Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
— Хорошо, что мы в партикулярном платье. Будучи в форме офицера, я не решился бы влезть в сей курятник.
В конце концов кое-как уселись под веселый смех молодежи, мало смущенной неприглядностью «балансин», старавшейся лишь не порвать одежду о торчащие гвозди и не занозить рук о голые доски сидений. Негры свирепо задергали поводьями, зачмокали, безжалостно вонзили шпоры в бока животных — и экипажи тронулись, с тарахтеньем и звоном, по пыльной дороге в Лиму.
Ехали медленно. Путешествие было бы крайне скучным и утомительным, если
Указывая в сторону поднимавшегося вдали города, он сказал Головнину:
— Сейчас, синьор, вы увидите любопытную особенность нашего города.
— Ваши церкви и монастыри? — предположил Василий Михайлович, уже довольно хорошо знавший испанские «особенности».
— Нет, — отвечал Абадио. — Это, конечно, очень интересно, но я говорю о другом — о стене, окружающей нашу столицу. Эта стена построена из сырцового кирпича.
— Что же, у вас такая крепкая глина, что ее не размывает дождем?
— Нет, — отвечал Абадио, — глина у нас такая же, как а повсюду на земле, но Лима—город, на который за все время испанского владычества не упало ни одной капли дождя, что могло бы навести суеверных людей на неприятные для нас мысли, но, по сказаниям живших здесь ранее инков, и при них было не лучше.
— Это какое-то проклятое место, — заметил Феопемпт, сидевший рядом с Абадио. — Почему же здесь не пустыня?
— Здесь земля орошается необычайно обильными росами, вполне заменяющими дожди. В каких-нибудь пятнадцати милях от города в горах идут проливные дожди, но в самой Лиме ни дождей, ни гроз никогда не бывает.
— Даже гроз? — удивился Феопемпт.
— Да, — подтвердил Абадио. — Из здешних летописей видно, что гроза с самого основания Лимы, то-есть с 1535 года, по сей день была лишь три раза: в 1552 году молния дважды блеснула в одну ночь, в 1802 году, девятнадцатого и двадцатого апреля, здесь слышали восемь-девять ударов и в 1804 году, двенадцатого апреля, — семь ударов. Таковы особенности Лимы, — не без гордости закончил Абадио, в качестве патриота своего отечества гордившийся даже тем, что над его городом от века не упало ни одной капли дождя.
На осмотр Лимы было решено затратить несколько дней. Прежде всего синьор Абадио рекомендовал посетить местные монастыри. Монастыря эти были огромны, имели по нескольку дворов и были похожи более на казармы, чем на храмы. Но внутри монастырские храмы представляли собою хранилища драгоценностей: массивные алтари в них были из серебра.
Особенно поразил Головнина и его спутников алтарь в монастыре св. Доминика, посвященный богоматери Розарии. Это сооружение из чистого серебра было необычайной высоты, простираясь от пола до сводов храма.
Многочисленные фигуры святых высотою в человеческий рост, переполнявшие храмы, также были отлиты из чистого серебра. Ризы и венцы на образах были сделаны из кованого золота я усыпаны бриллиантами и изумрудами редчайшей величины и чистоты.
«Это уже идолопоклонство!» —
Расточительное обилие серебра, в то время как на одну лишь серебряную монету могла бы в течение недели прожить, целая семья, продолжало удивлять Василия Михайловича и при посещении им монетного двора в Лиме.
Переступив порог этой фабрики полноценных испанских пиастров, имевших хождение по всему миру. Головнин невольно стал искать глазами коврик, о который во всех монетных дворах Европы заставляли посетителей вытирать ноги при выходе. Но он не нашел такого коврика ни входя, ни уходя отсюда.
Здесь не интересовались такою мелочью, как крошки серебра или даже золота, которые могли пристать к подошвам посетителей. Больше того, здесь всюду по полу были разбросаны куски серебра.
Ежедневно монетный двор в Лиме изготовлял десять тысяч пиастровых монет, которые целиком отправлялись в метрополию.
— Вы совсем не дорожите серебром, — заметил Головнин синьору Абадио.
— Синьор говорит про это? — догадался тот, отбрасывая ногой валявшийся на полу кусок серебра весом не менее фунта.— Это еще что! Вы посмотрели бы, что было раньше... Рассказывают, что двадцать-тридцать лет назад мы так дешево ценили этот металл, что отправляли в Европу на одном фрегате груз серебра в десять миллионов пиастров. Другие же государства для отправки такой суммы снаряжали целые эскадры.
«Пятьдесят миллионов рублей на одном корабле! — подумал Головнин. — А годовой государственный бюджет громадной Российской империи равняется тремстам миллионам рублей. Какие несметные богатства! И что же? Народ ходит в рубищах и здесь и в самой Испании, ведь я видел это собственными глазами».
Глава четырнадцатая
ГДЕ БЕДНЫХ СПОКОЙНЕЕ
В этот день обедали в доме богатого негоцианта-испанца синьора Асуага, просившего через своего приятеля, синьора Абадно, русских офицеров посетить его дом.
Это была обширная усадьба в центре города, с большим фруктовым садом и водоемом, куда вода накачивалась насосом из реки. По берегам водоема росли остро пахнущие тропические растения с листьями, похожими на лотос.
В водоеме плавали миниатюрные белые уточки с черными крыльями и лениво ходили у самой поверхности воды красно-белые жирные рыбы, чуть шевеля плавниками.
На вершине беседки, увитой виноградом, тяжелые гроздья которого просвечивали на солнце светлым янтарем, была укреплена эолова арфа. Поворачиваясь на своем металлическом стержне при едва заметном движении воздуха, она издавала звуки, похожие на далекие, едва уловимые ухом крики журавлей.