Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
— решил я, и мы претворили это решение в жизнь.
Тамара все больше раскрепощалась и каждый раз вела себя все активнее. Воскресенье мы провели в непрерывных тренировках, и так притомились, что ночь проспали как брат с сестрой. Несколько дней командировки Лили были для нас «медовыми». Во вторник пришла телеграмма из Львова: «Процентовку подписала буду среду вечером целую Лиля».
— Ты посмотри, — заметил я Тамаре, — ведь не является внезапно, чтобы проверить, и даже предупреждает! Хотя о чем тут предупреждать, когда сама велела тебе оставаться со мной!
В среду мы встретили Лилю накрытым столом. Она прежде расцеловалась с Тамарой, а потом уже со мной. Тамара доложила, что эксцессов не было, только пил побольше. Я огрызнулся на нее и назвал Бенкендорфом, имея в виду, наверное, что я — Пушкин.
Так и жили мы полтора года с лишним до середины 1970. Это, пожалуй, было самое спокойный в личной жизни и продуктивный в науке период у меня. Я часто ездил в Москву, встречался с Таней и «делал науку» с Моней, мирно жил с женой в Тольятти и там делал «чудо техники» для автобуса, а также активно вел студенческую научную работу, а в свободное от других занятий время, «тренировал» Тамару.
Тренировки происходили, в основном, дома в отсутствие Лили. Кроме занятий, она должна была работать в КБ, то есть уходила с утра, а приходила после занятий, которые часто бывали и вечерами. Мы с Тамарой обязаны были присутствовать только на занятиях, что было достаточно редко, а в КБ я только забегал, проверяя, работают ли Лиля с Ирой, и давал им полезные советы. Так что времени на «тренировки» хватало.
Изголовье нашей огромной кровати было у окна, выходящего на прямую асфальтовую дорожку к крыльцу дома. Так что минуты три мы могли видеть любого, приближающегося к нашему крыльцу человека. Я вспомнил юношеские опыты по «мхитароскопу», в нужные моменты подвешивал соответствующее зеркало на окно, и мы оба, попеременно или вместе, заглядывали в него. Это, конечно, было не очень комфортно, но пикантности прибавляло. Правда, это зеркало нам по делу так и не понадобилось, Лиля ни разу не вовремя домой не пришла.
К весне 1970 года Тамара была уже нормальной женщиной. Конечно, страсти Тамар-«иностранок» или Тани, у нее так и не появилось, но реакция на близость с мужчиной была вполне адекватной. Как рассказывали злые языки про Екатерину Вторую, она в слове из трех букв — «еще» допускала четыре ошибки, выписывая его как «ишчо». Но Тамаре писать это слово не приходилось, а вот произносила она его достаточно часто, и именно «ишчо», подражая, видимо, императрице.
Нашу веселую тольяттинскую квартиру я всегда вспоминаю с удовольствием
— в ней всегда было много солнца, любви и согласия! Но обстоятельства сложились так, что я понял — мне надо навострять из Тольятти лыжи.
Исповедь старого стукача
В осеннем семестре вместе с Лилей в наш институт поступили люди, с которыми судьба очень сблизила меня, как минимум, лет на десять. Первый из них — это Роман Федорович Горин, 1935 года рождения, защитил кандидатскую в Московском Горном институте, работал в Норильске на знаменитом комбинате имени Завенягина, откуда и приехал в Тольятти. Он поступил на кафедру теоретической механики; член Партии, женат, жена Тоня — дама весьма крепкая и полная, убежденный член Партии. Двое маленьких детей — девочек.
Роман Федорович любил рассказывать о своей норильской жизни. Здесь были истории о потопах в шахте, о страшных трагедиях, разыгрывавшихся в непростых условиях Заполярного Севера. Но мне почему-то запомнился рассказ об одном партийно-производственном совещании на комбинате, о котором Роман рассказывал часто, с удовольствием и с немалой долей артистизма.
— Идет совещание, каждый начальник высказывается о своих наболевших проблемах. И вдруг, распаленный речами своих коллег, к микрофону выходит субтильный старичок — начальник газомерной службы комбината имени Завенягина. С козлиной бородкой, похожий на «дедушку Калинина», начальник газомерной службы сразу «взял быка за рога».
— У нас, товарищи, наших газомерщиц часто используют не по своему прямому назначению (часто этих девушек — газомерщиц заставляли прибирать помещения и выполнять другую несвойственную им работу). А надо, товарищи, чтобы наших газомерщиц мы использовали, товарищи, только по своему прямому назначению!
«Товарищи» гоготали в зале, свистели и аплодировали. А старичок-газомерщик никак не мог взять в толк, почему люди смеются на призыв использовать наших газомерщиц только по их прямому назначению!
Тогда же на нашу кафедру поступила ассистент Кирпичникова Галя, 1940 года рождения, приехавшая из Новокузнецка. Не замужем, но ребенка имела; девочка осталась с бабушкой в Новокузнецке.
На ту же кафедру приехала работать ассистентом по распределению из Курска, 23-х летняя выпускница Курского Политехнического института — Лида Войтенко со своим мужем Сашей, который устроился работать на стройку ВАЗа. У них был маленький ребенок — сын Дима.
Роман Горин был не дурак выпить, и мы с ним быстро сблизились. Квартиру Гориным дали моментально, они и приехали-то, собственно, прямо на новую квартиру. С Тоней у меня сразу установились напряженные отношения — она считала, что я спаиваю Романа, хотя дело обстояло как раз наоборот. Да и сам Роман имел с женой достаточно неадекватные отношения — то был заботлив и предупредителен, а то надолго исчезал из дома. Галя опытным чутьем определила потенциального кандидата на развод с последующим новым браком, и «положила глаз» на Романа. Тому Галя тоже понравилась.
Таким образом, у нас с Лилей и Тамарой появились новые друзья — Роман с Галей, которые быстро стали любовниками, а также Лида с Сашей. В нашей квартире поставили телефон, очень облегчивший жизнь, особенно мне с Тамарой. Теперь Лиля каждый раз, выходя из института, звонила домой, и мы с Тамарой делали так же. Лиля посчитала, что Тамаре спать на раскладушке неудобно, и «перевела» ее на нашу необъятную койку, выделив ей место с краю. Мое место было у стены. Лиля спала посередине. Так что, если мне надо было в туалет, или куда еще, то мне приходилось перелезать через Лилю и Тамару. Но я терпел это.
Главной причиной перехода Тамары к нам явился телевизор. Мы его поставили в ногах кровати, и вначале Тамара приходила просто посмотреть его вечером. При этом она ложилась на свое последующее «законное» место. Так как мы часто выпивали в постели, то Тамара столь же часто засыпала на своем месте, а потом ночью или под утро, выключив мелькающий и свистящий телевизор, отправлялась к себе на раскладушку. Теперь же все равно телевизор выключала она, на правах крайней, но уже шла не в холл, а ложилась в нашу общую койку.