Жизнь моя за песню продана (сборник)

Есенин Сергей Александрович

* * *

Спит ковыль. Равнина дорогаяИ свинцовой свежести полынь.Никакая родина другаяНе вольет мне в грудь мою теплынь.Знать, у всех у нас такая участь.И, пожалуй, всякого спроси —Радуясь, свирепствуя и мучась,Хорошо живется на Руси.Свет луны таинственный и длинный,Плачут вербы, шепчут тополя.Но никто под окрик журавлиныйНе разлюбит отчие поля.И теперь, когда вот новым светомИ моей коснулась жизнь судьбы,Все равно остался я поэтомЗолотой бревёнчатой избы.По ночам, прижавшись к изголовью,Вижу я, как сильного врага,Как чужая юность брызжет новьюНа мои поляны и луга.Но и все же, новью той теснимый,Я могу прочувственно пропеть:Дайте мне на родине любимой,Все любя, спокойно

умереть!Июль 1925

* * *

Вижу сон. Дорога черная.Белый конь. Стопа упорная.И на этом на конеЕдет милая ко мне.Едет, едет милая,Только нелюбимая.Эх, береза русская!Путь-дорога узкая.Эту милую, как сон,Лишь для той, в кого влюблен,Удержи ты ветками,Как руками меткими.Светит месяц. Синь и сонь.Хорошо копытит конь.Свет такой таинственный,Словно для Единственной —Той, в которой тот же светИ которой в мире нет.Хулиган я, хулиган.От стихов дурак и пьян.Но и все ж за эту прыть,Чтобы сердцем не остыть,За березовую РусьС нелюбимой помирюсь.2 июля 1925

* * *

Каждый труд благослови, удача!Рыбаку – чтоб с рыбой невода,Пахарю – чтоб плуг его и клячаДоставали хлеба на года.Воду пьют из кружек и стаканов,Из кувшинок также можно пить,Там, где омут розовых тумановНе устанет берег золотить.Хорошо лежать в траве зеленойИ, впиваясь в призрачную гладь,Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,На себе, уставшем, вспоминать.Коростели свищут… коростели.Потому так и светлы всегдаТе, что в жизни сердцем опростелиПод веселой ношею труда.Только я забыл, что я крестьянин,И теперь рассказываю сам,Соглядатай праздный, я ль не страненДорогим мне пашням и лесам.Словно жаль кому-то и кого-то,Словно кто-то к родине отвык,И с того, поднявшись над болотом,В душу плачут чибис и кулик.12 июля 1925

* * *

Видно, так заведено навеки —К тридцати годам перебесясь,Все сильней, прожженные калеки,С жизнью мы удерживаем связь.Милая, мне скоро стукнет тридцать,И земля милей мне с каждым днем.Оттого и сердцу стало сниться,Что горю я розовым огнем.Коль гореть, так уж гореть сгорая,И недаром в липовую цветьВынул я кольцо у попугая —Знак того, что вместе нам сгореть.То кольцо надела мне цыганка.Сняв с руки, я дал его тебе,И теперь, когда грустит шарманка,Не могу не думать, не робеть.В голове болотный бродит омут,И на сердце изморозь и мгла:Может быть, кому-нибудь другомуТы его со смехом отдала?Может быть, целуясь до рассвета,Он тебя расспрашивает сам,Как смешного глупого поэтаПривела ты к чувственным стихам.Ну и что ж! Пройдет и эта рана.Только горько видеть жизни край.В первый раз такого хулиганаОбманул проклятый попугай.14 июля 1925

«Мне очень дорог тот образ Есенина, как он вырисовывался передо мной. Еще до революции, в 1916 году, меня поразила необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность… Таким я видел его в 1916 году, таким я с ним встретился в 18–19 годах, таким, заболевшим, я видел его в 1921 году, и таким был наш последний разговор…»

Андрей Белый

* * *

Я иду долиной. На затылке кепи,В лайковой перчатке смуглая рука.Далеко сияют розовые степи,Широко синеет тихая река.Я – беспечный парень. Ничего не надо.Только б слушать песни – сердцем подпевать,Только бы струилась легкая прохлада,Только б не сгибалась молодая стать.Выйду за дорогу, выйду под откосы —Сколько там нарядных мужиков и баб!Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы…«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?На земле милее. Полно плавать в небо.Как ты любишь долы, так бы труд любил.Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?Размахнись косою, покажи свой пыл».Ах, перо – не грабли, ах, коса – не ручка —Но косой выводят строчки хоть куда.Под весенним солнцем, под весенней тучкойИх читают люди всякие года.К черту я снимаю свой костюм английский.Что же, дайте косу, я вам покажу —Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,Памятью деревни я ль не дорожу?Нипочем

мне ямы, нипочем мне кочки.Хорошо косою в утренний туманВыводить по долам травяные строчки,Чтобы их читали лошадь и баран.В этих строчках – песня, в этих строчках – слово.Потому и рад я в думах ни о ком,Что читать их может каждая корова,Отдавая плату теплым молоком.18 июля 1925

* * *

Гори, звезда моя, не падай.Роняй холодные лучи.Ведь за кладбищенской оградойЖивое сердце не стучит.Ты светишь августом и рожьюИ наполняешь тишь полейТакой рыдалистою дрожьюНеотлетевших журавлей.И, голову вздымая выше,Не то за рощей – за холмомЯ снова чью-то песню слышуПро отчий край и отчий дом.И золотеющая осень,В березах убавляя сок,За всех, кого любил и бросил,Листвою плачет на песок.Я знаю, знаю. Скоро, скороНи по моей, ни чьей винеПод низким траурным заборомЛежать придется так же мне.Погаснет ласковое пламя,И сердце превратится в прах.Друзья поставят серый каменьС веселой надписью в стихах.Но, погребальной грусти внемля,Я для себя сложил бы так:Любил он родину и землю,Как любит пьяница кабак.17 августа 1925

* * *

Жизнь – обман с чарующей тоскою,Оттого так и сильна она,Что своею грубою рукоюРоковые пишет письмена.Я всегда, когда глаза закрою,Говорю: «Лишь сердце потревожь,Жизнь – обман, но и она пороюУкрашает радостями ложь.Обратись лицом к седому небу,По луне гадая о судьбе,Успокойся, смертный, и не требуйПравды той, что не нужна тебе».Хорошо в черемуховой вьюгеДумать так, что эта жизнь – стезя.Пусть обманут легкие подруги,Пусть изменят легкие друзья.Пусть меня ласкают нежным словом,Пусть острее бритвы злой язык, —Я живу давно на все готовым,Ко всему безжалостно привык.Холодят мне душу эти выси,Нет тепла от звездного огня.Те, кого любил я, отреклися,Кем я жил – забыли про меня.Но и все ж, теснимый и гонимый,Я, смотря с улыбкой на зарю,На земле, мне близкой и любимой,Эту жизнь за все благодарю.17 августа 1925

* * *

Листья падают, листья падают.Стонет ветер,Протяжен и глух.Кто же сердце порадует?Кто его успокоит, мой друг?С отягченными векамиЯ смотрю и смотрю на луну.Вот опять петухи кукарекнулиВ обосененную тишину.Предрассветное. Синее. Раннее.И летающих звезд благодать.Загадать бы какое желание,Да не знаю, чего пожелать.Что желать под житейскою ношею,Проклиная удел свой и дом?Я хотел бы теперь хорошуюВидеть девушку под окном.Чтоб с глазами она васильковымиТолько мне —Не кому-нибудь —И словами и чувствами новымиУспокоила сердце и грудь.Чтоб под этою белою лунностью,Принимая счастливый удел,Я над песней не таял, не млелИ с чужою веселою юностьюО своей никогда не жалел.Август 1925

* * *

Над окошком месяц. Под окошком ветер.Облетевший тополь серебрист и светел.Дальний плач тальянки, голос одинокий —И такой родимый, и такой далекий.Плачет и смеется песня лиховая.Где ты, моя липа? Липа вековая?Я и сам когда-то в праздник спозаранкуВыходил к любимой, развернув тальянку.А теперь я милой ничего не значу.Под чужую песню и смеюсь и плачу.Август 1925

* * *

Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?Не шуми, осина, не пыли, дорога.Пусть несется песня к милой до порога.Пусть она услышит, пусть она поплачет,Ей чужая юность ничего не значит.Ну а если значит – проживет не мучась.Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?Лейся, песня, пуще, лейся, песня, звяньше.Все равно не будет то, что было раньше.За былую силу, гордость и осанкуТолько и осталась песня под тальянку.8 сентября 1925