Жизнь Микеланджело

Стендаль Фредерик

Микеланджело принадлежит и верхняя часть двора при палаццо Фарнезе, в чем путешественник довольно быстро убеждается благодаря тому почтению, которое тот к себе внушает [59] . Павел III умер (1549 г.). Его преемник, Юлий III, сначала подтвердил полномочия Микеланджело, но ученики Сангалло продолжали строить козни. Папа принял решение созвать конгрегацию, где бездарные архитекторы пытались доказать, будто Микеланджело испортил собор Св. Петра (1551 г.).

Папа открыл заседание, сказав Микеланджело, что интенданты собора Св. Петра считают, будто церковь окажется темной. «Я бы хотел, чтобы эти интенданты высказались сами». Кардинал Марчелло Червино, ставший чуть позже папой, поднялся со словами: «Это я». – «Монсиньор, помимо того окна, что я уже сделал, на своде будут еще три». – «Вы об этом никогда не говорили». – «Я не обязан и никогда не буду

сообщать ни вам, монсиньор, ни кому-либо другому о своих планах. Ваше дело – иметь деньги и оберегать их от воров, а мое – строить церковь. Святой отец, посмотрите, какую я заслужил благодарность! О, если все те препятствия, что выпадают на мою долю при строительстве храма для князя апостолов, не зачтутся моей душе на том свете, придется признать, что я просто безумец».

59

Микеланджело хотел разместить во дворе знаменитого «Фарнезского быка», найденного как раз в том году, и, кроме того, придать ему восхитительную перспективу, чтобы он выделялся на фоне зелени, посаженной на противоположном берегу Тибра. Эта знаменитая группа сегодня украшает собою дивное побережье по дороге из Кьяйи в Неаполь.

Папа, возложив на него руки, ответил: «Они зачтутся как вашей душе, так и вашему телу, не сомневайтесь в этом». В ту же минуту он дал ему и его ученику Вазари привилегию получить двойную индульгенцию после паломничества верхом по семи церквям.

С этого момента Юлий III полюбил Микеланджело почти так же, как некогда любил Юлий II. Он ничего не предпринимал на вилле Джулия, не посоветовавшись с ним, и несколько раз повторял по поводу почтенного возраста Микеланджело, что охотно отнял бы у себя несколько лет жизни, чтобы продлить жизнь столь необыкновенного человека; а в случае, если он переживет Микеланджело, – что по законам природы казалось вероятным, – он хотел бы забальзамировать его тело, чтобы оно было столь же бессмертным, как и его произведения.

Буонарроти, придя однажды на виллу Джулия, обнаружил папу среди двенадцати кардиналов. Его святейшество усадил скульптора рядом с ними, оказав ему тем самым наивысшую честь, от которой тот тщетно отказывался.

Козимо I, великий герцог Тосканский, несчастный отец Элеоноры, не раз отправлял письма своему бывшему подданному с приглашением вернуться и закончить церковь Сан-Лоренцо. Микеланджело постоянно отказывался, но, как только преемником Юлия III стал тот самый кардинал Марчелло, которому Буонарроти осмелился возразить, Козимо снова послал ему письмо с одним из своих личных камергеров. Микеланджело, знавший Козимо (Челлини, с. 279), решил подождать, чтобы проверить характер папы, но тот вывел его из затруднения, скончавшись спустя двадцать один день после восшествия на престол.

Когда Микеланджело пришел поцеловать ноги папе Павлу IV, новый понтифик сделал ему самые выгодные предложения. Главной целью скульптора было как можно дальше продвинуться в строительстве собора Св. Петра, пока он жив, чтобы никакие посягательства посредственности стали невозможны; но ему это не удалось.

В то время как Микеланджело думал о соборе, набожный Павел IV задумал подчистить стену, на которой тот изобразил «Страшный суд». Старый священник не способен был понять, что непристойность в этом сюжете невозможна в принципе [60] .

60

При Пие V Доменико Карневали, пачкун из Модены, все-таки исправил некоторые неприличные детали; он заделал несколько щелей в своде и заново переписал отвалившийся фрагмент «Жертвоприношения Ноя». При Юлии II подражание Античности имело такую силу, что было возможным почтить эпитафией в церкви Сан-Грегорио прекрасную Империю, Аспазию своего века: «Imperia cortisana Romana quae digna tanto nomine rarae inter homines formae specimen dedit. Vixit annos XXVI, dies XII, obiit 1511, die 15 augusti». То есть: «Империя, римская куртизанка, являвшая среди людей образец редкой красоты, достойный своего имени. Умерла в возрасте двадцати шести лет и двенадцати дней 15 августа 1511 года». Империя оставила после себя дочь, столь же красивую, как и мать, которая, не желая уступить кардиналу Петруччи, завлекшему ее в один из тех домов, куда Ловлас завлек Клариссу, выпила яд и замертво упала к его ногам.

Что до Микеланджело, то он писал эпиграммы на все те нелепости, которые его долгая жизнь позволила ему наблюдать. К этому времени он потерял Урбино, дорогого своего слугу, который был рядом с ним в течение долгого времени и, несмотря на свои восемьдесят два года, ухаживал за скульптором во время

его болезни, часто даже не раздеваясь по ночам. Микеланджело спросил его однажды: «Урбино, что ты будешь делать, если я умру?» – «Найду другого хозяина». – «Бедный Урбино, я хочу избавить тебя от нищеты». И с этими словами он дал слуге двадцать тысяч франков.

Неаполитанский архитектор Лигорио с сожалением взирал на Микеланджело, который не извлекал никаких барышей из столь выгодного предприятия, как руководство строительством собора Св. Петра. Он говорил, что Буонарроти впал в детство; в ответ Микеланджело написал несколько красивых сонетов и разослал их друзьям.

Одновременно Микеланджело завершал модель купола собора Св. Петра; его выполнил Джакомо делла Порта уже после его смерти. Но кто бы мог поверить?! Век спустя один архитектор перед всей конгрегацией осмелился предложить снести этот купол и изготовить новый, по его рисункам (Боттари о Вазари, с. 286). До такой степени варварства, правда, не дошли, но вместо формы греческого креста, как это было в проекте Микеланджело, собор Св. Петра получил форму креста латинского, а в отделке мелочные украшения заменили суровое величие (над одной из дверей в библиотеке Ватикана можно увидеть «Вид собора Св. Петра» таким, каким его задумал Микеланджело). Ничто не обладает таким величием, как огромное здание с куполом, где над головой зрителя всегда находится доказательство колоссальной творческой власти.

Работая над планом собора Св. Петра, Микеланджело наметил контуры головы «Брута», которая находится во Флорентийской галерее. Это не Брут Шекспира, самый мягкий из людей, убивающий великого полководца, которого он обожает, со слезами на глазах, потому что этого требует отечество. Это солдат – самый грубый, самый храбрый, самый бесчувственный. Особенно восхитительна шея. Итальянская подлость выгравировала на пьедестале следующее:

Dum Bruti effigiem sculptor de marmore ducit Im mentem scelaris venit, et obstupuit. [61]

61

«Когда скульптор ваял из мрамора образ Брута,

Он вспомнил о злодействе его и оцепенел». – Прим. ред.

Милорд Сэндвик, пожав плечами, экспромтом выдал такой ответ:

Brutum efficisset sculptor, sed mente recursat Tanta viri virtus, sistit et obstupuit. [62]

Микеланджело скопировал своего «Брута» с одной античной сердоликовой геммы. В нем совершенно нет трогательного и благородного выражения того «Брута», который был у нас в зале «Лаокоона».

Великий герцог Козимо, приехав в Рим, щедро осыпал Буонарроти знаками внимания. Было замечено, что его сын, Франческо Медичи, разговаривал с этим великим человеком не иначе как с непокрытой головой.

62

«Брута скульптор ваял, но вспомнил

Добродетели этого мужа, остановился и оцепенел». – Прим. ред.

Микеланджело было восемьдесят восемь лет, когда он создал план церкви Санта-Мария-дельи-Анджели в термах Диоклетиана.

Флорентийский народ, как говорят в Риме, пожелал возвести церковь. Буонарроти сделал пять различных проектов и, видя, что выбор его соотечественников склоняется к самому великолепному, заявил, что если они доведут дело до конца, то превзойдут все, что осталось от греков и римлян. Это был, может быть, единственный раз в жизни, когда он хвастался.

Поскольку главная цель храма – внушать ужас, Микеланджело в архитектуре более приближается к идеалу прекрасного, чем в скульптуре. В греческих храмах больше изящества (в «Политике и религии у древних» Монтескье можно узнать, почему так происходит). Удивительно, что, когда речь заходит о перестройке церкви в Париже, Лондоне или Вашингтоне, ни у кого не возникает мысли выбрать что-нибудь из проектов Микеланджело. Предпочтение отдается какой-нибудь современной посредственности. Церковь, которой восхищаются сегодня, через двадцать лет будет вызывать только смех. Если бы Фридрих II, правитель, в характере которого было завершать начатое, знал Микеланджело, он бы не наводнил Берлин безделушками. Впрочем, в его время во Флоренции возводили триумфальную арку как минимум такую же смешную, как и две церкви в Берлине (сравните с этим картезианскую церковь в Риме; именно туда должны мчаться бесчувственные натуры, чтобы понять, что такое архитектура).