Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров)
Шрифт:
Но ключник продолжал кричать на нас и гнать со двора. Петр не обиделся.
— Нет так нет. Сейчас водицы напьемся и пойдем.
Мы подошли к лягушке и стали ртом ловить воду прямо на лету. Вода была вкусная и такая холодная, что занемели зубы. Ключник носился около нас, размахивал руками и то хрипло, то визгливо кричал:
— Шаромыжники! Босовня! Гляди-ко, чужую воду пьют, как свою собственную! Еще вздумают портки под фонтаном стирать! Вот кликну сейчас полицейского — насидитесь в участке!
Петр умылся и вытер подолом рубашки лицо.
— Славная
От этих слов ключник еще больше озлился и начал плеваться. Тогда Петр взял его двумя руками за туловище, приподнял и посадил под лягушку, прямо в воду.
— Охладись, — сказал он.
И ключник сразу утих, злобу с его серого лица как рукой сняло, он даже улыбнулся, отчего во рту показались огрызки желтых зубов.
— Милый, я ж человек подневольный: как хозяин велит, так я и делаю.
— А кто твой хозяин? Небось жадюга?
— Известно кто: господин Малоховский. Да он еще не приехавши, он в Питере еще. Ну, дозволь мне вылезти, вода-то больно холодная.
Брови у Петра сдвинулись.
— Как, как ты сказал? Малоховский? Уж не меховщик ли?
— Известное дело, меховщик. Только какой меховщик! Мильонщик!
— А ты… давно у него в услужении? — хрипло спросил Петр.
— Здеся? Почитай, седьмой год. Вылезти мне можно?
Петр молча повернулся и пошел со двора.
Он шел и шел по дороге, а брови у него не раздвигались, и о чем бы я его ни спрашивал, он не отвечал.
— Тут ничего не заработаешь, — сказал он наконец. — Надо идти в город.
Но и в городе работа не находилась. Мы раздобыли только сорок копеек: за тридцать Петр перенес два больших сундука с лодки на подводу, а гривенник мне дала барыня за розы, которые я нарвал, когда мы ходили мимо богатых дач, — розы там свисали наружу прямо с каменных заборов.
Хотя мы работали мало, но Петр почему-то ослабел и не захотел идти в лес ночевать.
— Переночуем здесь где-нибудь, — сказал он.
В самом конце города мы набрели в темноте на какие-то камни. Между камнями росла трава. Петр усмехнулся и сказал:
— Для бездомных вполне подходящее место.
Мы улеглись между камнями. Оттого, что Петр стал такой невеселый, я затосковал еще больше. Ночью он что-то бормотал, и я часто просыпался. Раз он даже зубами заскрежетал. Все-таки к утру я заснул крепко. Утром я увидел, что кругом нас камни не обыкновенные, а с вырезанными на них надписями, только буквы были мудреные, и ни я, ни Петр ничего прочесть не могли.
— А ведь мы с тобой на татарском кладбище ночевали, — сказал Петр. — Вот куда нас занесло.
Перед нами поднималась высокая серая стена.
— А там что? — спросил я.
— Не знаю. Наверно, чей-то двор. Ну-ка, загляни: может, работенка наклюнется.
Он высоко поднял меня на руках, так что я стал ему на плечи. Я увидел
— Ладно, ладно, — сказал человек глухим голосом. — Знаем ваши повадки. Пойди лучше к Маше, она тебе кое-что припасла.
Птица опять вытянула шею и положила человеку на колени голову. Человек тихонько засмеялся и тут же закашлялся.
— Ах, журка, журка! — сказал он, откашлявшись, и погладил птицу по ее крылу, похожему цветом на грифельную доску. — Подхалимус! Ну, иди, иди к Маше.
Птица на шаг отступила, посмотрела на человека сбоку, одним глазом, будто проверила, правду ли он говорит, и побежала за угол дома. Человек опять приложил палец к виску.
Когда я рассказал это Петру, он пожал плечом.
— Гм… Дрессировщик, что ли?
Из «Каштанки» я знал, что мистер Жорж был бритый, толстенький и в цилиндре.
— Нет, — сказал я, — на дрессировщика он не похож, а похож на того доктора, который лечил нас с Машей.
— Ну, у докторов какая ж нам работа. Пойдем на пристань, может, там что подвернется.
И мы опять зашагали в город.
23. Царь
Прошло еще три или четыре дня, а денег у нас не прибавилось. Мы зарабатывали так мало, что еле могли прокормиться. Да еще потратились на фуражку Петру, потому что он уже перестал выдавать себя за турка и феску подарил турку настоящему. А я по-прежнему ходил в красной феске с кисточкой, и на меня все оглядывались.
Теперь мы ночевали во дворе волосатого хозяина шашлычной: в случае, если появится полиция, мы знакомым путем, через заборы, убежим от нее!
Кроме Петра и меня, во дворе ночевали еще два человека. Тот, что помоложе, лежал на каких-то ящиках, подостлав под себя пальто. Был он худой, с желтым, без кровинки, лицом и с блестящими черными глазами. Другой, весь серый и дряблый, расстилал на земле ватное одеяло, а под голову клал мешок с сухарями и салом. Оба они сильно кашляли и кашлем будили нас с Петром. Прежде чем заснуть, худой говорил долго и желчно, а дряблый перед сном молился.
— Непостижимо! Вот не вмещается в моей голове — и только! — хрипел с ящиков худой, и даже в темноте было видно, как блестят у него глаза. — Сам бог предназначил Крым для тебя, для меня и для сотен таких же чахоточных, чтоб мы получали исцеление. Здесь все целебно: и воздух, и вода, и сосны, и каждая травинка. Волшебная красота природы и та гонит прочь наш недуг. А его, этот благословенный край, поделили между собой царь, великие князья и прочая свора сиятельных бездельников. Они строят тут для себя мраморные дворцы, а мы с тобой валяемся на пакостном дворе, вдыхаем вонь гниющих бараньих отходов! Непостижимо! Не-пости-жимо!!