Жизнь наверху
Шрифт:
— У них трое маленьких детей.
— Ну и что же? Очевидно, это получилось вопреки ее воле. Может быть, он подсыпал ей чего-нибудь в чай.
— Ты просто ужасен, — сказала Сьюзен. Но щеки у нее порозовели, и она не нашла нужным оправить юбку. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы стало ясно: она не то, что Сибилла. Я почувствовал прилив нежности к ней, который не заглушил желания. Прежде всего она была моей женой, а уже потом дочерью Брауна. И в отличие от других жен ее тянуло ко мне. Я бросил взгляд на кушетку. Это было одно из неоценимых преимуществ супружеской жизни: любовь для нас существовала
— Нисколько я не ужасен, — сказал я. — А вот Сибилла находит, что плотская любовь ужасна. Не удивительно, что Марк утешается на стороне…
— Говорят, она далеко не всегда находила ее ужасной, — возразила Сьюзен. — Говорят, она любила повеселиться когда-то. — Сьюзен хихикнула. — Да еще как. С любым, кто подвернется. Можешь ты себе это представить?
— Люди меняются, — сказал я.
— Был большой скандал, — продолжала Сьюзен. — Она устроила вечеринку, когда ее родители были в отсутствии, и там такое творилось, что ей не удалось этого скрыть, все выплыло наружу. Мама рассказывала мне кое-что…
Мама, как видно, рассказывала ей не кое-что, а весьма многое. Сибилла — толстая, озабоченная, ворчливая, в вечно запотевших очках — внезапно предстала передо мной в совершенно новом свете.
Когда Сьюзен умолкла, я невольно свистнул.
— Любила, значит, повеселиться, — сказал я. — Любила повеселиться. — Перед моим взором внезапно возникла картина: Сибилла — какой она была лет двадцать назад — и пьяные физиономии, склоняющиеся над ней, и ее неизбежная поза и все остальное, неизбежное. Нет, «повеселиться» — это не то слово.
— Это гадко, по правде-то говоря, — промолвила Сьюзен. — Я хочу сказать, что мы не должны ворошить все это. Что бы там ни было, это дело прошлое, с этим давно теперь покончено.
— Умерло и похоронено, — сказал я. — Умерло и похоронено. — Я закурил сигарету. — Да, кстати, мне… — Я умолк на полуслове.
— Продолжай, — сказала Сьюзен. — Я знаю, ты собираешься сообщить что-то неприятное.
— Мне завтра нужно ехать в Лондон.
— Ты мог бы уведомить меня об этом заранее, — сказала она с досадой. — Ты прекрасно знаешь, что мы пригласили Боба и Еву пообедать у нас в четверг.
— Возможно, я уже вернусь к этому времени.
— «Возможно» — это мне нравится! И ты прекрасно знаешь, что не вернешься. Тебе будет слишком весело в Лондоне. Ты эгоист до мозга костей, Джо.
— Черт побери, не я же придумал эту поездку. Адресуйся к своему папаше, а не ко мне.
— Так и сделаю, — сказала она. — Он никем не помыкает так, как тобой. Меня вечно оставляют одну с Гердой, а на этой неделе у меня не будет даже Герды. Ты просто чудовище, отвратительное чудовище, и я тебя ненавижу! — Она расплакалась. Я опустился возле нее на колени и обнял ее.
— Не расстраивайся так, любимая. Джо совсем не хочется туда ехать, но Джо должен зарабатывать денежки. Вот увидишь, Джо привезет тебе оттуда какой-нибудь подарочек. Не плачь, мое сокровище, не плачь, ну будь умницей…
Я положил руку ей на колено. Внезапно слезы прекратились.
— Запри дверь, — неожиданно сказала она.
— А Марк…
— Они придут через полчаса, не раньше. Запри дверь, Джо, запри дверь. — Я почувствовал прикосновение ее рук, потом она с лихорадочной поспешностью стала расстегивать платье. Запирая дверь и выключая верхний свет, я слышал, как что-то шурша упало на пол. Я медленно повернулся и подошел к кушетке.
— Скорей, — сказала она. — Скорей. Ты ведь тоже хочешь, ты сам знаешь это. Ты сам любишь…
Повеселиться, подумал я. Нет, повеселиться — это не то слово. Я невольно вскрикнул — Сьюзен укусила меня за руку.
— Ах ты, притворщик! — сказала она, когда я схватил ее за плечи и слегка тряхнул. — Ты страшный притворщик, притворяешься, что тебе больно… Ты слишком много себе позволяешь, но разве я могу тебе помешать, ты уже добьешься своего, добьешься своего…
Звонок в передней вернул меня к действительности; мне показалось, что я долго был в забытьи.
— Черт бы их побрал, — сказала Сьюзен. — Помоги мне, милый.
Я потянул ее за руки и помог ей встать с кушетки, невольно отметив про себя, что раньше я это проделывал без особого усилия. Звонок раздался снова.
— Тебе придется отворить им, — сказала Сьюзен. — А я приведу себя в порядок. — Она весело улыбнулась. — Боже, какой ты растерзанный! А волосы…
Я направился в переднюю, по дороге поспешно стараясь привести себя в приличный вид. Но под взглядами Марка и Сибиллы я ощутил странную неловкость. К тому же в этот вечер я предпочел бы обойтись без гостей, особенно без Сибиллы, чей голос, казалось мне, звучал еще пронзительнее, чем обычно. Они с Марком — прямо с собрания акционеров, рассказывала она, и это было что-то неописуемое, и вообще у нее был сегодня чудовищный день, дети точно с цепи сорвались…
Я обнял ее за плечи и поцеловал в щеку: от ее кожи пахло пудрой и усталостью, на шее из зачесанных кверху волос выбивались жидкие пряди. Марк был всего тремя годами моложе ее, но сейчас она выглядела намного старше его. Она принадлежала к тому типу миловидных блондинок с мелкими чертами лица, которые увядают внезапно, почти за одну ночь: ложатся спать молодыми женщинами и пробуждаются поблекшими матронами.
— У меня есть для вас лекарство, дорогая, — сказал я. — Выбросьте все скверные мысли из вашей хорошенькой головки, у меня есть для вас лекарство.
— И для меня, надеюсь, тоже, — сказал Марк, проходя следом за нами в гостиную. — Я ведь тоже сражался с этими дьяволятами.
— Для вас обоих, — сказал я.
— Они играли в ночной клуб, — сказала Сибилла. — Лиза от них просто в отчаянии. Боюсь, что нам не удержать ее. — Она вздохнула. — Черт бы побрал этих проклятых заморских служанок! Куда подевалась вся хорошая прислуга?
— Ее никогда не существовало в природе, — сказал Марк. — Это легенда, красивая буржуазная легенда.
Он покосился на бар.