Жизнь ни во что (Лбовщина)
Шрифт:
– Я потачки не даю!
– взбешенно крикнул Лбов и крепко схватил за руку Фому.
– Я никому, никогда не даю, это... ты врешь, а если ты врешь, а если вы там за глазами у меня что-то делаете, так я когда узнаю об этом, то смотри, что я сделаю.
Он выхватил свисток и резким условным сигналом перекликнулся с остальными, и почти тотчас же со всех сторон понеслись на его зов лбовцы.
– Кто убил бабу?
– спросил Лбов, когда все собрались около него. Говори прямо.
Все молчали.
– Я спрашиваю: кто убил?
– повторил Лбов и мрачно, пытливо посмотрел
– Не знаю... не видал... кто-то хоронится, сукин сын, - послышались в ответ недоумевающие голоса.
– Хорошо, - крикнул тогда Лбов, - я узнаю и так, а когда узнаю, то застрелю его как собаку!
Он шагнул во двор - и Феофан Никифорович умер, а если не совсем умер, то почти что совсем, потому что он услышал только последние слова Лбова и подумал, что это относится лично к нему.
– Ваше благородие, господин начальник, - дрожащим голосом начал он, да... так и остался с открытым ртом, потому что в вошедшем узнал своего бывшего ямщика, который когда-то так ловко ограбил его.
Лбов заметил Чебутыкина, но, по-видимому, не узнал его. Какая-то мысль осенила вдруг его голову, потому что он подошел к Чебутыкину, взял его за руку и, легонько подымая его, спросил коротко:
– Ты зачем здесь сидишь?
– Я... я отдыхаю, господин ямщик... то есть господин начальник, испуганно забормотал Чебутыкин.
– И давно это ты здесь отдыхаешь?
– Недавно... то есть давно... ваша светлость, - взмолился вдруг он. Да за что же, да разве же я что-нибудь против имею?.. Господи, да когда вы прошлый раз мою почту изволили ограбить, разве же я тогда не сочувствовал? Ведь меня же тогда по подозрению целую неделю в арестном доме продержали... Да зачем же убивать меня... меня? Я человек безвредный, я вот на днях в Ильинское опять с почтой поеду, так, может, тогда, бог даст, ваше сиятельство, опять...
– Молчи, дурак, какое я тебе сиятельство, - усмехнулся Лбов, - никто тебя убивать не хочет, а ты скажи-ка мне, видел, кто убил продавщицу?
– Не видел... то есть видел... то есть я сидел отвернувшись...
– и Чебутыкин вопросительно посмотрел на Лбова, стараясь угадать, как тому будет угодно: чтобы он видел или не видел.
– Значит, видел?
– подбадривающе сказал Лбов.
– Видел, видел, ваше сиятельство, то есть, господин атаман. Как же не видать, когда я, можно сказать, на навозной куче напротив пребывал.
– А ну-ка, покажи-ка мне его.
– И Лбов вывел Чебутыкина за ворота, где, выстроившись, стоял весь отряд.
Лбов и Чебутыкин прошли по фронту, Чебутыкин только было остановился перед человеком, стрелявшим в продавщицу, как вдруг поперхнулся и попятился назад, потому что увидел, как тот предостерегающе посмотрел на него и руку положил на подвешенный сбоку револьвер.
– Никак не могу признать, - начал было он растерянно.
Но Лбов пытливым взором заметил движение человека, потянувшегося к револьверу, и внезапную заминку Чебутыкина.
– Этот?
– крикнул он и неожиданно с силой схватил за руки одного из новых, недавно поступивших в его шайку.
– Этот, - упавшим голосом из-за спины Лбова ответил Чебутыкин.
В
– У меня, в Первом революционном отряде пермских партизан, бандитов не должно быть и не будет никогда, - холодно и громко проговорил Лбов.
– Так я говорю?
– Так... правильно, - послышались в ответ хмурые голоса.
– Лбов... что ты хочешь?
– удивленно спросил его Фома, почувствовавший недобрые нотки в его голосе.
– Оставь, не твое дело, - резко ответил тот.
Затем, перед глазами всего отряда и окружающих мужиков, схватил за руку и дернул вперед стрелявшего так, что тот очутился рядом с Чебутыкиным.
– У меня, в пермском революционно-партизанском отряде, который борется против царизма, бандитов не было и не будет, - повторил он опять.
И в следующую секунду в глазах Чебутыкина сверкнул маузер, в уши ударил грохот, и Чебутыкин покачнулся, считая себя уже погибшим, но потом сообразил, что стреляли не в него, потому что бывший лбовец зашатался и с проклятием грохнулся на землю, срезанный острой пулей сурово сверкающего глубиной разгневанно-жестоких глаз атамана Лбова, неторопливо вкладывающего дымящийся маузер в кожаную кобуру.
11. Лбов закуривает папиросу
В ящике своего отца, управляющего канцелярией губернатора, Рита не нашла того, что ей было нужно.
Рита сказала не всю правду дома. Верно, что она пролежала два дня в крестьянской избе, верно и то, что в то время, когда лбовцы грабили поезд, она спряталась в придорожной лесной гуще, но она умолчала о том, что виделась с Лбовым, что Лбов посмотрел на нее удивленно и спросил ее, пожимая плечами:
– Опять вы?.. И что вам, вообще, от меня нужно?
– Возьмите меня к себе, - как-то бессознательно, помимо своей воли, сказала Рита.
И сквозь смуглую кожу ее лица засветилась вдруг холодная бледность, когда ответил он ей все так же спокойно:
– Нет, я не возьму вас, потому что вы не нужны ни нам, ни мне, подчеркнул последнее слово, и на побелевших и крепко стиснутых губах Риты выступила рубиновая капелька крови.
Что было в эту минуту на душе у Риты, передать трудно. Рита почувствовала только, что в виски ударила не то боль, не то большая обида, не то еще что-то тяжелое, а кругом стало так пусто, что воздух зазвенел стеклянным и холодным звоном - это под порывами ветра, стягивающего грозовые тучи, пели и звенели, звенели и пели и со звоном смеялись над Ритой телеграфные провода.
– Хорошо, - сказала она глухо, глядя на траву, по которой белые цветы рассыпались бледными улыбками.
– Хорошо, - повторила опять Рита.
Силы ее оставляли. Она кровянила и сжимала острыми зубами губы, чтобы выдержать еще минуту и уйти, хотя бы видимо спокойной. Она повернулась и сделала шаг вперед.
– Постойте, - остановил ее Лбов, с удивлением всматриваясь в непокорные, с трудом сдерживаемые ее волей черты ее лица, - скажите, зачем вам к нам в отряд? Вы дворянка, аристократка, а я...
– голос Лбова зазвенел, - я ненавижу аристократов и... уходите.