Жизнь Исуса Христа
Шрифт:
Всего ужаснее то, что, вслед за осуждением на смерть и за началом посмеяния, первое, что услышал Иисус, было отречение от Него с клятвою того человека, который первый провозгласил Его Христом, который приходил к Нему по бурным водам, который защищал Его оружием в саду Гефсиманском, который с такою уверенностью утверждал, что скорее умрет, чем отречется от Него. В караульне же, где оставили Иисуса до рассвета, Его ожидало все, что могли придумать невежественная религиозная ненависть, мелкая грубость, зверская злоба, холодная природная жестокость раба, возбужденная в нем всеобщим к нему презрением. Кротость Иисуса, Его молчание, Его величие, безукоризненная чистота сердца, все эти божественные качества, ставившие Его неизмеримо выше Его преследователей, представляли в Нем добровольную жертву этих низких и дьявольских страстей. Ему плевали в лицо; Его секли розгами; Его били; Ему наносили заушения [733] . Не зная пределов бешеной ненависти, они затевали злобные игры, завязывали Ему глаза и, учащая удары, с возмутительною дерзостью повторяли: прореки нам Христос кто ударил Тебя. Им не спалось в эту темную холодную ночь, до утра они вымещали свой позор и прежний страх на бесстрастной невинности. Бодрствовал и Сын Божий, среди этих диких, своевольных рабов, связанный по рукам и ногам и с завязанными глазами, в продолжительной безмолвной внутренней муке, один, без всякой защиты. Это было первое посмеяние, посмеяние над Христом, над ожидаемым Судиею, над святейшим Подсудимым, над Освободителем в оковах.
733
Матф. 26, 67. Марк. 14, 65. Лук 22, 63–64.
Прошли томительные часы ночи; засиял рассвет и настало утро этого вечно достопамятного дня. Нарушители милости
734
Zohar 56.
735
Лук. 22, 66–71.
736
los. Arm. XX, 9, § l.B. 1. IV, 5, 54.
737
Aboda Zara, 8.
Теперь это сборище сошлось, надо думать, в шесть часов утра в полном составе. Почти все члены его, за исключением очень немногих с более возвышенной душей людей, каковы, например: Никодим Иосиф Аримафейский и, по нашему мнению, Гамалиил, внук Гиллела, от всего сердца желали казни Иисуса. Потому что туда собрались священники, слышавшие от Него порицания их жадности и себялюбия, старейшины, которых Он громил за лицемерие, книжники, которых обличал в невежественности; но хуже всех их были преданные единственно мирским заботам скептики, воображавшие себя философами, тогда жесточайшие и опаснейшие противники Иисусовы, саддукеи, суетную мудрость которых Он так тяжко поражал словами. Все они исполнены были отвращения к этой беспредельной благости; все горели ненавистью к этой высочайшей природе, какой не только никогда не видали наяву, но и в лучших их сновидениях. Нелегка однако же была для них задача уничтожить Иисуса. Еврейские сказки о Его смерти, рассказанные в Талмуде и от начала до конца представляющие бесстыдную ложь, говорят, что в течение сорока дней Его выводили с провозглашением герольда и не нашлось ни одного человека, который бы, согласно обычая, поддержал Его невинность. Поэтому Он был сначала побит камнями, как возмутитель народа (месиф), а потом повешен и распят на кресте. Дело в том, что называвшееся синедрионом сборише не имело власти подвергать кого бы то ни было смертной казни: это ясно высказано у евангелиста Иоанна [738] . Хотя современные заметки и указывают, что римляне на подобные своевольные умерщвления за нарушение религиозных правил глядели сквозь пальцы, но эти своеволия не всегда сходили с рук удачно, что доказывается выговорами молодому Ганану и даже лишением его сана первосвященника за участие в присуждении к смертной казни Иакова, брата Господня [739] . Если бы во время суда над Спасителем фарисеи сделали открытое восстание, как в деле первомученика Стефана, то наименее фанатичние и более космополитичные саддукеи ни за что не согласились бы постановить смертного приговора [740] . Теперь, не довольствуясь херемом, или великим отлучением, они задумали предать Иисуса казни, которая зависела от светской власти. Но у них покуда было только одно, и то вымышленное, обвинение в богохульстве, основанное на выражениях, вынужденных от Него первосвященником, когда подчиненные сему последнему свидетели изолгались до конца, не представя ничего такого, что могло бы служить к Его обвинению. Еще не затронуты были прежние обвинения, к которым за неимением других приходилось обратиться. Но так называемое ими нарушение субботы соединялось с чудотворениями, а потому было основанием слишком опасным. Отрицание устного закона представляло вопрос, поселявший смертельный раздор между саддукеями и фарисеями. На смелое очищение храма равви и народ глядели с удовольствием. Обвинение в тайном злостном учении падало само собою, вследствие постоянно и вполне общественной жизни Иисуса. Обвинение в открытой ереси никуда не годилось за совершенным отсутствием свидетельств. Задача их состояла в том, чтобы вымышленное богохульство обратить в вымышленное государственное преступление. Но каким же образом это сделать? В поспешном ночном, а потому незаконном [741] собрании в доме Каиафы не было и половины членов синедриона, а чтобы постановить формальный приговор, надо было что-нибудь слышать лично и на основании этого приговаривать. В ответ на заклятие Каиафы, Иисус торжественно допустил, что Он Мессия и Сын Божий. Последнее имя в глазах римского трибунала не будет иметь значения, если бы Он захотел подтвердить, что Он Мессия, что из этого можно было бы еще развить нечто политическое. Но Иисус вероятно не захочет, несмотря ни на какие их настояния; потому что это даст им возможность к произвольным толкованиям, а притом они глубоко сознавали, что сами действовали явно в нарушение всех существующих постановлений и преданий, которые требовали, чтобы на каждого подсудимого, еще необвиненного, смотрели и с ним обходились, как с невинным, до тех пор пока не будет доказано, что он действительно преступник.
738
Иоанн. 18, 31.
739
Иоан. 5, 18. 7, 25. Деяп. 23, 27.
740
Деян. 2, 23.
741
Perke. Abhoth. Sanhedr. I, f. 7.
Когда они сидели таким образом пред своим Царем, который стоял пред ними, как узник, в молчании, среди их громкого говора, некоторым из старейших членов судилища могло прийти на память зрелище суда над Иродом за его убийство. Страх и трусость сковывали тогда их говорливые теперь языки, потому что Ирод, как указывает Шаммай, стоял перед ними «не с покорностию, не с разбросанными в беспорядке волосами и не в черной печальной одежде», но «одетый в пурпур, отчетливо причесанный и окруженный вооруженными людьми» [742] . Только один Шаммай и осмелился возвысить голос для пророчества, что наступит день мщения, когда Ирод, перед которым трепещут они и князь Гиркан, будет некогда совершителем Божьего гнева над ними и над Гирканами. Но какая противоположность между настоящим зрелищем и тем предыдущим, которое было полвека тому назад! Теперь они шумели, а Царь молчал; они были могущественны, а Царь их беззащитен; они преступны, а Царь божественно невинен; они были служителями земного гнева, а Он посредник Божественных дарований.
742
Ios. Antt. XIV, 9, § 4; Bab. Sanhedr, f. 19, a, b.
На вопрос их: Ты ли Христос? скажи нал? [743] ,Иисус, чтобы покончить это жалкое и отвратительное позорище, ответствовал: если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне, и не отпустите Меня.А затем, чтобы они не имели себе оправдания и положительно знали, Кто — Он, прибавил торжественно: отныне Сын человеческий возсядет одесную силы Божией. — И так Ты Сын божий? воскликнули все судьи. Вы говорите, что Я,отвечал Он настолько знакомой для них формулой утверждения (антт’амарта), которая находится в Талмуде и которую они вполне понимали. Тогда в один голос закричали они, как прежде Каиафа: какое еще нужно нам свидетельство? Ибо мы сами слышали из уст Его. Таким образом, третьим осуждением еврейских властей, осуждением, которое, думали они, будет утверждено Пилатом и удовлетворит их страшную жажду крови, окончилась третья часть суда над Спасителем, а за решением последовало второе посмеяние, похожее на первое, но еще более оскорбительное, еще менее выносимое, потому что насмешка священников, старейшин и саддукеев отвратительнее и возмутительнее, чем насмешка рабов и бездельников.
743
Иоан. 22, 67–71.
Скоро злая судьба постигла ближайшего деятеля из низкой среды исполнителей неправедного суда [744] . Нет сомнения, что Иуда во все время свободно наблюдал за ходом событий и, когда на рассвете узнал решение священников и синедриона, увидел, что Иисус будет предан на распятие римскому правителю, тогда ясно понял всю важность и гнусность своего поступка. Совесть его прозрела; мрак жадности к приобретению рассеялся; все его действия и побуждения представились ему в их настоящем виде. Для него, как для тысячи других современных ему и ныне живущих людей, вдруг уяснилась вся бездна грехов, с которыми сопряжено было его главное преступление. Г розные упреки совести перешли в отчаяние, отчаяние в безумие, а от безумия прямой переход к самоубийству. Если бы он тогда же пришел к своему Спасителю и Господу и, простершись у ног Его, молил о прощении, все было бы забыто. Но, увы! Вместо этого он пошел к своим покровителям, товарищам и искусителям, у которых не нашел, конечно, ни жалости, ни совета. В их глазах он был теперь не что иное, как презренное изломанное и брошенное орудие. Безумные упреки его совести встретили в них холодное равнодушие и бесчувственное презрение. Согрешил я, продав кровь неповинную,воскликнул Он, обращаясь к своим соучастникам и как будто ожидая от них успокоения душевных мук и готовности разделить с ним стыд преступления, а от их высокого звания — прощения греха и утешения? Что нам до того? смотри сам,был единственный бессердечный ответ, которым они удостоили жалкого предателя, тогда как прежде его ободряли, приветствовали, возбуждали на злое дело. Он чувствовал, что в нем уже не нуждаются, что для соучастников преступления взаимное уважение невозможно, что между ними не существует другого чувства, кроме взаимного презрения. Тридцать гнусных сребреннков — вот все, что они желали ему дать. За них он предал свою душу; поэтому они не будут утешать его, как Ахана — спрятанное им золото, как Ахава — сад, который он насадил на земле Навуфея. Бросив с отчаянием на пол деньги в святом месте, где заседали священники и куда он входил в последний раз, Иуда удалился в мрачное уединение, откуда уже не выйти живому. Необъяснимое языком человеческим «нечистое веяние крыльев» носилось над преступною головою. Подробности не могли выйти наружу со всею их ужасающею точностью. Согласно указаний евангелистов Матфея и Иоанна, он удавился, и предание указывает в Иерусалиме на безлистное, уродливое дерево, которое называется «деревом Иуды». Согласно другого предания [745] , не противоречащего с первым, — если предположить, что сук или ветвь сломилась от тяжести, — он упал вниз головой, пропорол сучком живот, и выпали все внутренности его.Третье предание, извлекаемое у Папия и распространенное между первыми христианами, говорит, что тело Иуды разбухло до огромных размеров вследствие ужасной арабской проказы (elephantiasis) и он был раздавлен проезжавшим мимо экипажем. Главные злоумышленники не хотели, чтобы цена крови возвратилась в корван, или священную сокровищницу, но, составивши совет, купили на эти деньги поле горшечника для погребения странников, место нечистое, уединенное и ужасное, которое впоследствии долго было известно под именем Алъцедама, или «поле крови» [746] .
744
Матф.27, 3–5.
745
Деян. 1,18.
746
Иерем. 18, 1–2. 32, 6-12. Захар. 11, 12–13. Матф. 27, 6–8.
ГЛАВA LX
Иисус пред Пилатом
Страдавшего при Понтийском Пилате, — так в каждом христианском исповедании поминается несчастное имя Римского прокуратора [747] . Цель, с которою оно вошло в символ, имеет не столько нравственное значение, сколько указание эпохи. И действительно, из всех светских и церковных правителей, на суд которых представляем был Иисус, Пилат высказал менее других злобы и ненависти, более других заботился если не избавить Его от мучений, то по крайней мере спасти Ему жизнь.
747
Матф. 27, 1–2. 11–26. Марк. 15, 1-15. Лук. 23, 1-25. Иоан. 18, 28–40. 19, 1-16.
Каков же был человек, в руки которого небесною властию предана была окончательная судьба земной жизни Спасителя? О происхождении Пилата и его предшественниках до 26 г. по Р.Хр., когда он сделался шестым прокуратором Иудеи, мало известно [748] . Принадлежа к сословию всадников, он получил место прокуратора через влияние Сеяна. Имя его, Понтий, указывает на самнитское происхождение, прозвище Пилат (pilatus, вооруженный дротиком) — на воинственность предков. Данное при рождении имя, поставлявшееся обыкновенно у римлян впереди всех последующих, не сохранилось. В Иудее он известен своею надменностью и бесстыдной жестокостью, — типом римских правителей. По утверждении в должности прокуратора, он дозволил своим воинам принести ночью из Кесарии в Иерусалим серебряных орлов и довел до бешенства иудеев, которые видели в этом языческое осквернение их святыни. Пять дней и пять ночей, лежа на голой земле, — они с буйством и угрозами окружали, или, лучше сказать, осаждали его резиденцию в Кесарии, — и не отступили бы и на шестой, если бы не предстояла неминучая гибель от воинов, окруживших их, по приказанию Пилата. Он начал свое правление враждебным действием, и эти первые впечатления отравили все время его управления народом, с которым пришлось иметь дело.
748
Ios. Ann. XVIII, 3. § 1. В. I. II, 9. §§ 2, 3.
Второе восстание [749] против него может быть менее справедливо со стороны иудеев, но отстранить его было очень легко, если бы Пилат немного лучше изучил характер народа и оказывал побольше почтения к их господствующим предрассудкам. Иерусалим, по-видимому, страдал всегда, а в особенности в это время недостатком воды. Чтобы избавиться от такого неудобства, Пилат предпринял устройство водопровода, посредством которого вода должна была доставляться из «источников Соломоновых». Считая это дело общественным благодеянием, он употребил на него часть денег из Корвана, или священной сокровищницы, и десятки тысяч народа восстали на отмщение захвата светскою властью их священного фонда. Преследуемый оскорблениями и упреками, Пилат переодел часть своих воинов в одежду еврейских поселян и послал их для наказания зачинщиков в толпу с дубинами и мечами, скрытыми под одеждой. На отказ иудеев спокойно разойтись, воины, по данному сигналу, привели в исполнение полученные ими приказания с таким усердием, что ранили и убивали насмерть правого и виноватого, произведя такое смятение, что многие растоптаны были под ногами устрашенной и взволновавшейся черни.
749
los. Antt. XVIII, 3, §§ 1. 2. В. I. II, 9, §§ 2. 3. 4.
Третье восстание должно было увеличить отвращение римского прокуратора к подвластному ему народу, доказавши невозможность ужиться с ним даже при мирном направлении духа, — не затрагивая какого-нибудь из их слишком чувствительных к обидам предрассудков. В Иерусалиме, во дворце Ирода, который прокураторы занимали во время пиршеств, Пилат повесил несколько золотых щитов, посвященных Тиверию. В речи Агриппы перед императором Каием, как рассказывает Филон, этот поступок был приписан своеволию и ненависти Пилата; но так как щиты были старательно размещены и изукрашены посвятительною надписью, с разрешения самого Агриппы, то иудеи, по-видимому, обиделись на то, что Пилат делал не в виде политической демонстрации, а просто для украшения стен, а затем не вправе был снять, без опасения оскорбить сурового и подозрительного императора, в честь которого они были посвящены. Старейшины народные написали на это жалобу к самому Тиверию. Политика тогдашнего римского двора состояла в том, чтобы не раздражать, а, напротив, держать в довольстве приобретенные провинции, и отвергала упорство, вследствие которого, ради удовлетворения прихоти, могло подняться восстание. Поэтому Тиверий, сделав выговор Пилату, приказал перенести щиты из Иерусалима в храм Августа в Кесарии.