Жизнь из последних сил. 2011–2022 годы
Шрифт:
«Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:
– Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они могут жить без Достоевского?
И все закричали:
– Как они смогут жить без Достоевского?!
На что художник Бахчинян заметил:
– Пушкин жил, и ничего».
18 октября в «МП» к 100-летию Семена Израилевича Липкина, поэта, прозаика, переводчика, мемуариста, был опубликован мой материал «Жажда для неутоленного» (в книге «Опасная профессия: писатель» текст
Все мы часто возмущаемся глупостью и тупостью окружающих нас людей (о персонах власти разговор особый). Но среди всей биомассы неразличимых и одинаковых есть небольшая прослойка умных, благородных, начитанных людей, которыми хочется восхищаться. Липкин – один из них.
«Я родился при царе и 8 лет жизни прожил в нормальных условиях», – говорил Липкин. А дальше? «Век сумасшедших мне сопутствовал…»
Многие современники Липкина отмечали его мужество. Сам он говорил: «Безупречным человеком я бы не мог себя назвать. Все мы грешные. Но я старался быть честным. Я никогда не подписывал никаких подметных писем, но не могу сказать, что я активно боролся с режимом».
Нет, Липкин не был диссидентом. О своей позиции он говорил так: «Я не наступал. Я тихо сопротивлялся: полвека писал в стол».
Семен Липкин писал замечательные стихи, но был всегда в тени громких и напористых поэтов-шестидесятников. Не умел пиариться и рекламировать себя. Свою первую книгу издал в 1967 году, в 56 лет:
Я сижу на ступеньках деревянного дома.Между мною и смертью пустячок, идиома.Пустячок, идиома – то ли тень водоема,То ли давняя дрема, то ли память погрома…Бродский точно определит сущность поэтического творчества Липкина:
«Липкин пишет не на злобу дня, а на – ужас дня». Да еще в оглядке на Серебряный век, на Бунина «словесное великолепье».
Семен Израилевич – несмотря на ужасы времени, долгожитель: прожил 92 года.
«“Бойся, грешник, будет кара”, – черный ворон мне кричит». Это строки Липкина из стихотворения «По Эдгару По».
«МП», 6 декабря – «Джентльмен русской эмиграции» – к 125-летию со дня рождения Марка Алданова.
Его первая книга вышла в 1918 году. Однако русско-советскому читателю Алданов стал известен сравнительно недавно, в годы гласности, а до этого долгие десятилетия был под запретом: эмигрант и матерый враг советской власти. Эмиграцию Алданов определил точно и кратко: «Эмиграция – не бегство и, конечно, не преступление. Эмиграция – несчастье».
Но именно в эмиграции Алданов (Марк Александрович Ландау) стал популярным европейским писателем. Его кумиром был Лев Толстой, но в отличие от великого Льва Алданов строил исторические романы почти как сложные детективные сюжеты, и его книги читались взахлеб. Критики называли Алданова скептиком за то, что он предрекал победу варварства, дикости и хамства во всем мире. Но при этом призывал бороться с «черной природой» человека, укрепляя разум и волю, прислушиваясь к сердцу.
В своем последнем интервью, данном 7 ноября 1956 года радиостанции «Голос Америки», Алданов пожелал России освобождения от «бытовой, духовной, политической несвободы», то есть обрести «свободу от страха». С той поры прошло 70 лет, а страх перед властью, перед демократией, переменами довлеет над бывшей советской страной. Нет советской империи, уже другая страна, а страх прежний.
Сам Марк Алданов был абсолютно свободным человеком, благородным и честным, многим приходил на помощь и помогал материально. «Последний джентльмен русской эмиграции» – так определил Марка Алданова Иван Бунин.
А закончу это литературное попурри «Заметками Ворчуна» – чистой публицистикой. Точнее, отдельными выдержками из них. Итак, «Московская правда», 4 февраля – «Мы рабы или не рабы?».
Начнем от печки. 150 лет назад – 19 февраля (3 марта) 1861 года Александр II подписал манифест об отмене крепостного права. «Великий день манифеста, – записал в дневнике князь Владимир Одоевский. – На радости велел принести шампанского и с гостями пил за здоровье государя…»
Неописуемая радость. Однако все было не так лучезарно. Свободу получили 22,5 млн крестьян, но собственниками земли так и не стали. Спустя 15 лет Всеволод Гаршин подвел первые итоги:
Но раны трехсотлетние остались,Натертые железом кандалов,Изогнута спина безмерным гнетом,Иссечена безжалостным кнутом,Разбито сердце, голова в туманеНевежества: работа из-под палкиОставила тяжелые следы…Выздороветь не успели, а тут революция 1917 года. Новые кандалы несвободы, не крепостнические, а социалистические. Изменились только официальные песни: «Легко на сердце от песни веселой…» Еще бы: паспорта, прописка, трудовые книжки, милицейский надзор и прочее. А главное: страх репрессий никуда не делся.
– Почему мы такие покорные, робкие, послушные? – спросил я у своего школьного товарища, ставшего великим кинорежиссером Андрея Тарковского.
– Как почему?! – воскликнул Андрей. – Мы до сих пор от крепостного права, от рабства никак не отойдем.
Крепостничество, отсутствие свобод, жесткая вертикаль власти, по сути, самодержавие.
Я раб царя. С восхода до заката,Среди других, свершаю тяжкий труд.И хлеб гнилой – единственная платаЗа стон и пот, за тысячи минут…Так писал Валерий Брюсов ровно 100 лет назад, в царские времена, в октябре 1911 года. Тогда Брюсов был на стороне народа, а после октября 17-го примкнул к диктатуре пролетариата и запел другие песни. Продал душу дьяволу, и это – старая-престарая история.
И все же мы не рабы. Мы просто никак не можем сбросить с себя бремя рабской, холопской психологии и гогочем, как глупые пингвины, в сказке Максима Горького. А надо садиться за старый букварь и долбить: «Мы не рабы!»
Под конец 2011 года – 12 ноября – другой Ворчун: «Признак жизни в призрачной стране». Комментарий в связи с музыкальным шоу «Призрак оперы».