Жизнь, какая она есть
Шрифт:
И плевать, что у нее есть какой-то там мудак. Богатый и успешный, любит ее до беспамятства. Боже, чувак, ты хоть знаешь, каково это – любить? Любить так, что челюсти сводит оттого, что не можешь просто прикоснуться к ней?! Сомневаюсь.
Ты ее не достоин. Я, может, тоже, но я сделаю все, чтобы быть достойным. Я не отпущу ее вновь, ни за что.
И пусть я буду гореть в долбанном аду за это, но я любым
Я сделаю все, что потребуется, чтобы она снова была рядом.
Чтобы ее улыбка грела меня, освещая все вокруг. Чтобы она стала моим солнцем, моим котенком.
Я верну тебя, Юля. И ты вновь будешь со мной.
13.
Мое утро началось рано. Мама еще не проснулась, я проверяла ее полчаса назад – спит, завернувшись в одеяло и нахмурив брови.
На дорожке у дома не было ни души, и это показалось мне хорошим знаком.
Уже к восьми утра на столе были блинчики, а в соуснице – мамино любимое смородиновое варенье. Я хотела порадовать ее, чем смогу, и это показалось мне доброй и правильной выходкой.
Накрыв тонкие блинчики полотенчиком, я вздохнула и опустилась на барный стул. В груди словно бы разверзлась дыра – большая и черная.
Так непривычно было сидеть здесь одной! Раньше папа вставал самым первым и, спускаясь на кухню, можно было встретить его, сидящего у окна с большой кружкой кофе и утренней газетой – нам приносили их по почте ежедневно.
Поддавшись внезапному порыву, я слезла со стула и вышла в коридор. Натянула папину куртку и, открыв замок, вышла на крыльцо. Ну, вот, как я и предсказывала.
У его кресла стоял столик, а на нем – новенькая, белоснежная газета сегодняшней даты. Забрав ее, я вернулась в дом.
На первой полосе был заголовок:
«Умер известный писатель Йосиф Лавров»
Далее была его фотография и короткая статья о его жизни и творчестве.
И совершенно ничего обо мне. Никаких позорных фотографий или комментариев.
Благодарность затопила мое сердце. Никита, даже будучи от меня так далеко, все равно заботится обо мне.
Я решила избавиться от газеты. Маме и так тяжело, а если она увидит первую полосу прямо у нее под носом? Сомневаюсь, что от этого станет только лучше. Скомкав ее, я кинула в урну и, взяв пакет, завязала на узелок и потащила на задний двор, к утилизатору. Избавившись от следов, я обошла дом и собралась было подняться на крыльцо, как увидела стоящего на нем Руслана. Остановившись, как вкопанная, я посмотрела на него.
– Доброе утро, - он слегка кивнул и поглядел на меня. – Как ты?
– Порядок, - я заправила за ухо выбившуюся рыжеватую прядь и, набравшись смелости,
– Узнать, как у тебя дела. Вчера мы… хм… наш разговор не показался мне законченным.
– Что же. Мне показался, - я поднялась по ступенькам и оказалась прямо рядом с ним. – Я сказала тебе то, что следовало сказать. Мы никогда не сможем быть снова вместе, Руслан. Я не знаю, как работает твой извращенный мозг, но это – кристально ясно для меня. И должно быть ясно для тебя.
Я говорила эти слова опять противным наигранным голосом. Потому что мое сердце испинало бы меня за то, что я несу. Руслан снова кивнул, словно бы знал, что я так и скажу.
– Я понимаю, Юля. Но ты так и не дала объяснить мне все.
– Ты же вчера объяснил, - я обняла себя руками, молясь не сорваться и не избить его прямо здесь. Я не хотела больше говорить, почему он просто не мог оставить все так, как есть?!
– Это и сотой доли не составляет, - покачал головой он. – Мы можем… можем поговорить внутри? Сейчас холодно, ты простынешь.
Надо же, какая забота. Но я лишь кивнула и вошла в дом. Он – следом.
– Проходи на кухню, - я старалась, чтобы мой голос звучал ровно, и это прекрасно получалось. Но внутри меня все клокотало от гнева и страха. Я не хотела больше слышать никаких объяснений. Потому что боялась, что сочту их убедительными. Мы оба вошли в комнату, и я встала за барной стойкой, когда он – напротив.
– Будешь завтракать? – беспечно спросила я, указав рукой на блины.
– Нет, спасибо, - он смотрел на меня, не отрывая глаз. – Мама еще спит?
– Спит, - кивнула я. – Мы поздно уснули.
Поправочка: она уснула. Я всю гребаную ночь ворочалась и не могла позволить себе сон.
Он продолжал пялиться, пока я наливала себе чай. Мои руки тряслись, но я старалась, чтобы он не заметил этого.
– Итак? – я повернулась к нему и облокотилась о стойку. Чашка с чаем покоилась рядом.
Он поджал губы, словно бы собираясь с мыслями.
– Пообещай, что не будешь перебивать меня, хорошо? Я должен рассказать тебе все.
Я равнодушно пожала плечами. Его это задело.
– Ты знаешь, что я не очень-то обращаюсь со словами. Но в общем. Я знаю, как хреново поступил с тобой и что совершенно тебя недостоин, но я прошу тебя – забудь, то что я это сделал…
Я выпучила глаза и собралась было заорать на него, но он взял мою руку в свою и заставил замолчать.
– Я понимаю, что прошу слишком многого, Юль, и прошу простить и за это тоже. Имей я возможность все это исправить и не уехать тогда – черт, да я бы конечно же остался здесь, с тобой. Я знаю, сколько гнева и слез вызвал этот мой поступок, совершенно не объясненный, и это меня тоже убивает. Убивает так же, как и тебя.