Жизнь нежна

Романова Галина Владимировна

О чем он вот сейчас, в два часа ночи, думает, а?! О коробках каких-то, о скрепках! Да не нашли там ничего следователи и криминалисты. Ни орудия убийства не нашли, ни скрепок его дурацких. Так что с этой стороны бояться нечего, давно бы уже руки за спиной скрутили, найди они что-нибудь в груде развороченного бетона.

Ему теперь убийцу Зои бояться нужно, который очень встревожен, нервозен и наверняка предприимчив. Он теперь начнет землю носом рыть, думать: как бы это ему подозрения от собственной персоны отвести, как бы побольнее ударить кого-нибудь, как бы поудачнее подставить.

Убийца ведь перед Пановым

в преимуществе. Он видел Антона, а Антон его нет. Зато…

Зато его мог видеть кто-то еще! Кто-то, кто в тот момент находился в фирме. А кто это может быть? Охрана — раз. Бригадир строителей — два. Тот вечно до семи вечера колупался с нарядами и табелем в своем вагончике, который был установлен за ограждением фирмы. И стол его стоял как раз против окна, из которого, в свою очередь, великолепно просматривалась проезжая часть, упирающаяся в ворота их фирмы.

Срочно! Необходимо срочно найти Степаныча. Крякина Василия Степановича — мирового мужика и грамотного ответственного бригадира, которого не нужно было в зад пинать, чтобы он работу свою выполнил.

Если он в тот вечер задержался по обыкновению своему у себя в вагончике, то, возможно, видел, кто еще, кроме Панова и Зои, заезжал на фирму.

На него одна надежда, на охрану — надежда слабая. Работали из рук вон плохо. Вечно посты свои бросали и в здании управления на первом этаже торчали, зубоскалили с диспетчерами, чаи гоняли, телек смотрели. Панов не раз Хаустову докладывал, тот только, беззвучно шевеля губами, матерился.

Охранная фирма принадлежала не кому-нибудь, а Терехову Ивану Сергеевичу. И не ему даже документально, а дочке его — вертихвостке Верке. Это он ей такой подарок на двадцатипятилетие сделал. Думал, дочка делом займется. Будет хотя бы перед кем туалетами сверкнуть. Только Верке было все по барабану. Она с таким же удовольствием и в массажный салон могла нарядиться, и в бассейн, и на прогулку с подругами. Не стала она себя утруждать, спихнула все на папочку. Правда, день зарплаты в охранной фирме, где она числилась генеральным директором, Вера помнила, как имя свое.

Так вот, сотрудники охранной фирмы, с которой у них были договорные обязательства, будто вирус какой от псевдодиректорши своей подхватили. Работали спустя рукава. И договор с ними разорвать не было никакой возможности — Терехов бы осерчал, а он влиятельный, гад. По этой же причине и пожаловаться лишний раз не пожалуешься. И так он долго упрекал Серегу за то, что зятя его не хотел к себе коммерческим директором брать.

А чего, спрашивается, к себе не взял? Или охранную фирму под его начало не поставил?

А то, ответил сам себе Панов в сотый раз, что Терехова кто обойдет — сдохнет завтра. И Прохорова он к ним сунул с одной-единственной целью — шпионить. Фирма Хаустова у Терехова вроде и в конкурентах не значилась, но занималась практически тем же. И старый лис предпочел держать руку зятя на пульсе Хаустова, чтобы всегда суметь обойти на виражах.

Антон Прохорова не любил. Хоть и дружили вроде они все семьями, и часто выходные вместе проводили, вылазки на природу устраивали, но не жаловал он его, хоть тресни.

Скользкий какой-то тип. Вечная скука у него в глазах, вечно зевота его разбирает, даже на совещаниях. И еще была одна причина у Панова не любить Виталия.

Как-то однажды поймал он его взгляд, обращенный на Зою. И так ему этот взгляд не понравился, так не понравился! Столько собственнической похоти в нем было. Столько наглого превосходства потом засквозило из его глаз на Алексея Хаустова, что Панов еле удержался, чтобы не дать Виталию пинка. Тут Вера подскочила к муженьку своему, прильнула, потерлась об него шикарным своим бюстом. И тот обмяк, сразу потух, будто его надутое самомнение кто иглой ширнул. За что вот его, спрашивается, было любить-то?!

Эх, Зоя, Зоя…

Не жила ты, как положено, и умерла так же — снова вернулся он мыслями к ней. Сгорела, как свеча. А все потому, что пылала слишком ярко. Слишком многим глаза от этого света резало, вот и задули его прежде времени.

— Антон, ты чего здесь?

Дверь бесшумно распахнулась, и на лоджию, осторожно ступая босыми ногами, вышла Полина. Забралась сразу к нему на диван, подлезла под руку, прижалась щекой к его плечу.

— Антон, ты чего не спишь? Переживаешь? — спросила вдруг, поеживаясь от ночной прохлады.

Странно, как она безошибочно угадала его настроение. Прежде такого за ней не замечалось.

— Переживаю, — не стал он врать и ткнулся губами в ее щеку. — Очень переживаю, Полиночка.

— А почему? Потому что теперь вас снова станут вызывать всех по очереди? Будут искать убийцу этой женщины?

Ему показалось или в ее голосе дрогнуло что-то, смахивающее на ревность? Ревнует, стало быть, его жена! Научилась, наконец, и ревновать, и любить, быть может. И порадоваться бы ему, да не тот случай.

— Да, малыш, теперь станут нервы мотать всем заново. Три года назад нервотрепка была, но тогда все на Зою списали, теперь не получится.

— У кого не получится?

— У убийцы, Поль.

— А ты думаешь, что он был один?

— В смысле?

— Ну… Один и тот же человек убил и мужа и жену? Как-то… Как-то не верится. — Она обеспокоенно заворочалась в его руках и вздохнула. — Как же это можно успеть?

Время у него было, так и хотелось поделиться Панову. Еще какой запас времени! С того момента, как Зоя уехала из дома, и до тех пор, пока водитель не обнаружил тело Хаустова, времени прошло предостаточно. Час почти. Кто не уложится?! Этот человек мог запросто проследить за Зоей. Убедиться в ее тогдашней занятости, поехать в их дом, убить ее мужа. А потом снова вернуться в фирму для того, чтобы не выпустить уже оттуда Зою живой.

Времени было предостаточно, хотелось возразить Панову своей жене. Но он трусливо промолчал. Если он скажет это, ему непременно придется рассказать ей обо всем остальном. Обо всем! А это могло просто убить их отношения.

Не время еще, подумал он, и промолчал.

Сколько раз потом он вспоминал эту ночь, сколько раз ругал себя за малодушие, заставившее его промолчать. Все боялся, идиот, спугнуть то доверие, что между ними вдруг появилось. Боялся разрушить ту нежность, которую Полина начала робко проявлять. Радовался тому худому миру, воцарившемуся в их доме, который много лучше был той доброй вежливости, что исходила от его жены. А надо было, надо было рассказать ей все, как оно случилось на самом деле. Ведь было-то все до нее. Много раньше случилась в его жизни та роковая женщина, что продолжала губить его даже после своей смерти…