Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)

Диккенс Чарльз

– Я очень рад вас видеть, - сказал Том.
– Садитесь.

– Я могу сесть только с одним условием, - ответил его друг, - если ваша сестра по-прежнему займется пудингом, как будто тут никого, кроме вас, нет.

– Конечно, она займется им, - сказал Том, - но с другим условием: чтобы вы остались и помогли нам его съесть.

Такая ужасная неосмотрительность со стороны Тома привела бедняжку Руфь в сердечный трепет: ведь если пудинг не удастся, она никогда больше не посмеет взглянуть в глаза Джону Уэстлоку. Ничего не подозревая о таком ее душевном состоянии,

Джон Уэстлок принял приглашение со всей готовностью, какую только можно себе представить, и после того как он сказал еще несколько шутливых слов по поводу пудинга и тех больших надежд, которые будто бы внушал ему этот пудинг, она, краснея, снова принялась за стряпню, а он уселся на стул.

– Я пришел гораздо раньше, чем предполагал, Том; но я скажу вам, что меня привело, и, думаю, вы будете этому рады. Вы хотели мне показать вот это?

– О боже мой, нет!
– воскликнул Том, который без напоминания Джона совсем позабыл бы про смятый клочок бумаги в своей руке.
– "Солидный молодой человек, тридцати пяти лет от роду" - это я начал писать о себе, вот и все.

– Не думаю, что вам придется заканчивать это описание, Том. Но почему вы мне никогда не говорили, что у вас есть друзья в Лондоне?

Том во все глаза смотрел на сестру, и, разумеется, сестра во все глаза смотрела на Тома.

– Друзья в Лондоне?
– эхом откликнулся Том.

– Да, разумеется, - сказал Уэстлок.

– Может быть, у тебя есть друзья в Лондоне, Руфь, дорогая моя?

– Нет, Том.

– Я очень рад слышать, что они есть, - сказал Том, - но для меня это новость. Я этого не знал. Они, должно быть, отлично умеют держать язык за зубами, Джон.

– Можете судить сами, - ответил тот.
– Без шуток, Том, я вам просто расскажу, как было дело. Сегодня утром, когда я сидел за завтраком, послышался стук в дверь.

– И вы крикнули очень громко: "Войдите!" - подсказал Том.

– Да. И так как стучавший не был солидным молодым человеком тридцати пяти лет, приехавшим из провинции, то вошел сейчас же, как только его пригласили, вместо того чтобы стоять на лестнице и глазеть по сторонам. Так вот, когда он вошел, оказалось, что это незнакомый мне человек: серьезный, спокойный, по-видимому деловой. "Мистер Уэстлок?" - спросил он. "Это моя фамилия", - ответил я. "Разрешите сказать вам несколько слов?" - спросил он. "Садитесь, пожалуйста", - ответил я.

Тут Джон остановился на минуту и взглянул туда, где сестра Тома, внимательно слушая, все еще возились с пудингом, который теперь приобрел весьма внушительный вид. Потом он продолжал:

– После того как пудинг сел...

– Что?
– воскликнул Том.

– Сел на стул.

– Вы сказали "пудинг"?

– Нет, нет, - возразил Джон, слегка краснея, - я этого не говорил. Неужели незнакомый человек в половине девятого утра станет есть у меня пудинг! Усевшись на стул, Том, - на стул, - он удивил меня, начав разговор так: "Мне кажется, сэр, вы знакомы с мистером Томасом Пинчем?"

– Не может быть!
– воскликнул Том.

– Подлинные его слова, уверяю вас. Я сказал ему, что знаком.

Знаю ли я, где вы сейчас живете? Да. В Лондоне? Да. До него дошли окольным путем слухи, что вы оставили ваше место у мистера Пекснифа. Это верно? Да, верно. Нужно ли вам другое место? Да, нужно.

– Разумеется, - сказал Том, кивнув головой.

– Точно так же и я ему сказал. Можете быть уверены, что я не проявил никаких колебаний в этом вопросе и дал ему понять, что в этом он может не сомневаться. Очень хорошо. "В таком случае, - сказал он, - я думаю, что могу предоставить ему место". Сестра Тома затаила дыхание.

– Господи помилуй!
– воскликнул Том.
– Руфь, милая моя! "Думаю, что могу предоставить ему место!"

– Конечно, я попросил его продолжать, - рассказывал Джон далее, поглядывая на Руфь, которая проявляла не меньше интереса к рассказу, чем ее брат, - и сказал, что сейчас же повидаюсь с вами. Он ответил, что разговор будет самый короткий, потому что он не охотник до разговоров, но то, что он скажет, будет касаться дела. И действительно, так оно и вышло: он тут же сообщил мне, что один его знакомый нуждается в секретаре и библиотекаре, и хотя жалованье невелико, всего сто фунтов в год, без стола и квартиры, однако работа не трудная и место имеется - оно свободно и дожидается вас.

– Боже милостивый!
– воскликнул Том.
– Сто фунтов в год! Дорогой Джон! Руфь, милочка моя! Сто фунтов в год!

– Но самое странное в этой истории, - заключил Джон Уэстлок, кладя руку на плечо Тома, чтобы привлечь его внимание и несколько умерить его восторги, - самое странное, мисс Пинч, вот что: я этого человека совершенно не знаю, и он совершенно не знает Тома.

– И не может знать, - сказал Том в полном замешательстве, - если он лондонец. Я ни с кем в Лондоне не знаком.

– А на мое замечание, - продолжал Джон, все еще держа руку на плече Тома, - что он, конечно, извинит меня за нескромность, если я спрошу, кто направил его ко мне, как он узнал о перемене в положении моего друга и каким образом ему стало известно, что мой друг способен занять эту должность, он сухо ответил, что не уполномочен входить ни в какие объяснения.

– Не уполномочен входить ни в какие объяснения!
– повторил Том с глубоким вздохом.

– "Я прекрасно знаю, - сказал он, - что всякому, кто бывал в тех местах, где живет мистер Пексниф, - мистер Томас Пинч и его дарования известны так же хорошо, как церковная колокольня или "Синий Дракон".

– "Синий Дракон"!
– повторил Том, глядя попеременно то на своего друга, то на сестру.

– Да, подумайте! Даю вам слово, он говорил о "Синем Драконе" так фамильярно, словно сам Марк Тэпли. Должен вам сказать, я глядел на него во все глаза, но не мог все же припомнить, где я его видел прежде, хотя он сказал с улыбкой: "Вы знаете "Синий Дракон", мистер Уэстлок, вы не раз заглядывали туда". Заглядывали? Ну да, заглядывал! Помните, Том?

Том многозначительно кивнул и, теряясь еще более, заметил, что это самое странное и необъяснимое происшествие, о каком ему доводилось слышать.