Жизнь коротка
Шрифт:
Я не стал признаваться Аманде, но, выходя из ее кабинета, я думал только о смерти.
Как мелодраматично это ни выглядит, но я отправился в город и зашел в оружейный магазин. Через два часа я устал от пистолетов. Сталь казалась неизменно холодной и бездушной.
Дома автоответчик проиграл мне одну-единственную запись: «Ник, это Джеки Дентон. Имей в виду, что Крис устраивает пресс-конференцию в начале недели — вероятно, днем в понедельник. Мы так и не смогли предложить мало-мальски разумной теории, объясняющей три сверхновые и полдюжины новых, вспыхнувших
Пока перематывалась лента, в голове у меня кружились странные мысли. Три сверхновые? Одна — всего лишь природа, перекроил я известную фразу. Две — только совпадение. Три…
Повинуясь внезапному порыву, я набрал домашний номер Дентон; никто не отвечал. Все номера обсерватории были заняты. Я считал естественным, что нуждаюсь в Джеки Дентон не только как в слушателе или в источнике информации. Между прочим, в ее кабинете в запертом ящике лежит пистолет. Она не отказала бы мне в просьбе.
Раздражающая регулярность коротких гудков заставила меня очнуться. Минутку, сказал я себе. Ричмонд, ты что предлагаешь?
У меня не было ответа. Пока.
Поздно вечером я открыл застекленную дверь на втором этаже и потревожил девственную нетронутость снега на верхней веранде. Я смотрел в ночное небо, а вокруг меня струился теплый воздух из приоткрытой двери. Несмотря на облака, затянувшие Каскадные горы, над тьмой господствовали три сверхновые. Я мысленно провел прямые линии; соедините точки и решите головоломку — что запрятано на картинке?
Несколько лет назад одна сумасбродная затея привела меня к месмеристке — так она себя называла. Накануне я вспомнил, что существует способ расширения возможностей компьютеров. Этот способ, в частности, использовали для увеличения разрешающей способности фотопроб «Маринера» и «Викинга». В то время мне казалось логичным, что и человеческую память можно как-то улучшить и прояснить с помощью гипноза. Воистину дикая фантазия. Но тогда идея показалась мне достаточно разумной и убедительной и привела в заведение мадам Гузман. Мадам Гузман имела кожу цвета бронзы; намеренно одевалась и вела себя как стереотип нашего представления о цыганке. Шарф и магический шар были уже перебором.
Перед тем как подняться на борт, Лиза остановилась на секунду и помахала с верхней ступеньки трапа; ветер разметал ее темные волосы вокруг лица.
Единственное, что удалось мадам Гузман, это как бы заморозить последний образ Лизы. Потом она приблизила меня к ней вплотную. До сих пор мне порой видится в кошмарах: глаза Лизы устремлены в даль, вся она какая-то зернистая, как на газетной фотографии. Я смотрю, но не могу прикоснуться. Я говорю, но она не отвечает. Меня знобит от холода… и я шире распахиваю застекленную дверь.
И вдруг!.. В космосе открывается глаз. Сияние, холодное как свет от лампочки холодильника в ночной кухне. Марс исчезает, поглощенный блеском новой. Еще одна, отмечаю я. Новое око завораживает меня, пригвождает к месту так же легко, как ребенок пришпиливает очередную бабочку в своей коллекции.
Ник!
Кто это?
Ник…
Ты — слуховая галлюцинация.
Здесь, на веранде, вокруг меня вихрится смех. От этого звука должны обрушиться хлопья снега на деревьях. Дрожит немое спокойствие гор.
Секрет, Ник.
Какой секрет?
В пятьдесят один ты уже вполне можешь его отгадать.
Не надо со мной играть.
А кто играет? Сколько бы времени ни оставалось…
Ну?
Одиннадцать лет ты фантазировал, плыл по течению, не реагировал ни на что.
Знаю.
В самом деле? Тогда действуй. Принимай решения. Сколько бы времени ни оставалось…
Невольно дрожа, я схватился за поручень веранды. Призрачный черно-белый зернистый портрет растворился в деревьях. С ветки на ветку, с вершины до земли, падал хрустящий снег. Деревья сбросили свою мантию. Рассыпчатая пыль взметнулась к веранде и коснулась моего лица жалящими бриллиантами.
Одиннадцать лет — это больше, чем половина срока, который проспал Рип ван Винкль.
— Черт побери, — сказал я. — Черт побери, — повторил я, глядя в небо.
На заснеженном склоне в Орегоне я вновь обрел жизнь.
И, Аманда… да. Да.
Сделав пересадку в Альбукерке, мы добрались до Лос-Аламоса с помощью «Авиакомпании Росса». Никогда в жизни я не летал на таком древнем самолете и надеюсь, что никогда больше не буду. На подходе к горам крошечный кораблик изрядно пошвыряло. Я вообще не ожидал возвышенной местности, считая, что Лос-Аламос расположен в окружающих Альбукерке прериях. Вместо этого мне открылся маленький городок, свивший гнездо в седловине покрытых лесом гор.
Безразличный голос пилота объявил приближающуюся посадку, температуру в аэропорту и факт, что в Лос-Аламосе больше докторов наук на душу населения, чем в любом другом американском городе.
— Уступая в мире лишь Академгородку, — заметил я, повернувшись к Аманде. Вокруг ее прикрытых глаз собрались морщинки. Похоже, несмотря на старую дружбу, профессиональный долг и желание наблюдать экзотический эксперимент, Аманда сожалеет, что вызвалась сопровождать меня к «фабрике мезонов».
Большая часть лаборатории физики мезонов находилась глубоко под землей. Нас изнурительно долго водили по всем помещениям; полагаю, значительно дольше, чем обычных пациентов и их лечащих врачей, — честь, выпавшая на долю не так подопытного кролика, как журналиста. Все увиденное наводило на мысли о дорогих декорациях для научно-фантастического фильма: плавные изгибы сияющего эмалевой белизной кольца главного ускорителя, напоминающие коридоры космической станции из «Одиссеи 2001 года»; зона пуска; пятиметровая пузырьковая камера, смахивающая на какую-то машину времени…