Жизнь номер раз
Шрифт:
Они спустились по узкой лестницей, на которой пахло кухней и какой-то химией, и вышли на крохотную площадку. Там оказалась ещё одна дверь, которая вела в подвальное помещение. Здесь Глен постучал, выбив костяшками пальцев хитрую дробь, и дверь отворилась.
За нагромождением коробок и ящиков открылось пустое пространство, напомнившее Елене место её недавней случайной подработки. Только здесь не хватало железных клеток в середине.
Там их уже ждал мужичок средних лет, в потёртых джинсах и майке с крупной красной надписью "Я доброе привидение".
– Как договаривались, - сказал Глен. Мужичок кивнул и забрался за ящики. Там что-то щёлкнуло, зажужжало, и стойка вдоль стены поползла в сторону. За ней открылась другая, полная разнообразного оружия.
– Для кого берём?
– деловито спросил мужичок, обводя хозяйским жестом обширную коллекцию.
– Есть новые поступления.
– Для неё, - Глен мотнул головой в сторону Елены.
– Давай что полегче.
– Гм, полегче...
– мужик с сомнением оглядел девушку, почесал небритый подбородок.
– Поищем.
Через минуту на стойке лежал целый набор автоматического оружия, ножей и всякой амуниции.
– Выбирайте.
Елена прошла вдоль стойки, разглядывая оружие. Всё было как в игре, очень похоже. Вот этот пистолет она знала хорошо, и он ей нравился больше всего. Ещё вот этот был неплох. Новенький винторез, совсем как у неё недавно, висел над головой на стене, и она указала на него:
– Ещё вот это.
– Не надо тебе его, - сухо сказал Глен.
– Возьми вот этот, он легче.
– Он указал на скорострельный автомат, похожий на чёрного паука.
– Я удержу.
– Да, недолго.
– Отрезал Глен.
– Мы не в игрушки играем.
Он кивнул мужичку:
– Надо пристрелять.
Тот согласно кивнул в ответ, и опять чем-то щёлкнул.
В дальнем конце подвала оказался неплохой тир. Они прошли туда.
– Наушники надень, - посоветовал хозяин, глядя, как Елена заряжает пистолет.
– Оглохнешь.
Она стреляла по неподвижным, движущимся, внезапно выпрыгивающим отовсюду мишеням, пока у неё не взмокла спина и не вспотели ладони.
– Даёт салага, - одобрительно сказал мужичок, выставляя новый запас патронов.
– По живым людям никогда не стреляла?
Она вздрогнула и посмотрела на своего спутника. Глен хмуро покосился на хозяина:
– Не стреляла.
– Это видно, - бодро сказал мужичок.
– А будет?
– Не твоё дело, - буркнул Глен. Они внезапно хохотнули, и Елена с удивлением увидела, что они с мужичком хлопнули друг друга по ладоням, как старые друзья.
Потом она уже до полного изнеможения бросала ножи, и всячески тыкала острыми предметами в многострадальный манекен. Потом хозяин магазина принялся подгонять ей снаряжение.
Наконец всё это закончилось, и Глен вывел её из подвала. Она шла, спотыкаясь и засыпая на ходу. Он посадил её в машину, и Елена заснула, едва упав на сиденье.
Проснулась она, когда он тряс её за плечо:
– Вставай, приехали.
Она выбралась, полусонная, озираясь по сторонам. Глен вытащил из багажника спортивную сумку - с оружием, поняла она - и провёл её в дом.
– Располагайся. Вот диван, одеяло, подушка. Сортир налево по коридору. Утром я тебя разбужу.
– Твоя квартира?
– сонно спросила Елена. Этот крохотный закуток был ещё меньше, чем у неё в последний раз. Обшарпанный диван еле помещался в комнатке с умывальником в углу и маленькой плиткой на столике. На плитке стоял пузатый чайник и две чашки.
– Не бойся, место тихое. Поспи малость, потом пойдём.
– Мне нужны деньги, - хрипло сказала она.
– Ты сам знаешь. На что ты меня подписал? Я в людей стрелять не стану.
Он налил из чайника воды в кружку, жадно глотая, выпил. Со стуком поставил кружку на стол:
– Если повезёт, тебе и не придётся.
Глава 34
Кажется, она только заснула, а её уже разбудили. Глен потряс её за плечо, Елена открыла глаза и какое-то время не могла понять, где находится.
– Вставай, - коротко сказал Глен.
– Пора.
На столике у стены уже стояла кружка с суррогатным кофе и в щербатом блюдце лежала горстка сухого печенья.
Она разжевала жёсткое печенье, не чувствуя вкуса, запила сухие крошки кофе - тот оказался неплохим, горячим и крепким - но Елене было всё равно. За окном стояла предрассветная мгла. Часы показывали раннее, очень раннее утро. Над крышами ещё даже не засветилась мутная полоска рассвета.
Она умылась, сполоснула руки. Поспать удалось всего несколько часов, но Елена чувствовала себя гораздо бодрее. Вчерашняя слабость прошла без следа. Жизнь уже не казалась такой мрачной, как накануне. Только тревожила мысль о предстоящем "деле".
Елена торопливо выпила кофе, и хрустела печеньем на ходу, пока одевалась.
Глен снова был небрит, неразговорчив и холоден. Он подождал, пока она перекусит и соберётся, и молча открыл перед ней дверь.
– Ты мне расскажешь, наконец, что надо делать?
– спросила она, когда они спускались по лестнице.
Это был старый, грязный и пропахший бог знает чем, подъезд в многоэтажном доме, где никто никого не знает, и не хочет знать. Они проходили площадки, узкие, тёмные, с наглухо закрытыми дверями с еле видными цифрами номеров. У стен валялись раздавленные тюбики одноразовых шприцев, из такого же одноразового, дешёвого пластика. Шуршали по ступенькам ядовито-яркие обложки от сомнительных конфет, оставшиеся от вовсе не предназначенных для детей сладостей.
Глен ответил, только когда они вышли на воздух. Было ещё совсем темно, холодная сырость пропитывала всё кругом: серые дома, торчащие как изломанные зубы, с редкими тусклыми огоньками окон, чёрную, разбитую временем, полосу асфальтовой дороги, пластиковые кусты на углу. Над головой мохнатым одеялом висело тёмное, сырое небо.
– Будем мусор собирать.
Она посмотрела на него, не шутит ли он.
– Ты записался в мусорщики?
Нет, только не это. Мусорщики считались самыми низами общества, ниже были только несчастные мутанты, как их называли, изуродованные болячками, страшные люди, которые старались не попадаться на глаза, и жили по ночам своей, странной и глухой, жизнью. Их было много, и их старались не замечать. Говорили, что особенно много мутантов появилось после "большого песца". А может быть, говорили тихонько, на самом деле это были те, кто сбежал из нейтральной полосы, после того, как закончилась последняя война с соседями. Так или иначе, в мусорщики идти было последнее дело.