Жизнь продолжается
Шрифт:
Она достала из сумочки две фотокарточки и протянула нам с Флавианом по одной каждому. Мы посмотрели на них, затем друг на друга и улыбнулись.
На фотографии сверкал счастливыми глазами и детской радостной улыбкой совершенно исхудавший, с редкой седой двухмесячной бородкой, в ярко-чёрном с белыми крестами и херувимами схимническом кукуле, контрастно выделяющемся на фоне серенькой подушки, профессор-схимонах Агафангел.
Подходя к дому, я поймал себя на том, что инстинктивно притрагиваюсь к лежащей в застёгнутом кармане джинсовой рубашки фотографии и почему-то напеваю себе под нос:
Я Бяка-Закаляка
С острова
Кого я поцелую —
Сразу... расколдую!
Вот ведь привязалось же!
ГЛАВА 7. ТАТЬЯНИН МУЖ
— А я всё равно разойдусь с этим уродом! И вы, батюшка, меня на это благословите! — Нотки отчаяния прорывались в истошно-жалостном крике.
— Танечка, Танечка! Успокойся, моя хорошая. — Голос Флавиана звучал искренним участием. — Не проблема развестись, проблема — как твой Васятка без отца расти будет?
— Да уж пусть лучше будет без отца, чем с этим козлом непросыхающим! — Разрыдавшаяся Татьяна беспомощно-детски уткнулась в крест на груди у батюшки и прижалась к нему, захлебываясь плачем.
Флавиан осторожно положил свою мощную пятерню на её вздрагивающую голову в сбившемся набок платочке и тихонько поглаживал по начинающим седеть волосам, виновато глядя на меня, мол — прости, подождать придётся с редактированием твоей статьи для местной православной газеты.
Я безропотно кивнул головой, молча показал Флавиану пальцем на сумку с ноутбуком, потом — на дорожку, идущую в глубину церковного дворика, и сложил ладони под благословение. Флавиан кивком благословил, и я не спеша отправился в глубь сада, в красивую резную беседку. Там, раскрыв свой портативный компьютер, я занялся литературной обработкой набранного «вчерне» материала о местночтимых святых Т-ского края.
Конечно, литература — литературой, а живые души — главная забота пастыря. Поэтому я решил терпеливо дожидаться, пока Флавиан не освободится, а тем временем сам начал старательно шлифовать своё «бессмертное творенье».
Флавиан подошёл достаточно скоро и грузно уселся на скамеечку напротив меня, облокотившись на стоящий в центре беседки круглый столик.
— Ну, Лёша, слава Богу! Развода пока не будет! Смирилась-таки Танюшка со своей «веригой» и решилась запрячься как следует в духовную работу. Помоги ей, Господи!
— А что, отче, сильно он пьёт, этот муж Татьянин?
— Гриша-то? Сильно. Когда не пьёт — золото мужик, работяга, рукодельник, с Васяткой, сыночком, мастерит что-нибудь, на рыбалку водит, даже уроки учить помогает. Но как «шлея под хвост» — капля в рот попадает, — то всё! От недели до месяца-двух пьёт без передышки, приползает домой драный, избитый, раздетый, падает и — делай с ним, что хочешь! Хорошо хоть не хулиганит, смирный, когда пьян, разве что песни иногда поёт да плачет.
Грузчиком на продовольственном складе работает, там им частенько «премиальные» спиртным выдают. А потому и пьянство там, конечно, процветает. Хотя, впрочем, «свинья везде грязь найдёт», кто хочет выпить — тот «обрящет» где угодно.
У нас в НИИ руководитель соседнего отдела «интеллигентнейший» был человек, доктор наук, автор многих изобретений, наставник молодёжи прекрасный, меломан, коллекция классической музыки у него была огромная, но — запойный пьяница.
Раз в квартал брал «за свой счёт» неделю, закрывался в квартире с парой ящиков водки и пил круглосуточно. Пил и Вагнера слушал, одну и ту же пластинку всегда. Он холостяком старым был, возможно,
— Страшно как, отче!
— Страшно, Лёша! Страсть пьянства миллионы уничтожает, побольше любой войны или эпидемии какой-нибудь. Медленно уничтожает и мучительно. Причём и для пьющего мучительно, и для окружающих, особенно для семейных. В нашей поповско-духовнической практике больше половины проблем, которые приходится разгребать, — проблемы, связанные с пьянством. Пьют мужья, пьют жёны, пьют сыновья, пьют дочери, пьют родители, пьют братья, зятья, внуки и т. д. и т. п.
Бывает, ещё только подходит к тебе какая-нибудь незнакомая «раба Божья», а ты уже по лицу видишь, на что жаловаться будет — на пьющего мужа или сына! Жалко их самих, пьяниц-то, жён их ещё жальче, деток их бедных очень жалко, иной раз прямо хоть сам с ними плачь!
— Отче, послушай, но неужели же страсть пьянства настолько непобедима? Почему столько горя от этой водки? Мне вот повезло, что я пить не могу, меня от ста граммов выворачивать начинает и голова потом три дня как «об печку ударенная», так что никакого удовольствия от спиртного я не получаю. Что в нём хорошего-то, что такое множество народа без него жить не может?
— Знаешь, Лёша, я за годы священнического служения столько версий о причинах пьянства наслушался! От самих пьющих, конечно. Якобы они пьют с горя, от отсутствия работы (квартиры, дачи, зарплаты, повышения по службе, внимания к себе со стороны домашних и пр.). От радости получения хорошей работы (зарплаты, повышения по службе и пр.). Из-за злой жены, нелюбимой жены, от ревности к любимой жене, из-за тёщи, свекрови, плохой погоды, от стресса, простуды, «с устатка», «за здоровье», «за компанию», «за помин» и т. д., и т. д., и т. д.
Каких только поводов не изобретут! Только всё это, Лёша, — чистая ложь!
Много лет разбираясь с самыми разными случаями пьянства, я понял одну важную истину — пьют люди только потому, что им нравится само состояние опьянения! И больше ни по какой другой причине! Да и наркотики употребляют потому же. По крайней мере, сначала, пока эта страсть не заводит в такое мучительное состояние, что становится уже не до удовольствия, а
Корень проблемы, Лёша, вот в чём. Человек создан Богом для счастья, для радости. Высшее счастье, уготованное человеку Богом и доступное сейчас лишь Ангелам Божьим и уже почившим святым, — пребывание вместе с Богом в Его Вечной Славе и Любви.
Нам, верующим христианам, живущим в этой земной «юдоли скорби» и стремящимся к единению с Господом, доступны лишь слабые отголоски этого Небесного счастья. Да и то лишь тогда, когда Господь Сам, Своим сокровенным Промыслом, приоткрывает нам «щёлочку в небо» и мы, получив живительный глоток небесной благодати, испытываем эту ни с чем не сравнимую, сладость богообщения.
Люди же, живущие без Бога, не ищущие Его Истины и Любви, такого утешения не имеют. Но при этом потребность и тяга человеческой души к счастью и радости, доставшаяся нам в наследство от Адама в качестве «генной памяти», подобно тоске по родному дому у служащих в армии или сидящих в тюрьме, никогда не оставляет человека.