Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский
Шрифт:
Пока князь с сыновьями отдыхал, с полатей за ними наблюдали любопытные ребячьи глаза. Дети шептались, иногда заводили спор, и тогда возившаяся у печи мать, еще молодая крестьянка, прикрикивала.
– Хозяин-то где?
– спросил у нее князь.
– Прошлым летом медведь задрал.
– Так и одна?
– С ними вот. Они мне в крестьянском деле помощники.
– Ну-ну, - удивленно промолвил князь.
– А в полюдье тиун к тебе наведывается?
– Ответь, княже, что ему брать у меня? Разве вот детишек.
– То так.
– Даниил Александрович поднялся.
– Однако ты дань не платишь, а как князю и его дружине быть? Она ведь вам защита.
Крестьянка руки на груди скрестила, спросила со смешком:
– От какого недруга, княже? От ордынцев меня лес спасет, а вот от гридней, когда они с тиуном в полюдье, ежели случай отведет.
Даниил Александрович недовольно бросил:
– Ладно, хозяйка, передохнули, спасибо. Пойдем медвежью берлогу поищем, накажем зверя, какой твоего мужа задрал.
Младший сын князя Московского Иван Даниилович, роста среднего, русоволосый, с серыми, чуть навыкате глазами и пушком на верхней губе, имел от роду тринадцать лет. Но, несмотря на молодость, был умен и хитроват.
С братом Юрием он дружил и никогда ему не перечил. Иван понимал: если отец сказал, что не намерен дробить княжество Московское, значит, так оно и будет. А потому после смерти отца, князя Даниила Александровича, сидеть князем Московским по старшинству Юрию, а он, Иван, останется без удела. Но Иван и на то согласен и будет помогать Юрию сделать Москву богатой и княжеством великим.
Высказал Даниил Александрович мысль о Москве как о великом княжестве, и Иван об этом задумался. Понимал, трудным будет путь к величию Москвы. Первый, кто встанет на этой дороге, - родной дядя, брат отца, великий князь Владимирский Андрей Александрович. Он уже готов обнажить меч на Переяславль.
Возвращались с охоты не спеша, не гнали приморенных коней, и каждый размышлял почти об одном и том же. По правую руку Даниила Александровича - Юрий, по левую - Иван, а позади гридни и санный обоз с добычей.
Князь Даниил будто догадался, о чем думал меньший сын, сказал:
– Весной, Иван, отправишься в Переяславль, встанешь над переяславской дружиной. Как проведаешь, что князь Андрей двинулся на переяславцев, заступи ему путь, а там и мы с князем Тверским подоспеем.
– Слышал, будто великий князь звал на нас князей Ростовского и Ярославского?
– спросил Иван.
Князь Даниил кивнул.
– Не послать ли им, отец, грамоты, чтоб не держали руки великого князя?
– И я о том мыслил, Иван, да ретивы князья Константин и Федор.
– А ежели грамоту с посулами?
– Слыхал, они у Андрея просили переяславскими сольницами совместно владеть, - сказал князь Даниил Александрович.
– И что великий князь?
– задал вопрос Юрий.
– Оставил без ответа, - усмехнулся Даниил Александрович.
– Будто не слышал, чего князья просили.
Тут Иван снова голос подал:
– А ты, отец, посули, а тот посул посулом и останется.
Даниил Александрович кинул на меньшего беглый взгляд, подумал: «Хитро, хитро, посулить - не значит дать…» А вслух произнес:
– Разумно, сыне. Покумекать надобно. Как мыслишь, Юрий?
– Без того, что Иван советует, князей Константина и Федора от великого князя не оторвать.
– Так и поступим, - согласился с сыновьями Даниил Александрович.
– Пошлем грамоты в Ростов и Ярославль.
При впадении Которосли в Волгу, на торговом пути, во времена Ярослава Мудрого заложили город и нарекли его Ярославлем. С той поры город разросся, обустроился, удивляя приезжающих обилием рубленых и каменных церквей, детинцем на холме и большой церковью на мысу - храмом Успения.
На княжьем дворе палаты и постройки всякие. А за детинцем посад Ремесленный, огороды и выпасы.
В Ярославле Олекса бывал лет пять назад. Они с дедом-гусляром пришли сюда из Ростова Великого, а ныне в Ярославль прислал его князь Даниил с письмом к князю Федору Ростиславичу. Прельщал московский князь ярославского сольницами переяславскими, обещал добром отблагодарить, коли Федор Ростиславич с Москвой заодно будет. Заманчиво писал Даниил, было отчего задуматься. Боялся великого князя, но посулы князя Московского перетягивали…
И тогда решил Федор Ростиславич на Переяславль с великим князем не идти, а послать полсотни дружинников с воеводой, самому же на болезнь сослаться. А потом что Бог даст. Будет удача у великого князя - с ним ярославский воевода на Переяславль ходил, отобьется Даниил - он, Федор Ростиславич, всего-то малую часть дружин в подмогу князю Андрею Александровичу выделил. Попробуй попенять…
Колючий осенний ветер будоражил Волгу и Ахтубу, гнул камыш в многочисленных рукавах и, вырываясь в море Хвалисское, поднимал воду. Последние купеческие корабли покидали Сарай до заморозков, уходили к берегам Персии, а оттуда уже гости торговые отправятся караванами через пустыни и неведомые земли в Самарканд и Бухару, Хорезм и дальше, за грозные горы. За ними живут народы, торгующие шелками и еще многими чудесными товарами.
В ту осень на кораблях увозили невольников-ногайцев. Невольничий рынок в Сарае, на голом, продуваемом насквозь берегу, был наводнен рабами. Их гнали толпами, как отары, и продавали дешевле захудалой овцы.
Невольникам-ногайцам, чтоб не пытались бежать, набивали на ноги колодки или подрезали сухожилия. Такова была воля того, кто называл себя потомком великих Чингиса и Батыя. Он, непобедимый и могучий Тохта, покарал ослушника Ногая. Где теперь Ногай, возомнивший себя ханом? Труп этого шелудивого пса склевало воронье. И так будет с каждым, кто даже в помыслах посчитает себя равным ему, хану Тохте…