Жизнь нежна
Шрифт:
Об этом он не знал, даже не догадывался никогда. Если честно, то думал, что он — единственный мужчина, с которым Зойка изменяет своему Алексею. Она всегда с такой искренностью убеждала его в этом. С такой неохотой расставалась с ним, что обнаружить в ее постели кого-то еще, кроме мужа, он просто не мог. Вот она, мужская самонадеянность, до чего довести может.
Надо же, а Панов тоже, оказывается, ходок. Ну-ну…
— Так что там с Антоном, Тая?
— А ты у него спроси, — оскалилась противная женщина в противной улыбке. — Друзья же.
— Ага, скажет он мне, как же!
А про себя тут же подумал, что теперь у Панова
— Конечно, не скажет. Он ей такие скандалы закатывал, так ревновал ее ко всем.
— Ничего себе!.. — покачал головой Виталий и тут же спохватился. — А ты-то откуда все это знаешь, Тая? Он, что ли, тебе рассказывал?
— Почему он? — ничуть не смутилась вопросу женщина. — Мне Зойка и рассказывала. Знала, что я ее никогда не выдам, вот и трындела языком, как помелом. Сравнивала вас всех, оценочная шкала у нее даже какая-то имелась. Кстати, Панова она оценивала, как мужчину, выше всех. Так-то, Виталик…
Подумаешь, размышлял Прохоров, влезая в свою машину. Подумаешь, половой гигант какой выискался. Зойка его выше всех оценивала. Полина вот теперь ему досталась. А за что?! За какие такие заслуги?! Что в нем особенного? Обычный мужик, как и все. Ну, симпатичный, пускай даже очень симпатичный. Так мало ли таких?..
А вот характер у него — дерьмо. Истеричным мог быть, как баба, стоило на больную мозоль наступить. Он и тем утром истерил, помнится, когда встал вопрос: поднимать стяжку бетонную или нет. Орал, как ненормальный про затраты, перерасход и прочее. Бригадир его поддержал. А что Прохорову оставалось делать, когда он отработал всего неделю? Взять ответственность на себя? Он не рискнул. Оставил все, как есть.
Разве мог он предположить тогда, что господин Панов там труп своей любовницы спрятал?! Нет, конечно. Это вот теперь он знает, и буквально уверен в том, что Панов ее убил. А тогда…
Глава 9
— Вы абсолютно уверены в том, что говорите? — переспросил у него следователь, прежде чем поставить точку в протоколе допроса.
— Абсолютно, — кивнул переволновавшийся Прохоров и в очередной раз вытер пот со лба скомканным носовым платком.
— А почему вы промолчали три года назад? — уточнил тот на всякий случай и добавил с укоризной: — Обо всем, что рассказали мне теперь, вы тогда даже и не вспомнили.
— Так никто даже вопросов на эту тему не задавал! — воскликнул Виталий. — Все настолько были уверены, что Хаустова Зоя сбежала с деньгами, убив своего мужа… Кто мог предположить тогда, что она никуда не сбегала, а покоится на дне забетонированной ямы?!
— Но ведь ее не по плану залили бетоном, яму эту, я правильно вас понял? — следователь увернул свой взгляд, уставившись в пыльное окно, будто спрашивал не у Прохорова, а у той жирной мухи, что сердито жужжала между рамами.
Это он пытается теперь так его поймать на нестыковках, сразу смекнул Виталий и тяжело вздохнул.
Следователь был опытный, матерый. Оно и понятно, такое страшное преступление кому попало не отдадут расследовать. Он цеплялся к каждому его слову, все заставлял снова вспомнить, повторять по нескольку раз. Надеялся, видимо, что где-то в какой-то момент господин Прохоров собьется и скажет что-то не так. И за это следовало тут же зацепиться.
Только не вышло ничего у Мухина Александра Викторовича. Не получилось поймать Прохорова на мелочах. Да и не могло получиться, Виталий ведь рассказал ему чистую правду. Ничего не приврав, ни о чем не умолчав.
Нет, конечно же, нет. Он не рассказал ему, что состоял с погибшей в интимной связи, так скверно и неромантично называл Мухин то, что время от времени случалось у Прохорова с Зоей. С таким казенным подходом разве мог Александр Викторович прочувствовать ту силу, что влекла Виталия к этой женщине? Нет, конечно. И прочувствовать не смог бы и понять был не в силах. Потому ему и знать об этом было не надобно.
Но вот про то, что Панов, возможно, питал к убитой какие-то чувства, он не удержался, и намекнул осторожно. Так, походя, без особого осуждения. А что, мол, здесь такого? Панов на тот момент был холост. А Зоя? А у нее муж постоянно в разъездах был, у нее тоже объективная причина имелась для того, чтобы заскучать, и скуку эту как-то развеять.
— Так что, господин Прохоров, с ямой? Собирались или нет заливать ее бетоном? — снова пристал к нему Мухин, будто пять минут назад они не об этом говорили.
— Конечно, собирались. Только оградительный короб должен был быть сооружен для коммуникаций. А так… Заливка была плановой.
— А кто вообще этот весь ремонт в боксах затеял? Он так нужен был тогда?
Ага, вот с какого бока решил подойти! Ну, ну, попытайся…
— Про то не ведаю, так как на тот момент работал в фирме всего неделю. — быстро соскочил с вопроса-крючка Прохоров. — Это вам нужно с Хаустовым говорить на эту тему и с Пановым.
— Поговорим, не сомневайтесь, — поскучнел сразу Мухин.
Сунул ему протокол на подпись. Дождался, пока Виталий его прочтет, подпишет, и лишь тогда завизировал ему пропуск.
— Вы все же не уезжайте никуда пока, — попросил он, отпуская его. — В подписке о невыезде необходимости не вижу, но все же постарайтесь никуда без предупреждения не уезжать.
— Не вопрос, Александр Викторович. — Виталий широко улыбнулся, чувствуя себя теперь легко и незапятнанно.
Вышел из кабинета, обрадовался, что в коридоре нет никого, с кем встречаться ему очень не хотелось, это он про Панова так. Потом вышел на улицу, умилился совершенно обыденным вещам, которых еще неделю назад не замечал. Да и с какой стати ему неделю назад было солнечному небу улыбаться или непросохшей луже в крапинках цветочной пыльцы радоваться? Неделю назад этого у него никто отнять лет на десять не мог.
— Ну что там, Витальча? — побеспокоилась за него Вера, позвонила.
— Все нормально, — улыбнулся он себе в зеркало.
— Ты где сейчас?
— В машине, еду на работу.
— Ох, ну, слава богу! Я так беспокоилась, — пожаловалась она с капризными нотками.
А Прохоров тут же завелся. Она же еще и пострадавшая теперь, блин! Ее же теперь ему и утешать придется. А не очень-то и хотелось. Да к тому же у него скоро новый объект для утешения появится.
Полина! Милая, славная, нежная Полина, о ком он грезил день и ночь. Он ведь не забыл о ней. Он думал, мечтал, он фантазировал. Верка глупая, его восставшую из пепла страсть на свой счет приняла. Она же не могла знать, кого именно он ласкал, трогая тело своей жены. Целовал кого, впиваясь в ее губы, тоже не могла догадываться. У Прохорова это уже ритуалом стало: укладываться в кровать чуть раньше Веры, прикрывать глаза и придумывать, придумывать, представлять.