Жизнь и судьба: Воспоминания
Шрифт:
Она была, если вглядеться в ее позднюю фотографию из одного нашего семейного альбома (в коже, с красивым, но прочным замочком-застежкой), дама отнюдь не простая. Здесь она, правда, уже старуха (скончалась в 1905 году семидесяти трех лет от роду), в черной кружевной наколке, с тонкими чертами лица (была некогда красивой), но рот упрямо поджатый, капризный. Была известна сложностью своего характера — не отсюда ли разлад и разъезд с супругом? И кто она: украинка? Или, может быть, скорее польская кровь в ней перемешалась с русской?
Во всяком случае, известны два ее имени: Агафия и Аглая. Видимо, официальное ее имя было Аглайя (такова орфография документа). Под ним значится сведение о ее кончине, где указано также, что она «вдова дворянка».
Судя по тому, что ее девичья фамилия как будто бы Грунченко (а может быть, и Грушевская — это по рассказам, в документах нигде нет ее девичьей фамилии), здесь есть нечто украинско-польское. Сохранилось предание о каком-то переселении или даже бегстве семьи во время войны (чуть ли не в XVIII веке), когда приют нашли только переправившись через реку, под грушевым деревом. Почему-то в семье Семеновых знали хорошо украинский и польский языки. Особенно любили польский. Эта любовь передалась — возможно, от Аглаи Алексеевны —
Было предание (о нем мне в 1950 году рассказала мама, Нина Петровна, урожденная Семенова), что предки по женской линии, связанные с обедневшей ветвью известного литовского рода, вынужденные покинуть родину, попали на Украину, а потом в Россию. Если бы мне об этом рассказала тетя Китти (Христина Петровна, тоже давно покойная), то я бы ей, большой фантазерке и любительнице английских романов, не поверила. Но к всегда трезво- и здравомыслящей, с ясной головой и незаурядным умом матери я не могу не прислушаться. Ведь судьбы людей, как и книг, неисповедимы [4] , а колода карт, по словам одного из булгаковских героев, «причудливо тасуется, и есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни границы между государствами» [5] .
4
По свидетельству Л. П. Семенова, незадолго до смерти его мать пыталась разыскать своих родственников по женской линии и кое-кого нашла в Киеве, но так ни с кем не смогла встретиться.
5
Булгаков М. А.Мастер и Маргарита. Собачье сердце. Роковые яйца. М., 1994. С. 249.
Как бы там ни было, но, по рассказам мамы, моя бабушка родилась такой слабенькой, что ей тут же дали имя Вера, чтобы не умерла безымянной. Но она выжила, и ее окрестили Вассой. Так и значится в документах — Васса, она же Вера.
Оказалось, что девочка с двойным именем выросла очень деятельной, самостоятельной особой. И когда зажили всей большой семьей во Владикавказе (трое сыновей, Леонид (1886–1959), Всеволод (1891–1980), Сергей (1902–1985), три дочери, Елена (1881–1954), Нина (1894–1982) [6] , Христина (1896–1981), да два сына младенцами умерли от дифтерита, и беспомощная мать страдала их страданиями), то она в конце концов удобно устроила свою городскую усадьбу: два дома, соединенные воротами, большой двор, отдельно кухня, хозяйственные постройки, корова, лошадь, всякая живность — в провинциальном, хоть и губернском городе это естественно. Просто частной жизнью Васса Захаровна не ограничилась. Она стала владелицей пансиона для мальчиков, к какой бы национальности они ни принадлежали: русские, грузины, осетины, армяне, чеченцы, ингуши, дагестанцы — словом, все, кто собирался учиться в гимназии или реальном училище, не имея в городе родных.
6
О рождении Нины 11 мая 1894 года записано в метрике церкви 77-го пехотного Тенгинского полка. По ассоциации вспоминаю, что после дуэли Лермонтова с сыном французского посла Э. де Барантом 18 февраля 1840 года император Николай I лично написал на докладе генерал-аудиториата по делу о дуэли: «Поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином» (13 апреля 1840 года). В битве при реке Валерик Лермонтов, поручик Тенгинского пехотного полка, «с первыми рядами храбрейших солдат вырвался в неприятельские завалы» (11 июля 1840 года). См.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 650–651.
В доме на улице Осетинской, 37 [7] , вблизи Пушкинского сквера и собора в память героев Кавказской войны, молодежь получала домашнее воспитание и образование на основе объединявшего всех русского языка и высокой русской культуры. Так, в этом доме проявились самые различные интересы его обитателей, и своих, и пансионеров. Занимались не только учебными делами, но и начатками разных наук, литературой, математикой, искусством, издавали рукописный журнал «Маяк» [8] , писали стихи (и в альбомы тоже), рассказы, романы с продолжением. И через много лет, где бы ни оказались воспитанники этого домашнего круга, на родине или за ее пределами, и кем бы они ни стали, военными, учеными, а то и солистами Венской оперы или Ростовской оперетты, вспоминали с благодарностью семью Вассы Захаровны и Петра Хрисанфовича Семеновых [9] .
7
В советское время, когда все переименовывали, дом стал № 4.
8
С 1908 года и до революции вышло 28 номеров. В 1947 году братья Л. П. и С. П. Семеновы в содружестве с другими членами семьи собрали № 29, а в 1948 году — № 30, отметив сорокалетие со дня выхода журнала. Оба номера (135 машинописных страниц и 84 машинописные страницы) хранятся в архиве семьи Тахо-Годи в Москве.
9
О литературной деятельности семьи Семеновых см.: Тахо-Годи Е. А.Семенов Петр Хрисанфович // Русские писатели. 1800–1917. Т. 5. М.: БРЭ, 2007. С. 560–561.
Скончалась Васса Захаровна в 1913 году, завещав все движимое и недвижимое имущество старшему любимому сыну Леониду (заверено 12 мая 1912 года нотариусом Иваном Ивановичем Трике — жил по соседству). Как показала дальнейшая жизнь, Леонид оправдал ее надежды, не только как известный ученый, но, и это главное, как человек благороднейший, настоящий рыцарь без страха и упрека, каких он сам
В этой замечательной семье, в этом доме, когда пришел урочный час, появился и мой отец, Алибек Тахо-Годи.
…Шло первое военное лето 1941 года. Нас, студентов пединститута им. К. Либкнехта, куда-то переселяли из общежития, и я бросилась в нашу старую квартиру, вернее, в одну из комнат, оставленную старшему брату после арестов отца и матери. Здесь когда-то до 1937 года я была счастлива. В комнате среди рассыпанных фотографий и бумаг, усеявших пол, ползал малыш (мой племянник), что-то совал в рот, жевал, подбирал с пола. Взрослых — никого. Я стала собирать драгоценные для меня осколки прежней жизни. И вдруг среди них — документ, да какой важный: брачное свидетельство моих отца и матери, подлинник, подписанный пастором Э. Аксимом, обвенчавшим их в евангелическо-лютеранской кирхе города Владикавказа.
Об этой истории я знала давно, мама ее рассказывала раньше и позднее к ней не раз возвращалась. Для нее это был великий акт любви к дорогому человеку — она перешла из православия в лютеранство, чтобы быть вместе. Но меня насторожило другое: в свидетельстве значился Алибек Тахо-Годи, сын узденя. Я удивилась. Почему об этом мама никогда не говорила? Что тут такого опасного? Уздень в Дагестане — свободный, полноправный человек, независимый, не слуга, не раб (рабов было много), и предки его были такие же благородные люди, никаким господам не подчинялись, могли свободно распоряжаться собою и своей собственностью. Более того, они были ученые, кадии (судьи), знатоки арабского языка и законов. Я понимала, что и мама, и в дальнейшем все, кто писал об отце (уже после его реабилитации в 1956 году), боялись упоминать о его происхождении, путая сословие узденей с русским дворянством и вспоминая Лермонтова, Казбича, Бэлу и буйных узденей, окружавших местного кабардинского властителя.
А через много лет в большом исследовании А. М. Магомедова, посвященном моему отцу [10] , на первых же страницах читаю, что родился Алибек в семье обедневшего узденя, да еще умершего 26 лет от роду, оставив сына — младенца.
Но А. М. Магомедов пошел дальше. Зная, что для свободного, независимого человека, члена горского общества, были открыты разные жизненные пути (хотя и способности и талант нужны), он привел гораздо более интересный факт, в прошлом для биографии моего отца действительно опасный. В самом начале книги и в подробных комментариях (автор работал в разных архивах) идет речь о некоем родственнике Алибека по имени Гаджи Мурат Амиров (1852–1917) [11] , который родился в селе Урахи (где и мой отец), получил среднее образование в Темир-Хан-Шуре (ныне Буйнакск) и Ставрополе, потом уехал за границу, учился в Цюрихе, оттуда перебрался в Турцию, стал известным историком, публицистом, писателем (перевел на турецкий «Горе от ума», создал шеститомную «Всемирную историю», «Историю Турции»), издателем еженедельной газеты «Мизан» («Весы»), Вынужден был из-за общественно-политической деятельности покинуть Турцию, обосновался в Париже и Женеве, где и стал одним из влиятельных деятелей младотурецкого движения. В Европе и Турции этот родственник Алибека известен как Мурад-бей Дагестанлы (то есть дагестанец) [12] . Когда я узнала сведения о таком почтенном родственнике Алибека, то невольно подумала: а Лубянка, видимо, имела свои соображения, когда приписала моему отцу идеи пантюркизма, наверное, знала о такой родне, которую, может быть, сам А. А. Тахо-Годи и не очень помнил. А может быть, и совсем не знал: времена-то были уж очень давние…
10
Магомедов А. М.Алибек Тахо-Годи. Махачкала, 1993. Тираж 15 000.514 с.
11
По другим сведениям, 1853–1912. (Автор источника не указывает.) Я не слышала от родителей о таком родственнике.
12
См. сведения о Мурад-бее в «Советской Исторической энциклопедии» (т. XIV, ст. «Турция») и в «Турецкой энциклопедии» (Murat-Bey, Mizanci. Т. IV), а также в журнале «Эхо Кавказа» (1995. № 3. С. 56), где есть портрет Мурад-бея и небольшой очерк о нем. Младотурки совершили в 1908 году первую буржуазную революцию в Турции, ограничив власть султана конституцией. Моя сестра М. А. сообщила (в письме от апреля 1983 года), что брата Г. М. Амирова звали Таха-Кади. Он еще раньше уехал в Турцию и будто бы стал губернатором Стамбула.
Передо мной лежит копия метрики из студенческого личного дела моего отца (он учился в Московском университете с 1912 по 1916 год) [13] . Там черным по белому за подписью кадия (судьи) селения Урахи (родина А. А.) Иса-Кади-Халадта-оглы написано, что 3 августа 1892 года у Алибека Халимбек-оглы Тахо-Годи и его законной жены Муминат Шахбан-кизы родился сын Алибек. Происходит из узденей, вероисповедание магометанское. Этот документ выдан 15 июля 1911 года, то есть когда Алибек собирался поступать в университет. Таким образом, во-первых, подтверждается социальное происхождение моего отца, а во-вторых — наличие родовой фамилии Тахо-Годи, в существовании которой многие сомневались, считая ее романтической выдумкой Алибека.
13
ЦГИА (Центральный государственный исторический архив, Москва). Фонд 418. Опись 326. Ед. хр. 1944 (личное дело А. А. Тахо-Годи). На него также ссылается А. М. Магомедов.