Жизнь и приключения Заморыша (Худ. Б. Винокуров)
Шрифт:
После того как Петр опять поставил быка на колени, пан Сигизмунд вынес из кассы золотую монету и опустил ее Петру в карман:
— Вот, Алеша… то есть Петя, получи обещанное, — сказал он. — Пусть тебе останутся также и ботинки и трико. И знай, что я еще перед тобой в долгу. Но за Сигизмундом не пропадет. Сигизмунд сам не выпьет склянку старки, а своих людей выручит. Видит матка боска и пан Езус, что это правда.
Мы с Петром пошли в кофейную и там вволю поели. Потом мы вернулись в цирк, который к тому часу уже опустел. В Сигизмундовой комнатушке Петр лег прямо на землю, подостлав под
— Вот, Митя, мы с тобой и заработали на дорогу, — сказал Петр. — Завтра ты поедешь домой. Слава богу! А то ты, как я заметил, уже стал втягиваться в бродяжничество. Ничего в этом хорошего нет. Ты сам видел в своей чайной-читальне, что это за люди — бродяги. И себе в тягость, и людям пользы никакой.
— Они лучше Медведевой, — возразил я.
— Медведевой-то они, конечно, лучше, да ведь нас, бродяг, нищих и пьяниц, Медведевы и породили. Твое, Митя, теперь дело — учиться, а вырастешь, тогда, если будет охота, весь мир объедешь, только не бродягой несчастным, а человеком полезным — матросом, а то и капитаном. Теперь вот люди летать начали. Чего лучше — под облаками птицей парить!
Я обещал Петру, что буду учиться, и стал просить его не возвращаться больше в Ялту.
— Чего так? — спросил он.
— А так! Ты его убьешь, того миллионщика, а тебя за это царь казнит.
— Убить бы его, конечно, не мешало, — в раздумье сказал Петр, — да не хочется руки пачкать в его поганой крови.
Мы еще немного поговорили и стали засыпать.
Вдруг дверь скрипнула, и я услышал в темноте чей-то свистящий шепот:
— Алексей!.. Скорей!.. Беги!.. Беги!..
— Что такое? — глухо вскрикнул Петр.
— Полиция!.. За тобой!.. Беги через манеж!.. Там есть другой выход, через конюшню!.. Скорей!.. За мной!..
Но было уже поздно. У двери послышался топот многих ног, и в комнате замелькали ручные фонари.
Кто-то крикнул:
— Вверх руки! Стрелять будем!.. Наручники!..
На Петра набросилась целая ватага полицейских. Я сорвался со стола и заколотил их кулаками по чему попало. Но Петр сказал:
— Митя, перестань. Пан Сигизмунд, возьмите его.
Среди полицейских топтался низенький человек в поношенном пиджаке. Когда свет от фонаря осветил ему лицо, я сразу же узнал того противного старика, с которым Петр поругался в шашлычной.
— Так, так, так, — проговорил он гундосым голосом. — Со свиданьицем, Алексей Иванович Крылов, со свиданьицем. А я думал, куда же это наш Алексей Иванович подался из Ялты. Обещал сделать из меня отбивную — и нате вам, исчез, аки дым в небесах. Эх, Крылов, Крылов! Ну, бежал с рудников, ну, купил паспортишко на имя Петра Стрельцова, ну и сидел бы себе смирненько на иждивении какой-нибудь приятненькой да богатенькой мадамы, а ты вздумал свою прыть выказывать. Шутка ли, именитую мильонщицу по мордасам смазал при всем честном народе! Да и к другому мильонщику на дачу зачастил. — Старик отступил на шаг и грозно сказал: — Полиция все знает, все! Ведите его!
И Петра увели.
27. Чики-рики
Я так долго плакал, что пан Сигизмунд рассердился и накричал на меня. Потом вздохнул, взял меня за руку и увел в гостиницу, в свой номер. Всю ночь под паном Сигизмундом скрипела кровать. Он засыпал, всхрапывал и просыпался, а проснувшись, бормотал: «О матка боска, пан Езус, когда же холера возьмет всех этих царских псов! О, пся крев, пся крев!»
Утром он накормил меня и повел на вокзал. С нами шли Зойка и три акробатки. Акробатки больше уж не смеялись, а шли насупившись. В большом зале вокзала народу было тьма-тьмущая и так накурено, что не продохнешь. Пан Сигизмунд куда-то убежал. Мы хотели перейти в другое помещение, над дверью которого было написано: «Зал для пассажиров первого и второго классов», но бородатый в золотых галунах старик нас туда не пропустил. Старик поднял над головой звонок, позвонил и басом пропел:
— Первый звонок на Лозовую, Харьков, Москву, Петербург! Кто едет, занимайте места!
В зале началась суматоха. Люди тащили мешки за плечами, корзины с вишнями, ободранные чемоданы. Одни бежали сюда, другие туда, сталкивались, ругались и опять бежали. Нас затолкали в угол и чуть не задушили. Прибежал с билетом в руке пан Сигизмунд, и мы тоже заработали локтями. Наконец мы вырвались на воздух и как сумасшедшие побежали к поезду.
Но в какой вагон ни заглядывали, всюду уже было полно. Из одного окна высунулся парень с жульническими глазами и с серебряной серьгой в ухе.
— Красотки, сюда! Сюда!.. — замахал он рукой акробаткам. — У нас весело!..
Из открытых окон вагона неслась знакомая мне песня:
Ой, гоп, чики-рики, Шарманщики-рики, Ростовские Карманщики-рики!У дверей вагона стоял человек в железнодорожной форме и хмуро смотрел на бегущих людей.
— Кондуктор, место есть? — спросил пан Сигизмунд.
— Место-то есть, да… — Железнодорожник замялся.
— Что такое?
— А вы не слышите? Жулики с «дела» домой едут. Пассажиры опасаются: заглянут — и назад.
— Ну, нашему пассажиру нечего опасаться, — засмеялся пан Сигизмунд. — У него вошь за душой.
Жулики нас встретили веселыми криками:
— Барышенции!.. Папаша!.. Сидайте!.. Мускатику хочите?
Когда они узнали, что еду только я, то поморщили носы.
— Э, жалко!.. Такие крали — и на тебе!.. Это даже неблагородно с вашей стороны: подложили нам турка — и драпу!
Зойка сунула мне вязаный платок.
— Ночью, может, холодно будет, так ты закутайся. А приедешь домой, отдай бабке. Он пуховый, из козьей шерсти, тепленький. И ходи до бабки чаще. У меня только и есть на свете — ты да бабка. — Она размазала ладонью слезы и задорно сказала: — Я не успокоюсь, покуда не сделаю зараз четыре сальто-мортале. Всех на свете акробаток побью. В самый Петербург поеду! Тогда моя бабка заживет! На извозчике ездить будет. А ты, Митенька, тоже не поддавайся. И учись там поусердней, чтоб все точки с запятыми превзошел.