Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
Шрифт:
И еще Ногай уверен, что его главный враг - Тохта. Тот Тохта, который сделался ханом Большой Орды не без его, Ногая, помощи.
Тохта коварен, и мурза Селим подтвердил это перед казнью. Хан Большой Орды склонял его к измене. Неблагодарность Тохты - плата за добро, оказанное ему ханом Ногайской Орды.
Небо хмурилось, и, подобно морю, мрачнел Ногай. Из степи, где пролегала татарская тропа на Русь, донесли: из Сарая возвращается во Владимир великий князь Андрей, а с ним мурза Чета.
Ногай недоволен: конязь Андрей миновал Ногайскую Орду и не оставил хану даров. Великий конязь искал милости у Тохты, но потерял ее у хана Ногайской Орды, а потому, сказал сам себе Ногай, он поможет тому урусскому конязю, кто обратится к нему. Пусть это станет уроком для тех удельных конязей, какие не хотят замечать его, хана Ногая. Пусть они, направляясь в Сарай, прежде поклонятся хану Ногайской Орды…
Волна за волной накатывались на берег. Соленая пыльца оседала на лице Ногая, и он тыльной стороной ладони время от времени отирался. Хан слушал море, в его грозном гуле чудился рев тысяч и тысяч воинов, рвущихся в бой. В нем хан выделял голос отца, сотника Исмета. Ногай помнил, как отец привел его, мальчишку, к морю и сказал: «Сюда нас привел Бату-хан, ты же отправишься к другому морю и там разобьешь свою вежу».
Ногай исполнил завет отца: от моря Хвалисского, где жили улусы Большой Орды, он увел свою орду к водам морей Сурожского и Русского. Здесь его, Ногая, степи, его становища. Если обратиться лицом к восходящему солнцу, там владения Тохты; по правую руку аулы закубанских касогов; по левую - лесные земли урусов, а тут, где заходит солнце, его, Ногая, степи.
Хан тронул коня и вскоре увидел свой стан, шатер и множество шатров своих вельмож.
Ногай пробудился от окриков караульных и неистового собачьего лая. Откинув полог, в шатер заглянул раб, прислуживавший хану.
– Что за голоса я слышу?
– нахмурился Ногай.
– Приехал переяславский конязь.
– Пусть поставит свой шатер, а когда я пожелаю, то позову его.
Ногай зевнул, подумал, что переяславского конязя привела сюда не иначе как княжеская распря. Верно, станет просить помощи. И хан усмехнулся: вот и настало время, когда не к Тохте, а к нему явился с поклоном один из удельных конязей…
Переяславца Ногай принял на третий день, на заходе солнца, когда жара спала и повеяло прохладой. Хан восседал на кожаных подушках, набитых верблюжьей шерстью, ел вареное мясо барашка и запивал кумысом. Князь Иван остановился у входа, низко поклонился.
– Проходи и садись рядом со мной, - милостиво указал Ногай на место на ковре.
Сел князь Иван, а вслед гридни внесли подарки для хана.
Ногай рассмеялся:
– Ты, конязь, не получил поддержки Тохты, потому и завернул ко мне.
– Нет, хан, и в том ты можешь убедиться по моим дарам.
– Хм! Тохта благоволит к конязю Андрею, ты беден. Но я поддержу тебя и не позволю великому конязю чинить тебе обиды.
И хан снова усмехнулся, подумав о том времени, когда они с Тохтой водили дружбу. Тогда Тохта еще не был ханом и только мечтал о власти, заверял Ногая в дружбе. Он усыпил его бдительность, и темник Ногай помог Тохте сесть на трон в Большой Орде.
Позже Ногай понял свою ошибку и откочевал из владений Тохты, его вежи расположились у Днепра. Но Тохта не преследовал Ногая: царевичи и мурзы отговорили, а темники сказали хану: «К чему проливать кровь?..»
А на второй год Ногай объявил себя ханом своей Орды, и Тохта смирился…
Прищурившись, Ногай долго смотрел на покорно стоявшего переяславского князя, наконец произнес:
– Ты, конязь Иван, впредь не в Сарае защиты ищи, а у меня. Садись рядом, отведай мяса молодой кобылицы, испей кумыса. Я знаю, у тебя нет детей, это беда. Хочешь, я дам тебе в жены свою сестру? Она родит сына, и будет он конязем Переяславским!
Князь Иван потупился.
– Ты думаешь?
– спросил Ногай.
– Хан, - ответил переяславец, - чую, дни моей жизни сочтены, и к чему немощному молодая жена?
– Хе, ты рассуждаешь, как древний старик. Юная жена - добрый лекарь.
– Умирающего не оживить.
– Твое дело, конязь, - недовольно промолвил Ногай. Но, если ты когда пожелаешь, я исполню обещанное.
– Добро, хан. Я чуял, что найду в тебе покровителя. Теперь, коли великий князь Андрей замыслит что-то против меня, я знаю, где сыщу заступника.
Ногай кивнул:
– Ты сказал истину, конязь Иван.
Не ведала, не гадала Дарья, что уже этим летом она окажется в Москве и осядет здесь до конца жизни.
А все случилось неожиданно. Возвращался из Великого Новгорода московский торговый человек и в Твери, остановившись на отдых, увидел юную и пригожую Дарью. И торговый гость тоже был молод и статен, а в делах удачлив. Приглянулась ему девица, и задержался он в Твери. Узнав, что зовут ее Дарьей и нет у нее родных, укараулил, когда она шла от обедни, да и предложил:
– Выходи за меня, Дарьюшка, замуж. Я не беден и тебя в обиду никому не дам. А зовут меня Парамон, и в Москве среди купцов я человек известный.
Недолго думала Дарья: Парамон из Себя видный и, по всему, добрый - эвон, как ласково на нее поглядывает. Согласилась.
Привез Парамон Дарью в Москву и вскоре отправился по торговым делам на Белоозеро, да там и сгинул. Видно, лихие люди подстерегли купца в пути.
С той поры жила Дарья в верхней части Великого посада, где монастырь Николы Старого, в купеческом домишке, сажала в огороде лук и капусту, а по воскресным дням, когда шумело торжище, продавала пироги с капустой.
Ни вдова Дарья, ни мужняя жена…
На заре борьбы Твери с Владимиром за великокняжеский стол Москва была малым городом, не соперничавшим ни с Тверью, ни тем паче с Владимиром.
Кремль бревенчатый, что в ширину, что в длину чуть более полета стрелы, стоит на холме, стрельницами красуется, а понизу узкая полоса Подола, заселенная литейщиками и кузнецами, сапожниками и иным ремесленным людом. А в Верхнем посаде жили ювелиры, строили свои хоромы и бояре, кому в Кремле места не досталось.