Жизнь насекомых
Шрифт:
Мальчик попытался так же глубоко погрузить руки в шар, и с третьей попытки это удалось — для этого просто надо было сложить пальцы щепоткой. Поворачиваясь, шар утаскивал за собой руки, и выскочить они успевали только тогда, когда казалось, что ноги вот-вот оторвутся от земли. «А что, если еще глубже?» — подумал мальчик и изо всех сил воткнул руки в навоз. Шар покатился вперед, ноги мальчика оторвались от земли, и сердце екнуло, словно он первый раз в жизни делал «солнышко» на качелях. Он взлетел вверх, замер на миг в полуденной точке и понесся вниз вместе с накатывающейся на бетон навозной сферой. Падая, он понял, что шар сейчас проедет по нему, но даже не успел испугаться. Наступила тьма, а когда мальчик пришел в себя, его уже поднимала вверх та самая навозная полусфера, которая только что придавила его к бетону.
— Доброе утро, — послышался папин голос. — Как спалось?
— Что же это такое, папа? — спросил мальчик, пытаясь перебороть головокружение.
— Это жизнь, сынок, — ответил отец.
Поглядев в его сторону, мальчик увидел серо-коричневый шар, катящийся вперед сквозь белую мглу. Папы нигде не было — но, приглядевшись, мальчик заметил на поверхности навоза размазанный нечеткий силуэт, который крутился вместе с шаром. В этом силуэте можно было выделить туловище, руки, ноги и даже два глаза, взгляд которых был устремлен одновременно и внутрь шара, и наружу. Эти глаза печально смотрели на мальчика.
— Молчи, сынок, молчи. Йа знаю, что ты спросишь. Да. Со всеми происходит именно это. Мы, скарабеи, просто единственные, кто это видит.
— Папа, — спросил маленький шар, — а почему же Йа раньше думал, что ты идешь за своим шаром и толкаешь его вперед?
— А это потому, сынок, что ты был еще маленький.
— И всю жизнь так, башкой о бетон…
— Но все-таки жизнь прекрасна, — с легкой угрозой сказал отец. — Спокойной ночи.
Мальчик глянул вперед и увидел наезжающую на глаза бетонную плиту.
— Доброе утро, — сказал большой шар, когда тьма рассеялась, — как настроение?
— Никак, — ответил маленький.
— А ты старайся, чтобы оно у тебя было хорошее. Ты молодой, здоровый — о чем тебе грустить? То ли де…
Большой шар вздрогнул и замолчал.
— Ты ничего не слышишь? — спросил он у маленького.
— Ничего, — ответил тот. — А что Йа должен слышать?
— Да вроде… Нет, показалось, — сказал большой шар. — О чем Йа говорил?
— О настроении.
— Да. Ведь мы сами создаем себе настроение и все остальное. И надо стремиться, чтобы… Опять.
— Что? — спросил маленький.
— Шаги. Не слышишь?
— Нет, не слышу. Где?
— Впереди, — ответил большой шар, — как будто слон бежит.
— Это тебе кажется, — сказал маленький. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
— Доброе утро.
— Доброе утро, — вздохнул большой. — Может, и кажется. Ты знаешь, Йа ведь старый уже. Здоровье шалит. Иногда утром проснусь и думаю — вот так буду где-нибудь катиться и…
— Почему, — сказал маленький, — вовсе ты не старый.
— Старый, старый, — с грустью отозвался большой. — Скоро тебе уже придется обо мне заботиться. А ты небось не захочешь…
— Как не захочу? Захочу.
— Это ты сейчас так думаешь. А потом у тебя своя жизнь начнется, и… Вот опять.
— Что опять? — нетерпеливо спросил маленький шар.
— Шаги. Ой… А теперь колокол бьет. Не слышишь?
Большой шар остановился.
— Покатили вперед, — сказал маленький шар.
— Нет, — сказал большой, — ты катись, а Йа тебя догоню.
— Ладно, — согласился маленький и исчез в тумане.
Большой шар оставался на месте. Никаких шагов больше слышно не было, и он медленно тронулся вперед.
— Сынок! — крикнул он. — Эй! Ты где?
— Йа здесь, — ответил голос из тумана. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
— Доброе утро!
— Доброе утро! — крикнул большой шар, покатился в сторону, откуда долетел ответ, и двигался довольно долго, пока не стало ясно, что они с сыном разминулись.
— Эй! — крикнул он снова. — Ты где?
— Йа здесь.
На этот раз голос долетел издалека и слева. Большой шар двинулся было туда, но сразу же испуганно замер. Впереди раздался громоподобный удар, такой сильный, что даже бетон под ногами мелко задрожал. Следующий удар раздался ближе, и навозный шар увидел огромную красную туфлю с острым каблуком, врезавшимся в бетон в нескольких метрах впереди.
— Папа! Йа теперь тоже слышу шаги! Что это? — долетел далекий голос сына.
— Сынок! — отчаянно прокричал отец.
— Папа!
Мальчик закричал от страха и поднял взгляд. Над его головой мелькнула тень, и на миг ему показалось, что он видит красную туфлю с темным пятном на подошве, уносящуюся в небо, и еще показалось, что в неимоверной высоте, куда взмыла туфля, возник силуэт огромной расправившей крылья птицы. Мальчик с трудом отлепил руки от навозного шара и кинулся к месту, откуда последний раз долетел отцовский голос. Через несколько шагов он наткнулся на большое темное пятно на асфальте, поскользнулся и чуть не упал.
— Папа, — тихо сказал он.
Видеть то, что осталось от папы, было слишком тяжело, и он, постепенно понимая, что произошло, побрел назад к своему шару. Перед его глазами встала добрая папина морда со страшными только на вид хитиновыми рогами и полными любви бусинками глаз, и он заплакал. Потом он вспомнил, как папа, протягивая ему кусок навоза, говорил, что слезами горю не поможешь, и перестал плакать.
«Папина душа полетела на небо, — подумал он, вспомнив быстро уносящееся вверх пятно на огромной подошве, — и я уже ничем не смогу ему помочь».