Жизнь мародера
Шрифт:
Вешенская имеют (!) прозвище (!) кобелями (!).
Иного — в тесных рамках русского синтаксиса — не дано.
Итак, что же перед нами? Свидетельство шолоховской малограмотности? — Несомненно. Но только ли малограмотности? Ведь и спустя четверть века, и в самом исправном виде примечание это все равно остается невразумительным — даже для читателя, что держит под подушкой Далевский словарь!
Отгадка у загадки, наверное, одна: автор романа намеревался дать развернутое примечание к реплике вахмистра. Но только намеревался — в дальнейшем, в том будущем, которого у него не было. А пока что автор ограничился беглыми пометами — указанием
* Станицы имъютъ прозв.
=
"Станицы имъютъ прозв[ища]...
("прозвище" — это, конечно, от шолоховской бестолковости)...
* Вешенск. прозв. кобелями
=
"Вешенск[iе казаки] прозв[аны] кобелями"
Отсюда, кстати, и тире — Шолохов решил, что здесь зашифровано то же самое слово, что и в первой части,- "прозвище". А раз то же самое — можно его опустить. И не таких опускали...
А автор в чужие руки не дался... Ни в 1928 году, ни четверть века спустя... И не дастся — до самого последнего издания, на котором будет стоять: "М. Шолохов "Тихий Дон""...
* * *
А.Г. и С.Э. Макаровы установили, что ряд авторских примечаний в романе, свидетельствующих о трагическом непонимании Шолоховым текста произведения ("атаман", "Вересаев"), целиком заимствованы из доступных справочных пособий (первое издание "Большой Советской Энциклопедии" и "Литературная энциклопедия" 20—30-х гг.) [8] .
8
Макаров А.Г., Макарова С.Э. К истокам "Тихого Дона" // Загадки и тайны "Тихого Дона". Т.1 (Итоги независимых исследований текста романа). Самара: P.S. пресс, 1996. С.292-295
Тверской энтузиаст борьбы за чистоту шолоховского имени А.В. Огнев в этой связи горестно сетует:
"<...> Макаровы в качестве доказательства (принадлежности романа не перу Шолохова. — З.Б.-С.) используют то, что Шолохов допускает чисто формальный — ошибочный — текст примечаний. Можно было бы принять в расчет эти обличения, если бы было точно установлено, что он (Шолохов. — З.Б.-С.) имел непосредственное отношение к примечаниям.
Макаровых не останавливает то, что в некоторых случаях специально оговаривается их (примечаний. — З.Б.-С.) авторский характер, например:
"Станицы имели каждая свое прозвище. Вешенская — Кобели"
9
Огнев А.В. Михаил Шолохов и наше время. Тверь: [Тверской гос. ун-т], 1996. С.91
Лошадиная наука
Первый бой Григория Мелехова... 12-й Донской казачий полк на плечах неприятеля врывается в приграничный галицийский городок. Австрийские пехотинцы разбегаются по
"Григорий шашкой плашмя ударил коня. Тот, заломив шею, понес вдоль улицы"
Вроде бы, все как надо... Тем не менее уже в первом книжном издании (1929) фраза подверглась переделке и стала выглядеть так:
"Тот, заломив шею, понес его вдоль улицы".
30-е годы — новые новости:
"Тот, заломив шею, понес его по улице".
Зачем? Ведь какая, собственно, разница: "вдоль улицы" или "по улице"?
Да все просто — прежнее "вдоль" столкнулось с переделанным началом следующей фразы. Раньше было:
"Над железной решеткой сада, качаясь, обеспамятев, бежал австриец без винтовки, с кепи, зажатым в кулаке".
А в 30-е годы стало так:
"Вдоль железной решетки сада..."
Понятно, что получившееся повторение —
"...вдоль улицы. Вдоль железной решетки..."
— взыскательного мастера не удовлетворило, и пришлось с одним "вдоль" расстаться. С тех пор читается так:
"...понес его по улице. Вдоль железной решетки сада, качаясь...".
Ну вот — с 30-ми годами разобрались... Но что заставило уже в 1929 году придираться к вполне приличной фразе?
Только одно — Шолохов не знал одного конкретного и совершенно специфического значения глагола "нести" — "лошади несут" —
"понесли, взбесились и помчали"
Так вот, "понес" — это, понятно, форма совершенного вида глагола "нести", но в значении, отличном от обычного,— не "таскать", а "взбеситься и помчаться".
Конь Григория понес — будучи ударен плоской стороной шашки.
Не поняв этого, Шолохов уж и вовсе растерялся, столкнувшись на той же странице с фразой:
"Конь прыгнул, всхрапнув, понес Григория на средину улицу".
То, что эта фраза произвела на Шолохова сильное впечатление, подтверждается первоначальной правкой, внесенной в предыдущий пассаж. Правка эта полностью ориентирована на последующую фразу:
"...понес Григория на средину улицы"
"...понес его вдоль улицы"
Мало того, через фразу скачет еще одна лошадь и опять что-то тащит:
"Мимо Григория вспененная лошадь протащила мертвого казака, и лошадь несла, мотая избитое оголенное тело по камням".
Так вот, эта фраза никаким изменениям не подверглась, а зря — именно в данной фразе мы встречаем глагол "нести" в том самом, недоступном Шолохову значении. Он-то решил, что лошадь несет мертвое тело, а дело обстоит совсем иначе. Тело лошадь "протащила", а "несет" она не тело, а себя самое — т.е. "понесла, взбесилась и помчала".