Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Миновали деревни Волково, Лигово, Стрельну. Было холодно. Воздух был чистый и резкий. Пахло потом от невидимых лошадей, грязь чавкала под их ногами. А моря все не было.
Только иногда с запада тянуло ветерком, приносившим запах влаги, и там, на самом краю неба, звезды были бледнее к мельче, словно свет их поглощала другая, невидимая взору бездна.
«Не море ли это?» — думал Вася. А ночь все светлела и светлела.
Угасли созвездия, все шире раздвигались дали, и вдруг Вася увидел корабль, плывущий по небу.
— Что
И верно, корабль шел по небу, — двухмачтовый корабль с полными парусами, на которых дрожал луч восходящего солнца.
— М-да... — с недоумением отозвался дядя Петр и обратился к ямщику: — Что это, братец, такое? Ведь, кажись, действительно корабль плывет как бы по небу.
— Обыкновенно — море, — отвечал ямщик.
— Море? — повторил Вася. — А я думал, небо.
И как ни зорок был его взгляд, ни пытлив, он не мог отличить края неба от моря, до того они были похожи по цвету.
Небеса далеко уходили, и к ним далеко уходило плоское петербургское взморье, теряясь в безбрежном просторе. И не было никаких валов.
— Что ты так смотришь, братец? — спросил дядя Петр у Васи.
— Море? — снова прошептал Вася.
— Странен ты, мои друг, — сказал дядя Петр. — Знавал я батюшку твоего, славно служил он в гвардии, в Преображенском, а ты братец, все море да море! Где ты сему выучился, не у тетушки ли в Гульёнках? Умствователь ты, я вижу. Заедемка лучше к англичанину в трактир. Слыхал я, будто они в Ораниенбауме славно кормят.
В английском трактире, где они остановились завтракать, все было удивительно для Васи: и посуда, и кушанья, и люди другого обличил.
За прилавком стоял толстый-претолстый человек с лицом розовым, как у ребенка, хотя борода у него была седая и, к изумлению Васи, росла прямо из-под шеи.
Вася с уважением смотрел на него.
«А может быть, — думал Вася, — может быть, он знал капитана Кука и даже сидел с ним рядом? Ведь оба они англичане».
И Вася сказал по-английски, робко подбирая слова:
— Сэр, вы, наверное, знаете мистера Кука? Не правда ли? Он ваш соотечественник.
Трактирщик, перегнувшись через прилавок, внимательно выслушал Васю.
Нет, о мистере Куке ему ничего не известно. Он ничего не слыхал, но у него в трактире бывает мистер Смит, что торгует пенькой в Санкт-Петербурге. Он тоже очень почтенный человек и всегда требует ростбиф, что готовят у него в трактире.
И Вася уже больше не смотрел с восхищением на англичанина и ничего удивительного не находил более в его бороде, в его кожаных нарукавниках, в его говядине, горой наваленной на огромных блюдах.
Куда удивительней был тот матрос, который сидел на пристани и ловил рыбу.
Недалеко от него лениво покачивалась на воде просторная парусная шлюпка. Увидев подъехавшую к пристани тележку, в которой сидели Вася и дядя Петр, матрос неторопливо смотал свою удочку и подошел к приехавшим.
— Вам в Кронштадт? — спросил он. — Могу доставить на своей посудине.
Дядя Петр сговорился с ним с двух слов. Погрузили вещи в шлюпку, уселись поудобнее, и матрос взялся за весла.
В первый раз Вася садился в настоящую шлюпку. Она была просторна, от нее пахло смолой и краской. И над головой Васи возвышалась настоящая мачта. Васе не сиделось на месте. Он поглядел на парус, подвязанный к мачте, и сразу понял, что матрос взялся за весла только для того, чтобы выехать из затишья на ветер, и с нетерпением ждал того момента, когда старик распустит парус, наблюдая за всеми его движениями.
— В корпус? — спросил матрос, ласково поглядывая на Васю из-под своих седых нависших бровей.
— В корпус, — подтвердил Вася.
— Сейчас видать, — продолжал старик. — Сколько я перетаскал туда вашего брата — и не сосчитать!
— А ты служил на корабле? — спросил Вася.
— Служил, — отвечал матрос. — Двадцать лет на «Победославе». Бомбардиром был. Ну, держись, барчук, выходим на ветер!
Вася замер. Перед взором его открылось море — настоящее море, о котором он столько думал и которое видел так близко впервые, темносапфировое Балтийское море. Ветер гнал над ним обрывки туч. И тени скользили по поверхности, и от этого море казалось пестрым.
Вася встал во весь рост в шлюпке и глядел вперед на волны с белыми разлетающимися в брызги гребнями. Шум постепенно приближался и нарастал.
И Васе казалось, что этот неумолкаемый шум звучит в его собственном сердце.
Так вот она, стихия, с которой он должен дружить и с которой он должен всю жизнь бороться, которую он должен научиться побеждать, которую он уже любит!
А старый матрос весело поглядывал на него своими выцветшими бледно-голубыми глазками и, как бы отвечая на его мысли, хитро подмигнув, сказал:
— Ну-ко-ся, ваше высокоблагородие, помогай мне ставить парус.
Вася бросился развязывать парус, но лишь чуть коснулся его, тот сам вырвался из его рук, раскрылся и, приняв форму птичьего крыла, наполнился ветром. Шлюпка накренилась на правый борт, быстро побежала в перерез волн и вынеслась на морской простор.
Вася стоял на носу, как завороженный, и неотрывно смотрел на волны, которые все бежали навстречу ему, и плескались, и шумели, и шипели за бортом, будто злились на Васю, будто собирались потопить это утлое суденышко.
Лицо Васи покрылось ярким румянцем, глаза разгорелись.
— Добро, барчук? — спросил матрос, держа одну руку на руле, а другой сдерживая рвущийся парус.
— Добро, — отвечал Вася старику.
— Чай, мураши по спине ползут?
— Откуда ты знаешь? — засмеялся Вася.
— Уж я знаю, — хитро подмигнул старик. — Я, браток, все вижу и все смекаю. Много народу я на море перевидал и сразу вижу, чего какой человек стоит, что из него получится. Морская у тебя судьба. Иди-ка, подержи парус.