Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Но с каждым часом сообщения по радио были все оптимистичнее, все радостнее. Вскоре заработало и телевидение, закончив трансляцию Лебединого озера. Хорошо потом выразился Зиновий Гердт: «Больше я никогда не пойду на этот балет!»
Двадцать первого августа стало ясно, что ГКЧП проиграл. Дождь прекратился, светило теплое солнце, веселый и оживленный народ сновал по центру Москвы. Лозунги и стишки на тему дня виднелись на стенах зданий.
— Забил заряд я в тушку Пуго! — прочел я на стене дома на Арбате.
Бедный Пуго — это был единственный человек чести из этого протухшего заживо ГКЧП. Он покончил жизнь самоубийством, осознав, что проиграл. За что только жену свою тоже застрелил — непонятно! Остальных, кого в постели нашли пьяными по-поросячьему, кого в бане — в таком же состоянии. Послали самолет за Горбачевым, героем этого рейда был Руцкой. Привезли бледного от страха Президента с семьей.
— Как чувствуете себя на советской земле? — первым делом обратился к нему корреспондент с микрофоном.
— А что, Крым уже не советская земля? — осторожно поинтересовался Горбачев, и корреспондент извинился. Как в воду глядел Президент!
Потом были огромные демонстрации, пьянки, митинги. После затхлой советской жизни это было совершенно незнакомое нам чувство свободы, вседозволенности, что ли. Народ был пьян даже без вина. На митингах, в толпе, люди были вежливыми и предупредительными друг к другу — чувствовалось, что это собрались единомышленники. Врагов в толпе не было!
Враги были на Старой площади в ЦК КПСС. Я видел лица этих людей, когда их выпускали из зданий ЦК. Шли они сквозь узкий проход в толпе, и каждый из толпы готов был плюнуть в проходящего. Лица были с мертвыми, но, тем не менее, полными ненависти глазами. Потом ожили, гады, даже миллионерами заделались некоторые. Не идеи руководили ими в советское время, а, простите, расчетец!
Но и среди победителей были люди разные — откуда же взялись «демократы», обворовавшие своих же сторонников, присвоившие бывшую «социалистическую» собственность?
Атеисты говорят, что Бога нет и он обществу не нужен. Кант же считал, что даже если невозможно доказать существование Бога, он необходим для нравственности людей, для их нормальной жизни. И с какой бы толстой свечкой не стоял в церкви «новый русский», или просто ворюга, обобравший своих же близких, я не поверю, что это верующий. А иной, может, в церкви и раза не был, а в душе его жив нравственный закон, о котором говорил Кант. А говорил Кант, что его удивляют две вещи — звездное небо над головой и нравственный закон внутри него!
Жаль, не часто встретишь таких людей, как Кант! «Нет больше турок, остались одни проходимцы!» — как орал с минарета небезызвестный Тартарен из Тараскона.
А жиденькая цепочка функционеров из ЦК КПСС, все текла и текла сквозь толпу, унося свои пожитки — сменную обувь, какие-то папки, телефонные аппараты, посуду.
— Через несколько часов перестанет существовать КПСС — эта преступнейшая из организаций за всю историю! — громко вещал через мегафон из милицейской «Волги» голос демократа Сергея Юшенкова.
— Да, стоит жить на свете, хотя бы для того, чтобы услышать такие слова открыто, не шепотом на кухне! — подумал я.
Увы, конечно же, демократии в современном смысле слова у нас не получилось. Уж очень силен был в нас советский менталитет — «совок», как его грубо, но совершенно справедливо называют. Еще Маяковский писал так про разграбление барских усадеб крестьянами:
— «Тащь в хату пианино, граммофон с часами!».
Тащили предметы, совершенно не нужные в быту, а уж если речь заходила о деньгах… Вот и хапают наши демократы эти денежки у «своих же ребят», без всякой демократической совести! Но будем думать, что если мы все-таки пойдем по цивилизованному пути развития, то лет так через двести-триста станем все-таки нормальной демократической страной. Да еще с российским колоритом!
Хеппи энд
Рассыпался СССР, начались реформы Егора Гайдара. Инфляция была сумасшедшей, мы никак не могли привыкнуть к ценам. Зарплаты отставали от уровня цен, их индексировали, но недостаточно. Молодежь, чувствуя, что пахнет паленым, навострила лыжи за кордон.
Первым из моих учеников рванул на Запад — в США Ося Юдовский. За ним уехал один из моих учеников — Павел, аж в Австралию. Следующим был Володя — мой аспирант, недавно защитивший кандидатскую диссертацию. Он уехал на стажировку в Германию и остался там. Защитив докторскую диссертацию, исчез из моего поля зрения Моня. Он уволился из ИМАШа, перестал заниматься наукой, ушел в коммерцию. И исчез — не звонил, не отвечал на звонки. Поговаривали, что и он смотался на Запад…
Мы с Сашей осуждали такие поступки наших близких коллег, но задержать их не могли. Ни денег, ни перспектив — ничего не было для этого. К этому времени я, уже заведующий кафедрой «Детали машин», «сколотил» свою научную школу и жил нормальной жизнью зрелого ученого. У меня были любые специалисты: теоретик высшего класса — Моня, хитроумный изобретатель — Ося, блестящий конструктор — Саша, деловой человек — Володя, и универсал — Павел.
И вот я лишаюсь их, одного за другим. Вся надежда на Сашу. Он поступает в докторантуру и начинает спешно готовить докторскую диссертацию. Потом вдруг остывает к науке и отдаляется от кафедры, от меня. Я звоню ему, не даю покоя, требую объяснений. Наконец обращаюсь за разъяснениями к Тамаре Витольдовне. И она признается мне, что Саша все дни изучает английский язык
— навострил лыжи в Канаду. Я почувствовал себя капитаном тонущего корабля, с которого сбегает на шлюпках вся команда, да и не только она, но и корабельные крысы…
Разговор начистоту только обострил ситуацию — здесь (в России, то бишь), нет будущего, перспектив. Кафедра, которую я хотел «передать» Саше после защиты им докторской, ему и даром не нужна. Что он с ней будет делать, если денег не платят?
— А как же учитель, как я? — запаниковал ваш покорный слуга, — меня что, подыхать здесь оставляете, гады?
— Нурбей Владимирович, я открою вам военную мудрость — из окружения выходят по одному! — поучительно сказал мне Саша. — Да, вы учили меня уму-разуму, но и я вносил свою посильную лепту в наше дело. Разве не так? И я чувствую себя свободным в своих поступках.
— А что тебя в Канаде, ждут, что ли? — напрасно пытался я испугать Сашу.
— Нурбей Владимирович, — пристально глядя мне в глаза, отвечал Саша, — когда вы «правили» мою биографию в отделе кадров, чтобы я мог поступить в аспирантуру, вы же знали, что я еврей?