Жизнь по Слову, данному нам от Бога
Шрифт:
Бог попустил блудному сыну пройти весь тот путь, который он избрал для себя. «Ты попросил наследство у своего отца, — говорит ему Бог, — и вот чем закончил. Но этого ли ты хотел? Неужели ты действительно хочешь этим и закончить?» «Нет, конечно, нет, — отвечает он, — но что же мне теперь делать? Можно ли мне опять вернуться к отцу?» Сын пришёл в себя и говорит: «Да, я погубил свою жизнь, но мой отец праведный человек, он примет меня опять. Пойду к нему». Отец наш — праведный. Говоря сейчас слово «праведный», мы понимаем его в рамках юридического закона римского права, или как в Ветхом Завете. В те времена люди не понимали никакого другого языка, и Бог был вынужден говорить с ними на их языке: «око за око, зуб за зуб». Но праведность Божия отличается от праведности человеческой. Быть праведным — это быть добрым, милостивым, любящим. Праведность в Новом Завете понимается как бережное отношение к ближнему, так чтобы не ранить его, не причинить вреда его жизни, даже если человек не желает принять того, что является для него благом. Так Христос праведен по отношению к Иуде: Он не насилует его свободы, Иуда сам избирает себе то, что хочет, несмотря на то, что Христос многажды старался его спасти. Кто-то говорил, что на Страшном Суде будут спасены все, кто хоть раз в жизни сказал Богу: «Да будет воля Твоя», и отринуты те, кому Бог скажет: «Да будет воля твоя». Вы, наверное, читали у святых отцов [40] ,
40
Ср.: «Враг всегда желает нашей погибели. Видишь ли, почему он любит полагающихся на себя? Потому что они помогают диаволу, и сами себе строят козни. Я не знаю другого падения монаху, кроме того, когда он верит своему сердцу. Некоторое говорят: от того падает человек, или от того; а я, как уже сказал, не знаю другого падения, кроме сего: когда человек последует самому себе. Видел ли ты падшего — знай, что он последовал самому себе. Нет ничего опаснее, нет ничего губительнее сего» (преп. Авва Дорофей, Душеполезные поучения, поучение 5. О том, чтобы не полагаться на свой разум, М., Правило веры, 1995, С.89)
Но вернёмся к блудному сыну, который говорит: «Мой отец праведен даже по отношению к наёмникам. Зачем же мне работать на этого тирана — дьявола, который принуждает нас делать такие дела, которые приносят смерть. Затрачивая столько же сил, я лучше буду трудиться у отца. Там я буду жить, здесь же мне не разрешают вкушать даже пищу свиней. Свиньи для них драгоценнее человека. Я недостоин быть с отцом, но пойду к нему». Пошёл и говорит: «Отче, прими меня как работника». И что мы видим? Его родной брат, не грешивший как он, смутился его приходом! Кто же из них двоих более твёрд в добре теперь? Блудный сын знает всю горечь греха и его уже ничто не оторвёт от отца. Хотя никому не посоветуешь идти опасным путём блудного сына, ведь он мог и не вернуться. Тьма может стать непроглядной, и ты уже не найдёшь дороги назад, как это случилось с Иудой, отвернувшимся от Христа, от призвания быть апостолом, от самой жизни.
Путь блудного сына — не пример для подражания. Отец, давая ему наследство, рисковал потерять своего сына. Бог, создавая свободных людей, тоже пошёл на этот риск, как пишет отец Софроний в своей книге [41] . Бог даёт Адаму свободу, потому что без свободы и добрый поступок не имеет действительной ценности. Такие добрые дела могут быть и хороши, но они не имеют значения для вечности. Можно прожить жизнь порядочным человеком, но не стяжать вечности. Бог же хочет, чтобы мы жили вечно, Он сотворил нас для этого. Его Любовь идёт на риск, давая нам свободу. Бог говорит: «Если человек образумится, пусть даже пройдя через многие падения и боль покаяния — Я приму его». Блудный сын вернулся в дом отчий, и радость наполнила душу родителя. Не потому, конечно, что он вернулся живым и здоровым, как сказал старшему сыну один из слуг, а потому что он был мёртв и ожил. Слуга не понимает радости отца, он всего лишь слуга.
41
«Бог создавал мир и, главным образом, человека, рискуя. И я, созерцая пришествие Христа на землю, созерцаю и сей Божественный риск в пределах доступных мне. Если человек подлинно свободен, свободен, как образ и подобие Бога, то неизбежно мы мыслим, что Бог „в начале“ создавал чистую потенцию, и все, что затем следует в судьбах человека, уже не зависит только от Бога Творца, но и от свободы каждой человеческой личности (персоны). Каждый из нас свободен согласиться с Богом, соединиться с Ним в любви или же отвергнуть Его и наивно обратиться к поискам иной жизни. „Наивно“, потому что вне Божественного Начала нет жизни. Итак, в свободе человека — трагизм всей истории мира. И Бог, несомненно, предвидел эту трагедию, созерцал ее в Своей Вечности. Итак, творение человека есть тот трагический жест, которым Бог — Отец бросает нас в бездны бытия, вызвав из бездны не — бытия. Бог, „везде Сый и вся исполняяй“, окружает нас, где бы мы ни были; Он любовно ищет нас, зовет к Себе, терпит, ждет… Никогда не насилует нашей свободы; почитает нас, как если бы мы были равны Ему. Во всяком случае, Он обращается с нами как с равными Себе и ничего другого не ждет от нас, как увидеть во всем подобными Ему… Я так понимаю Откровение во Христе, Который и как Человек воссел одесную Отца» (Софроний (Сахаров), архим, Письма в Россию, М., Паломник, 2003, С. 171–172).
И нам, как служителям Божиим, надо быть осторожными и внимательными в разговорах с людьми о Боге, чтобы не исказить евангелие Христово и не превратить благовестие в карикатуру, приписывая Богу свои собственные мысли. Именно этим и дорог нам отец Софроний, потому что в нем и чрез него мы познаем неискажённую мысль Бога о человеке. Исключительно благодаря ему мне стали понятны многие вещи, касающейся нашей жизни в Боге. То, как он относился к нам, было воистину нежной материнской заботой, несмотря на то, что мы иногда вели себя совсем не по — доброму. Некоторые приходили жить в монастырь, и причиняли ужасно много неприятностей и бед. Я, совсем ещё молодой, как-то сказал ему об одном таком человеке: «Отче, почему бы Вам не отправить его из монастыря?» Он же ответил: «Нет — нет, нам надо заботиться о том, как помочь человеку в жизни, а не о том, как её разрушить». О человеке, разрушающем нашу монастырскую жизнь, он заботился, как бы не навредить его жизни. Говоря такие слова, он прежде много — много молился о нем, и потому, в конце концов, все устроилось к лучшему. Наш монастырь существует по — прежнему, тот человек не смог разрушить его. Он не разрушил и свою жизнь, он ушёл из монастыря довольно спокойно, и нашёл себе что-то более ему подходящее. Но отец Софроний участвовал в его жизни, стараясь помочь обрести путь ко спасению. Некоторые из нас, и я в том числе, тоже причиняли вред обители, но Бог все покрыл.
Не раз отец Софроний говорил о состоянии современного мира, зашедшего в безвыходный тупик [42] . Из поколения в поколение продолжают случаться самые ужасные трагедии и катастрофы, и лишь по одной единственной причине — человек не хочет сказать всего одно слово: «Господи!» И поэтому человеку просто невозможно выйти из своего тупика. «Невозможно, — говорил он с болью в душе, — но для Бога, — добавлял он, — легко». То, что невозможно для человека, то для Бога легко. И я был так рад слышать, что для Бога это легко. Психологически трудно поверить в такие слова, но я верил ему. Может быть, потому что мне с детства была присуща вера в то, что Бог всемогущ. И если к тому же отец Софроний говорил, что для Бога легко все изменить, я вполне верю в это.
42
«Мы кружимся поспешно, чтобы уловить вспышки, то там, то здесь новых драм или наивных радостей… Но в глубинах исторической подпочвы с невероятной быстротой растет „раковая опухоль“; я имею в виду „духовный рак“, иначе говоря, отчаяние. Все большее и большее число людей уже не видят смысла в жизни. И когда это наблюдаешь у стариков, стоящих пред лицом смерти, то еще не так поражается душа; но когда молодые люди, у которых едва открылись глаза к осознанию данной им жизни, впадают в отчаяние от видения царящего в мире абсурда, тогда печалится глубоко сердце. И нет путей им помочь…» (Софроний (Сахаров), архим, Письма в Россию, М., Паломник, 2003, С.273).
Итак, если мы носим в своём сознании мысль о том, что Богу неважно какой я есть, а важно только то, чтоб я наследовал жизнь, то тогда все, что случается с нами может послужить для нас шагом вперёд к желанной цели — к подлинному видению Бога и к преображению самого себя благодатью Божьею. Наступит день, когда и я смогу сказать: «Ныне и аз есмь благодатью Твоею, Боже, благодарю Тебя!» Вот какую цель жизни должно всегда иметь перед собой. И тогда, во — первых, все станет исполнено великого смысла и жизнь будет в радость, потому что даже то, что нам приходиться терпеть мы соотносим с конечной целью, с днём нашего рождения в новую вечную жизнь. Во — вторых, тогда меняется отношение и к смерти. Святые отцы говорят, что блажен непрестанно помнящий о своём исходе отсюда. Но каким образом помнящий? Неужели надо всегда себе говорить: «Я скоро умру, я скоро умру…» Конечно, нет, ты не сможешь тогда и жить. Просто надо воспринимать каждый случай в жизни как возможность нечто приобрести для грядущей вечной жизни, как подготовку ко дню своего рождения. Чтобы когда настанет час смерти, могила не поглотила меня целиком, но чтобы родиться, жить и далее совершенствоваться до полноты возраста Христова. Смерть тогда будет для нас торжеством, она является смертью только для тех, кто живёт лишь одной земной жизнью. Смерть отнимает все мирские удовольствия, и даже саму эту жизнь, так что плотской человек приходит в ужас: «Что теперь со мной будет?» Что будет? Нас ждёт ещё большая радость и избыток жизни, надо только готовиться к этому.
Помню, как отец Софроний, уже будучи не в силах ходить, незадолго до своей кончины, с сияющим лицом говорил: «Смерти для человека не существует. Человек не может умереть. Чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Если мы верим в это, то это и будет с нами». Он иногда по старческой немощи не мог выговорить и слов, но когда начинал говорить о Боге, то озарялся, мысли лились одна за другой, и мы не успевали переводить [43] за ним. Это было удивительно. Он говорил, что старость — это торжественное ожидание чего-то великого.
43
Имеется в виду переводить на другой язык для тех, кто не знал русского языка среди присутствующих на беседе. — прим. перев.
Вот чем я хотел поделиться с вами. Мы живём не для того, чтоб стать терпеливыми, или послушными, и прочее, мы трудимся не для этого, но ради вечной жизни, чтобы видеть Бога как Он есть. Это заглавие одной из книг отца Софрония. Сам он не дерзал так назвать свою книгу. Ведь над отцом Софронием потом некоторые насмехались: «Кто хочет увидеть Бога пусть едет в Эссекс». Помню, прежде чем издавать книгу, в монастыре молились около месяца, и потом отец Симеон предложил такое название по — французски. Опубликована она была сначала на французском языке, потому что для публикации на русском не могли найти средств. Отец Софроний долго думал, не решаясь дать такое название. Но потом сказал: «В конце концов, отец Симеон прав. Как мы хотим видеть Бога: так как Он есть, или так как Он не есть? Да и все, что я написал в книге — именно об этом. Я говорю, что мы не можем видеть Бога, за исключением случая, когда живём в покаянии. Я повторяю то, что сказали и святые отцы» [44] . Так он согласился с предложенным наименованием книги, и понёс на себе ответственность и последствия.
44
Отец Софроний, видя смущение некоторых в связи с заглавием его книги «Видеть Бога как Он есть», пояснял, что речь здесь идет о видении Бога не в Его Сущности, которая непознаваем, а в Его энергиях. Сущность не сообщима. Но энергии, конечно, не могут быть в противоречии с Сущностью — прим. перев.
Я же, пребывающий во мраке в отличие от святого Силуана и отца Софрония, думал: «А должно ли нам быть такими дерзновенными? Не лучше ли думать как-то посмиреннее…» Тогда я не понимал, что быть смиренным — значит, быть реалистом. Смирение — это не отвергать дар, изливающийся от Бога, но стремиться к нему. Смирение — это осознать, что мы призваны к обожению и должны стать богами. «Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений», — поем мы при погребении усопших, и эти слова, как говорил отец Софроний, являются содержанием жизни, также как и слова молитвы: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам». В этом весь устав и монашеской, и христианской жизни. Все мировоззрение отца Софрония было сосредоточено именно на этой конечной цели — на видении Бога. Я хоть и понял это, но до сих пор, вот уже в течение сорока пяти лет, никак не могу усвоить, как следует. Ведь он всегда учил нас тому, чтобы мы стали святыми. Не воображать себя святыми по гордости, но стать святыми, как того желает Бог, и поэтому для человека стыдно не стать святым, потому что это значит остаться на уровне кошек и собак.
Как-то в монастырь приехал один епископ, прежде не расположенный к нам, так как монастырь был для него неканоническим, состоящим из монахов и монахинь. Но вот, приехав, он отслужил литургию в день святых жён — мироносиц и начал говорить слово о том, как Христос благоволил, чтобы первыми к Его Гробу пришли жены, ставшие благовестницами для самих апостолов. И что великая мудрость старца Софрония проявилась именно в устроении такой смешанной обители. Он хвалил и превозносил старца так, что мы вынуждены были опустить глаза. Я же с нетерпением ждал, что скажет на все это отец Софроний. Скажи он: «Ну, что Вы, Ваше Преосвященство, я грешный», владыка стал бы хвалить его ещё больше за смирение; сказать: «Да, я это мудро устроил», он, конечно, тоже не мог. Мне было интересно, что же отец Софроний ответит, хотя сейчас стыдно, что я не сказал в тот момент Богу: «Господи, помоги ему, дай ему Твоё слово». С другой стороны, хорошо, что так не сказал, иначе бы наверняка гордо подумал, что это благодаря мне он мудро ответил. А сказал он следующее: «Ваше Преосвященство, да будет со мною по слову Вашему». И скажу вам, именно после этого мне стало понятнее, что же такое смирение. Его слова были для меня как откровение, как шаг вперёд к нашей конечной цели, как фундамент и основание моей жизни.