Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
— Я же тебе сто раз говорил, что не дотронулся до него. Не ударял, не бил, не трогал! Только замахнулся. Хотел попугать, чтобы не забывался…
— Это все равно что ударить. Я не могу оставаться тут. Я завтра же уезжаю к маме. Мне стыдно.
— Ну и можешь убираться ко всем чертям, — заревел взбешенный Иенсен. — Она будет учить меня, как надо обращаться с неграми! Девчонка! Надоели вы мне со своими нравоучениями. Подумаешь, событие! Мало я им бил морды! Дьявол бы вас всех побрал, святоши!
Вечером старпом вдребезги напился, а на следующий день уехала из Кротоны Алиса. Провожал
— Простите, Джакоб. Я осуждаю отца, стыжусь его и потому покидаю ваш пароход. Прощайте.
Негр махнул рукой:
— Вы тут ни при чем, фрекен. Я знаю.
Через несколько дней об этой истории забыли. Все потекло по-старому. Только Алек никак не мог успокоиться. Первый раз в жизни он столкнулся с таким неуважением к человеческой личности.
3
В Атлантике штормило. Пароход с трудом преодолевал встречные волны и ветер. Ход снизился до трех миль. Но все же судно шло вперед, то поднимаясь, то падая в водяные пропасти, принимая на себя тонны воды. Маховик лага (прибора, показывающего скорость) останавливался на долгие минуты, а потом, как бы набрав силы, начинал бешено крутиться.
Для того чтобы попасть со спардека в кубрик, надо было выждать момент, когда «Анни Мёрск» взойдет на гребень и потоки вспененной воды устремятся обратно в океан. Тогда держись за штормовой леер, беги скорее. Зазеваешься — беда. Того и гляди угодишь за борт, а тогда на спасение не надейся. Вряд ли удастся что-нибудь сделать в такую погоду.
В кубрике по палубе гуляла вода. Она попадала туда через невысокий проржавевший порог-комингс. Комелек чадил. Его задувало ветром, и дым попадал в помещение. Воздух был затхлый, спертый. Кубрик уже три дня не проветривали. Боялись открыть дверь.
После тяжелых изнурительных вахт, беспрерывной качки матросы прямо в одежде бросались в койки, пытались заснуть, но это плохо удавалось. Грохот океана не давал покоя. Шторм продолжался больше шести суток и вымотал всех изрядно. Капитан почти все время проводил на мостике. Он несколько раз вызывал наверх старшего механика. Требовал, чтобы увеличили ход. Но пар стоял на марке, кочегары выбивались из сил, а пароход еле двигался. Слишком силен был ветер.
А тут еще рейс в этот никому не известный северный порт Сен-Пьер! Он находился где-то в южной части Нью-Фаундленда. Остров величиною с горошину! Даже Олафсен, кажется побывавший во всех портах мира, не знал, где находится этот чертов Сен-Пьер. Приближалась зима. То и дело вместе с ветром начинались снежные заряды. Тогда уж на палубе становилось совсем невыносимо. Команда «Анни Мёрск», целый год проплававшая в Средиземном море, жестоко страдала от холода. Они отвыкли от севера, мало кто имел теплые вещи. Легкомысленные моряки не запасли одежды на такой случай. Только морские зубры вытаскивали из своих мешков свитера, вязаные вещи, высокие сапоги.
Алек тоже не имел ничего теплого. Его выручил запасливый Бьёрн. Дал старый свитер и шапку, но они не защищали от пронизывающего холодного ветра. Хорошо еще, что Олафсен не посылал работать на открытую
Иенсен держался по-прежнему высокомерно и продолжал придираться к людям. К Алеку старпом относился особенно плохо. Это заметили все. Даже боцман как-то сказал:
— Не пойму, что он имеет против тебя, Алек? Слышать не может твоего имени. Наверное, все еще помнит, как ты защитил Джакоба. Иенсен, он злопамятный. Сильно невзлюбил тебя.
— Да он никого, кроме себя, и не любит, — махнул рукой Алек. — Пусть себе.
— Пусть-то пусть, но он выбросит тебя с парохода в Сен-Пьере. Видно по всему. Найдет причину.
— Руки есть, голова на плечах. Не пропаду.
Но себе он признавался, что уходить с «Анни Мёрск» ему не хотелось. Нравилась дружная команда.
Через три недели после того, как пароход покинул Кротону, они пришли в Сен-Пьер. Рейс опротивел экипажу. Шторм сопровождал «Анни Мёрск» всю дорогу. Отдали якорь на рейде. Тихая закрытая бухта отражала серое небо. На берегу уже лежал снег. Кругом было тускло, однообразно, невесело. Ничто не радовало глаз Крупные мокрые снежинки кружились в воздухе, опускались на палубу, таяли. От этого становилось еще тоскливее. Моряки сгрудились на спардеке, с любопытством глядели на берег. Но ничто в этом порту не сулило им обычных удовольствий, когда на несколько дней можно забыть океан, качающуюся палубу под ногами, промозглый кубрик.
В Сен-Пьере все казалось патриархально-тихим. Маленькие домишки, две тонкие фабричные трубы, несколько черных человечков на пирсе и корпуса рыбачьих судов, стоящих в гавани.
— Дыра какая-то! — недовольно протянул боцман. — Вот закинул куда бог.
К пароходу, вспенивая спокойную поверхность бухты, бежал катер. Он развернулся под кормой, подошел к спущенному трапу. Человек с красным лицом, в морской фуражке, с портфелем в руке, ловко поднялся на палубу и прошел к капитану. Начались обычные портовые формальности.
После обеда спустили шлюпку. Команда отправилась на берег. Поехал и Алек. Ему хотелось посмотреть городишко. Он любил новые, незнакомые места. Бьёрн, которого звал Алек, отказался:
— Ну чего я там не видел? Покупать нечего, да и деньги целее будут. Поезжай один.
Моряки толпой ходили по улицам, привлекая любопытные взгляды горожан. Каждый приход судна в Сен-Пьер был событием, развлечением. Не так уж часто они здесь появлялись. Многие пытались заговорить с датчанами, но моряки не понимали их языка.
4
В Сен-Пьере жили французы, островок принадлежал Франции, и потому говорили здесь только по-французски. А из команды «Анни Мёрск» едва ли два-три человека могли сказать несколько слов на этом языке. Алек был переводчиком. Очень скоро моряки узнали то, что хотели. Веселый, подвыпивший рыбак охотно взялся проводить их до самого лучшего бара в городе. Все оживились и со смехом и шутками последовали за своим «лоцманом». Алек пожелал товарищам хорошо повеселиться и решил один походить по городу. Никто не удивился, что он откололся от компании, знали — человек не пьет, а потому в баре ему делать нечего.