Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
В начале августа ко мне в гости приехала жена. Так вот, дала телеграмму
— дескать, еду, и приехала. Я встретил ее на Курском вокзале и был поражен — Лиля была с достаточно большим круглым животом — беременна. Как же так — а посоветоваться с мужем не надо? Но дело уже сделано, так что — счастливое выражение на лице — и вперед!
В общежитии, где я жил в отдельной комнате, Лиле не понравилось Пахнет женщиной! — тут же заметила она. Сдуру я пригласил вечером на ужин, посвященный приезду жены, Серафима и Таню. Лиля знала о моем друге Володе, но не знала, что они с Таней развелись. Но когда мы выпили, все выползло наружу. Таня, ни с того ни с сего, разревелась. Серафим стал ее утешать, и Лиля все поняла. Таня выскочила за дверь, я — за ней, догнал ее в коридоре.
Таня, — трясу я ее за плечи, — Таня, не надо сейчас так, я все как-нибудь улажу!
Таня повернулась ко мне заплаканным лицом и, улыбаясь сквозь слезы, пропела:
— Между нами решено — ты за дверь, а я — в окно!
А Лиля вышла из комнаты и наблюдала эту сцену. Она тут же забежала обратно, и тоже в плач.
— Я сейчас же уеду, я все поняла — ты живешь с этой Таней, женой друга! И как же тебе ни стыдно!
Я «успокаивал» Лилю, что Таня и Володя в разводе, но это еще более огорчило ее. Она рыдала и повторяла, что терпеть этого не будет и уедет сегодня же обратно в Тбилиси.
Тут вмешался Серафим и предложил снять недорого «квартирку» в Пушкино у его знакомого. Серафим созвонился со знакомым, и наутро мы встретились.
Это был один из «ханыг», приходивших к дяде Симе, когда еще я жил у него в комнате. Мы с «ханыгой» сели на трехвагонку, доехали до Лосинки, пересели на электричку до Пушкино, доехали и достаточно долго шли пешком. На окраине Пушкино в сторону станции Заветы Ильича, стояло одинокое одноэтажное деревянное здание с забитыми окнами и дверями. Но одна из дверей не была заколочена, мы в нее и вошли. Маленькая комнатка с забитым окном, к счастью с электричеством. О воде и не помню. Дверь из комнаты ведущая куда-то внутрь
— тоже заколочена. Лиля заранее взяла с собой постельное белье и свои вещи. Мы заплатили какие-то небольшие деньги и остались там. Сам «ханыга» проживал у сожительницы, где и был телефон.
Лиля быстро подмела комнату, постелила постель, нарвала цветов у дома, поставила их в банку с водой. Казалось бы, живи — не хочу! Я сбегал в магазин за выпивкой, какую-то еду Лиля привезла с собой. Выпили, вернее, выпил я один, пошли погулять на речку. Достаточно близко протекала речка, кажется, Клязьма, с лодочной станцией неподалеку. Но вскоре Лиля устала, и мы вернулись.
Таня не выходила у меня из головы; я попробовал еще выпить, но получилось хуже, мне стало труднее сдерживать себя. Ничего, кроме Тани, не шло в голову. Было около семи вечера — лечь, что ли, спать? Но мысль о том, что я здесь — а она там, была для меня невыносима. Я почувствовал себя рабом, арестантом в тюрьме, пленным. Даже то, что жена — близкий человек, в таком положении и страдает — не останавливало меня.
Сейчас мне удивительно это вспоминать, но я способен был на все, даже на самое худшее (не буду даже говорить об этом!), чтобы оказаться рядом с Таней. Вот, что такое — любовь и страсть, «амок» Киплинга! Вот какова природа страсти леди Макбет, булгаковской Фриды, и их многочисленных последовательниц и последователей! Любовь гони в дверь, а она влетит в окно!
Лиля, видя мои мучения, вдруг предложила мне поехать и проведать Таню — а вдруг ей плохо, вдруг она плачет! Понимая, что поступаю подло, я тем не менеее, как был, так и сорвался с места и побежал. Потом, пробежав метров десять, вернулся, поцеловал жену, сказав «спасибо», и что вернусь к ночи обязательно, стремглав побежал к станции.
Как я оказался в «Пожарке» — не помню, кажется, путь от Лосинки до Института Пути я пробежал по шпалам. Но сердце неслось впереди меня, шагов на двадцать-тридцать, я даже видел его контуры передо мной.
Вот тут уж мне ни под каким видом никого нельзя было застать с Таней! Я гнал эту мысль, как опасную, а ведь все было к тому. И сидеть бы мне вместо защиты диссертации, и нести грех на всю оставшуюся жизнь, если бы она еще и осталась!
К счастью, Таня была одна. Серафим рассказал ей, что пристроил нас в пустой комнате в Пушкино. И вдруг появляюсь я, тяжело дыша, не видя ничего перед собой, кроме Тани.
Как, ты оставил беременную жену, одну в этой глуши? — был первый ее вопрос. — Поедем сейчас же туда. Но я замотал головой и поволок Таню к койке. К счастью, Игорек опять был у Таниной тети Марины. Она взяла его к себе на весь период расселения «Пожарки». Внизу уже работала вычислительная машина, и все говорили, что излучение ее особенно опасно для детей.
Когда я немного успокоился, было уже часов 11 вечера. Выходить так поздно было бесполезно — пока дойдем пешком до Лосинки, электрички перестанут ходить. Ночь прошла беспокойно, мучили мысли, и чтобы сбить их, я начинал нашу с Таней любовь снова и снова. Прекрасное средство для забвения
— и мысли куда-то уходят и боль!
Утром рано я собрался ехать обратно в Пушкино. Таня решительно заявила, что едет со мной. Потом она пояснила мне — мало ли что могло за ночь случиться с Лилей — одной в пустом доме и беременной к тому же. Вдвоем все-таки легче.
Когда мы приехали, а было около десяти утра, Лиля была уже одета (оказывается, она спать не ложилась, ждала меня и боялась выключить свет) и приведена в порядок. Неожиданно для меня, она встретила нас приветливо. Таня даже поцеловала ее со словами: «Слава богу, жива-здорова!».
Мы выпили чаю и пошли гулять на реку. Зашли на лодочную станцию, взяли лодку, Таня села на весла — она прекрасно гребла. Катаемся поем песни хором, чуть ли ни: «Парней так много холостых…» — с юмором и с подначками.
Вдруг я увидел посреди реки большой прекрасный цветок водяной лилии. Таня подгребла к нему, и я сорвал его. Сорвал — и не знаю, кому давать — так и сижу с цветком в растерянности.
— Дай ей, — она же твоя жена! — кивнула Таня на Лилю.
— Нет, лучше дай Тане, — она же твоя любовница! — парировала та.
— Тьфу, — сказал я и выбросил в воду невинно пострадавший цветок.
После этого случая настроение упало, мы сдали лодку. Таня стала собираться домой. Я вызвался проводить ее. Лиля отпустила. Мы приехали в «Пожарку» часа в четыре. Настроение гадкое.