Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина
Шрифт:
– За что же, Сергей Никанорыч?– спросил Килин упавшим голосом.– Да чего ж я такого наделал?
– Анархию развел, вот чего ты наделал!– Борисов ронял слова, как свинцовые капли.– Да где ж это видано, чтобы народ сам по себе собирался, без всякого контроля со стороны руководства?
У Килина внутри все остыло.
– Так ведь, Сергей Никанорыч, ты ж сам… вы ж сами говорили: стихийный митинг…
– Стихией, товарищ Килин, нужно управлять!– отчеканил Борисов.
В трубке что-то щелкнуло. Опять заиграла музыка, и неизвестная женщина сказала неизвестному Мите, что одеяло она ему прощает, а самовар пусть достает, где хочет.
– Алло, алло!– закричал Килин, думая, что прервали. Но телефонистка вежливо объяснила, что товарищ Борисов свой разговор закончил. Килин медленно положил на рычаг скользкую трубку и перевел дыхание. Это ж надо,– думал он сокрушенно,– вроде все делал, как надо, а чуть не вляпался в политическую ошибку. А ведь все так просто и понятно. Мог и сам своим умом догадаться: стихией нужно управлять. Если даже она сама движется в желательном направлении, ее надо возглавить, иначе она может решить, что она вообще может двигаться сама по себе. Вот он в чем корень! Это еще хорошо, что Борисов сказал товарищ. А мог бы сказать гражданин. Политическую ошибку допустить легко. Исправить трудно. Как говорится, для исправления таких ошибок у нас есть исправительные лагеря.
– Ну что он сказал?– дошел до Килина вопрос председателя – Кто?– спросил Килин.
– Борисов, кто ж еще. Указание дал?
– Указание?– переспросил иронически Килин.– А ты, когда по малой нужде идешь, тоже указания спрашиваешь? Действовать надо, вот и все указание.
С этими словами Килин и вышел тогда на крыльцо. А председатель, пользуясь случаем и не дожидаясь никаких указаний, снова нырнул головой в сейф и долго из него не выныривал.
– 5 -
Управлять стихией – дело, конечно, трудное, но для мнопривычное. После того, как толпа, хотя и с видимой неохотой, но все-таки рассосалась, брикадиры Шикалов и Талдыкин вернулись к конторе и сидели на завалинке, ожидая дальнейших распоряжений начальства.
– И что это за народ такой!– еще не остыв от недавних усилий, удивился Талдыкин.– Ты его гонишь, а он не идет! Каждый упирается, как баран, и ни с места! Ведь, я так понимаю, если начальство говорит разойдись – разойдись.
Начальство лучше знает, что делать, с нашими головами туды не посодют. Так нет ведь, каждый еще норовит свой гонор показать и каждый из себя прынца строит.
– Что да, то да,– рассудительно согласился Шикалов.– Вот раньше, когда я еще молодой был, мы таких-то гоняли винтовками.– Он задумался и усмехнулся, вспомнив отдаленный момент своей биографии.– Помню, еще в шашнадцатом годе служил я в Петербурде хельдхебелем. А народ там проживал такой, что работать не хочут, а с утра пораньше берут тряпочки разные, на их фулюганские слова пишут, потом на палки нацепют и идут на улицу-грамотность свою показать. И вот, бывало, отберешь у него эту трянку да еще скажешь в сердцах: Ах ты, фулюган эдакий, да и что ж ты такое делаешь? А ен говорит: Это не я, говорит, фулюган, а ты, говорит, фулюган, это не я, говорит, у тебя тряпку цапаю, а ты у мине цапаешь. А я говорю: Это не я, говорю, фулюган, потому что я, говорю, с ружжом, а ты – без.
– И какие ж они слова на тех тряпках писали?– заинтересовался Талдыкин, надеясь, что матерные.
– Слова-то?– переспросил Шикалов.– Я ж тебе говорю: фулюганские. Ну там Долой Ленина, Долой Сталина и протчие. Тут Талдыкин засомневался.
– Погодь,– остановил он Шикалова.– Что-то ты не то говоришь. В шашнадцатом годе Ленина и Сталина еще и не было вовсе. То есть они-то, конечно, были, но государством рабочих и крестьян покуда не управляли.
– Да?– спросил Шикалов.
– Да,– ответил Талдыкин.
– Выходит дело, Ленина не было, Сталина не было. А кто ж тогда был?
– Известно кто,– сказал Талдыкин уверенно.– В шашнадцатом годе был царь Николай Александрович, император и самодержец.
– Глупой ты, Талдыка,– посочувствовал Шикалов.– Не зря у тебя фамилия такая. Бригадир, а калганом своим сообразить не можешь, что Николай, он был опосля. А до его еще был Керенский.
– Даже противно слушать,– выходил из себя Талдыкин.– Керенский разве ж царь был?
– А кто же?
– Пример-министр.
– Путаешь,– вздохнул Шикалов.– Все на свете перепутал. Как Керенского звали?
– Александр Федорович.
– Во. А царь был Николай Александрович. Стало быть евонный сын.
У Талдыкина голова пошла кругом. Хотел возразить, да не знал что.
– Ну, хорошо,– сказал он.– А когда ж, по-твоему, была революция?
– Кака революция?
– Октябрьская.– Талдыкин напирал на то, что было ему известно доподлинно.– Она и была в семнадцатом годе.
– Это я не знаю,– решительно мотнул головой Шикалов.– Я в семнадцатом тож в Петербурде служил.
– Так она ж в Петербурде и была,– обрадовался Талдыкин.
– Нет,– убежденно сказал Шикалов.– Может, где в другом месте и была, а в Петербурде не было.
Последнее сообщение окончательно сбило с толку Талдыку. До сих пор он считал себя знакомым с историей вопроса, знал, что, где и в какой последовательности происходило но Шикалов осветил все настолько по-новому, что Талдыкин подумал, подумал и, сводя все на нет, сказал неуверенно:
– А сейчас, я слыхал, эти самые демонстрации вовсе и не разгоняют. Племяш мой прошлый год в Москву попал на Первое Мая, и вот, говорит, идет через площадь народу целая масса, кричат ура, а Сталин стоит на Мавзолее и ручкой помахивает.
Из окна высунулся Килин и велел Шикалову подняться в контору. Шикалов поднялся. В председательском кабинете кипела работа. От табачного дыма было темно, как в бане.
Примостившись на краешке письменного стола, парторг карандашем писал кому за кем выступать, сразу определяя, какие (бурные, продолжительные или простые) должны быть аплодисменты. Написанное подвигал председателю, а тот хотя и одним пальцем, но довольно бойко перестукивал все на машинке – Ну, что скажешь, Шикалов?– спросил Килин, не отрываясь от своего сочинения.
– Да вот.– Шикалов подошел к столу.– Все, стало быть, сделано, как велели.
– Значит, всех разогнали?
– Всех,– подтвердил бригадир.
– Всех до одного?
– До одного. Талдыка один остался. Прогнать?
– Пока не надо. Возьми его в помощь, и чтоб через полчаса все, как один человек, снова были перед конторой. Кто не придет – перепишешь.– Парторг, подняв голову, посмотрел в глаза бригадира.– А кто откажется, будет сваливать на хворость или еще чего – двадцать пять трудодней штрафу и ни грамма меньше. Ты меня понял, Шикалов?