригород, и остановились возле типичного дешёвого частного домика, который роняется первым же ураганом за одну минуту, но зато потом восстанавливается за три дня. На что я сразу обратил внимание – это чёрные стрелки то тут, то там, нарисованные краской на заборах и стенах домов. Правда, слова "Дурь" пока не было.
Джулия открыла электронный замок калитки, и крикнула в сад:
– То-о-ни-и! Мы с пипочкой вернулись!
В моей голове тут же возник план: застрелить эту пару, потом выйти на улицу, и стрелять всех подряд, пока патроны не закончатся! Ну, как тут иначе-то? Воспитывать их надо было, пока поперёк лавки лежали. Теперь только усыплять!
Я мило улыбнулся и сказал:
– Дорогая! Моё имя – Риддик!
Дорогая не обратила внимания на мою реплику, и пошла вглубь садика. Под яблонькой, на маленькой скамейке, лицом к белому кирпичному забору, отделявшему этот участок от соседского, сидел толстый неопрятный мужик, и курил какую-то самодельную папиросу. Джулия подошла к нему, поцеловала в макушку, и с нектаром в голосе прошептала:
– Думает! Изобретатель! Инженер! Не будем мешать, пойдём в дом! Когда он захочет пообщаться – расскажи ему что-нибудь ободряющее, мой психиатр!
Тони сидел, тупо уставившись в стену взглядом, и никак не реагируя на внешние раздражители. Его руки по самые рукава короткой засаленной рубашки были в шрамах и ссадинах, многие из которых кровоточили. На них сидели мухи, и пили кровь.
Первое, что Джулия сделала, зайдя в дом – налила два стакана виски из кулера огромного холодильника, и один из них подала мне: