Жизнь коротка
Шрифт:
— Телевизор я не смотрю, а в моей машине нет приемника.
Уже почти скрывшись в коридоре, она бросила:
— Этот твой деревенский домик действительно, должно быть, в дикой глуши.
С карниза гаража стекают ледяные капли. Если небо меня не обманывает, то до следующего снегопада еще не скоро.
Закат приходит рано в мой домик высоко в горах; тени вползают во двор и высасывают тепло с моей кожи. Когда-то вершины казались мне добрыми чуткими гигантами.
Что это? Вроде вспышка…
Последние мои одиннадцать лет нельзя назвать холостяцкими. Но порой… Энтропия в конце концов поглощает любую кинетическую энергию.
Потом я посмотрел на мерцающий восток и увидел восходящий Ригель. Луна еще не появилась, и самым ярким небесным объектом была взорвавшаяся звезда. Она пригвоздила меня к месту ослепительными огнями идущего на посадку самолета. Струящийся свет покинул сверхновую пятьсот лет назад (надо включить эту деталь в неизбежную статью; наглядные иллюстрации межзвездных расстояний неизменно поражают читателя).
Сегодня ночью под недобрым взором раскаленного ока погибающего Ригеля… да, меня охватил трепет. Я еще подумал — знаю, это маловероятно, — есть ли у Ригеля планеты. Успели ли рассыпаться горные хребты и испариться океаны? Я подумал — смотрели ли пять столетий назад растерянные обитатели, как звездный огонь пожирает небеса? Было ли у них время возопить о несправедливости? В нашей галактике сто миллиардов звезд; по оценке лишь три звезды в тысячу лет переходят в сверхновые. Неплохие шансы. Ригель проиграл.
Почти загипнотизированный, я смотрел, пока меня не пробудил резкий порыв зародившегося во тьме ветра. Пальцы онемели от холода. Входя в дом, я последний раз взглянул на небо. Поражающий Ригель — да; но мое внимание приковал другой феномен на севере. Точка света вспыхнула ярче окружающих звезд. Сперва я решил, что это проходящий самолет, но ее положение оставалось постоянным. Не желая верить, зная вероятность такого события, я вынужден был признаться себе, что это сверхновая.
Я немало чего повидал за пять десятилетий. И все же, глядя на небо, я почувствовал себя испуганным дикарем, дрожащим в звериных шкурах. И зубы мои стучали не только от холода. Я хотел спрятаться от вселенной. Дверь в дом была, к счастью, незаперта — я не смог бы вставить ключ в замок. Наконец я перешагнул через порог и включил весь свет, отрекаясь от двух звездных костров, пылающих в небе.
Уролог оказался суровым человеком по имени Шарп, встретившим меня, как встречал, я подозреваю, всякий научный образчик, появляющийся в его лаборатории. Он читал некоторые мои книги, и я по достоинству оценил его полное отсутствие уважения к старшим или знаменитостям.
— Вы не будете темнить? — спросил я.
— Можете на это рассчитывать.
И тут не обошлось без проклятой урологической процедуры с пальцем. Когда я наконец оказался в состоянии взглянуть на врача вопросительно, он медленно кивнул и произнес:
— Есть узелок.
Затем последовала серия анализов крови на содержание какого-то энзима под названием «фосфотаза».
— Повышенное, — сказал Шарп.
В заключение мне предстояло принять цитоскоп; сияющую металлическую трубку введут в мочеиспускательный канал и возьмут пробу хирургическими щипцами.
— Если биопсия покажет злокачественную опухоль…
— Я не могу отвечать на молчание.
— Перестаньте, — сказал я. — До сих пор вы говорили прямо. Какова вероятность излечения злокачественной опухоли?
Вид у Шарпа был несчастный с момента моего прихода. Сейчас он выглядел еще более несчастным.
— Не моя специальность, — отрезал он. — Зависит от многих факторов.
— И все-таки?
— Тридцать процентов. И вовсе никаких шансов, если есть метастазы.
При этих словах его глаза встретились с моими; потом он занялся микроскопом. Несмотря на анестезию, мой член горел словно в адском огне.
Наконец, в ночь второй сверхновой, я дозвонился Джеки Дентон.
— Я думала, что вчера у нас был сумасшедший дом… Посмотрел бы ты сейчас. У меня одна минута.
— Я лишь хотел удостоверить. Я видел, как она взорвалась.
— Тебе повезло. Все в обсерватории наблюдали за Ригелем… — В наш разговор ворвались гудки. — Ник, ты слушаешь?
— Кому-то нужна линия. Скажи мне только: это самая настоящая сверхновая?
— Самая настоящая. И всего в девяти световых годах. Сириус А.
— Восемь и семь десятых, — машинально поправил я. — И что это повлечет?
— Каковы следствия? Не знаю. Пока думаем. — У меня сложилось впечатление, что она прикрыла трубку рукой; потом снова раздался ее голос: — Послушай, мне надо идти. Крис рвет и мечет. Позже поговорим.
— Ладно. — Мертвая линия донесла до меня шипение всего водорода вселенной на волне 21 сантиметр. Затем раздались гудки, и я положил трубку.
Аманда казалась расстроенной. Она дважды пролистала какие-то бумажки — очевидно, результаты моих анализов.
— Ну, — сказал я с противоположной стороны стола, с места пациента. — Выкладывай.
— Мистер Ричмонд? Николас Ричмонд?
— Слушаю.
— Говорит миссис Кюрник, авиакомпания «Транс-запад». Я звоню из Денвера.
— Да?
— Ваш номер мы узнали из квитанции за телефонный разговор, оплаченный Лизой Ричмонд…
— Это моя жена. Я ожидаю на днях ее приезда. Она попросила вас известить меня?
— Мистер Ричмонд, ваша жена находилась на борту рейса № 903, Денвер — Портленд.