Жизнь пророка Мухаммеда

Ирвинг Вашингтон

Пророк питал сильную злобу к этому городу, непреклонному и глубоко преданному идолопоклонству, городу, который однажды выгнал его из своих ворот, а в другой раз отбросил от своих стен. Он поставил условием мира обращение в его веру и безусловную покорность. Сами послы охотно согласились принять ислам, но утверждали, что требование от жителей Таифа немедленного отречения от старой веры может оттолкнуть их. Поэтому во имя народа они просили позволения продолжить еще на три года поклонение своему старому идолу ал-Лат. Ходатайство было окончательно отвергнуто. Тогда они стали просить только месячной отсрочки, чтобы подготовить общественное настроение, но и в этом получили отказ, потому что, как говорил пророк, идолопоклонство

не может быть совместимо с поклонением истинному Богу. Тогда они стали умолять, чтобы их избавили от обязанности молиться ежедневно.

«Не может быть истинной религии без молитвы», — возразил им на это Магомет; и послы, наконец, принуждены были согласиться на безусловную покорность.

Тогда Абу Софиан, Ибн Харб и ал-Могейра были посланы в Таиф для разрушения каменного идола ал-Лат. Абу Софиан собирался ударить его заступом, но промахнулся и сам растянулся на земле ничком. Народ заволновался, видя в этом хорошее предзнаменование, но ал-Могейра разрушил их надежды, равно как и идола, одним ударом кузнечного молота. После этого он снял с него дорогую одежду, браслеты, ожерелья, серьги и другие украшения из золота и драгоценных камней, которыми разукрасили его поклонники, и на земле оказались только обломки, над которыми вопили и причитали таифские женщины. [23]

23

Такифиты и теперь еще представляют из себя сильное племя, владеющее той же плодородной областью на восточном склоне Хиджазской горной цепи. Некоторые живут в древнем городе Таифе, другие же в палатках и имеют стада коз и овец. Они могут собрать две тысячи кремневых ружей, и в войнах с нахабитами отстояли свою крепость Таиф (Burckhadt’s Notes).

К числу лиц, продолжавших еще отвергать власть Магомета, принадлежал и бедуинский начальник Амир ибн Туфиель, глава могущественного амирского племени. Он славился личной красотой и княжеской роскошью; но это был человек надменный и тщеславный. На многолюдной ярмарке в городе Оказе, лежащем между Таифом и Наклахом, куда собирались обыкновенно купцы, богомольцы и поэты со всех частей Аравии, на этой ярмарке глашатай обыкновенно провозглашал: «Кому нужен вьючный скот, пусть отправляется к Амиру; если кто голоден, пусть идет к Амиру, и он накормит его; если кого преследуют, пусть идет к Амиру, и у него он найдет защиту».

Амир прельщал всех своею щедростью, и вместе с популярностью увеличивалось и его честолюбие. Вырастающая сила Магомета порождала в нем зависть, так что, когда ему советовали вступить с ним в договор, он высокомерно отвечал: «Я поклялся не останавливаться, пока не завоюю всей Аравии; и не мне преклоняться перед этим курайшитом».

Однако после завершающих побед мусульман и ему пришлось прислушаться к совету друзей. Он отправился в Медину и, явившись к Магомету, откровенно спросил его:

— Будешь ли ты мне другом?

— Клянусь Аллахом, никогда, — был ответ, — пока ты не обратишься в ислам!

— А если я обращусь, удовлетворишься ли ты властью над городскими арабами и оставишь ли мне бедуинов пустыни?

Магомет отвечал отрицательно.

— Что же я выиграю, приняв твою веру?

— Сообщество всех правоверных!

— Я не нуждаюсь в их сообществе, — отвечал высокомерный Амир и, пригрозив пророку войной, возвратился к своему племени.

Совсем иного характера был Ади, князь бедуинов племени Таи. Его отец Хатим пользовался известностью не только как славный воин, но и как безгранично щедрый человек, так что в Аравии вошло в обычай говорить: «Щедр, как Хатим». Сын его Ади был христианин и, хотя в щедрости и не уступал отцу, но был недостаточно храбр. Устрашенный опустошительными

нападениями мусульман, он приказал молодому арабу, пасшему в степи его верблюдов, иметь всегда под рукой несколько самых сильных и быстрых верблюдов и тотчас же предупредить его в случае приближения неприятеля.

Случилось так, что Али проезжал с конным отрядом эту местность, имея при себе два знамени — белое и черное: молодой бедуин бросился к Ади с криком: «Мусульмане близко. Я издали видел их знамена!» Ади тотчас же усадил жену и детей на верблюдов и бежал в Сирию. Его сестра, прозванная Саффаной, или Жемчужной, попала в руки мусульман, которые отвели ее вместе с другими пленными в Медину.

Когда Магомет проходил около места ее заключения, она, увидя его, закричала:

— Сжалься надо мной, посланник Божий! Мой отец умер, а тот, на чьей обязанности лежало быть моим защитником, бросил меня. Сжалься надо мной, посланник Бога, и Бог будет милостив к тебе!

— Кто твой защитник? — спросил Магомет.

— Ади, сын Хатима.

— Он бежал от Бога и Его пророка, — ответил Магомет и прошел мимо.

На следующий день, когда Магомет опять проходил мимо, Али, тронутый красотою и горем женщины, сказал ей потихоньку, чтобы она встала и снова обратилась к пророку со своей просьбой. Она послушалась и повторила свою мольбу: «О пророк Божий! Мой отец умер, а брат мой, который должен служить мне защитником, оставил меня. Сжалься же надо мной, и Бог будет милостив к тебе».

Магомет милостиво обернулся. «Да будет так!» — сказал он и не только дал ей свободу, но подарил одежду и верблюда и отправил в Сирию с первым отходившим туда караваном.

Приехав к брату, она стала упрекать его за то, что он покинул ее. Ади осознал свою вину и получил прощение. Затем она принялась убеждать его, чтобы он примирился с Магометом. «Он — истинный пророк, — говорила она, — и скоро будет владыкой мира; торопись же вовремя добиться его благосклонности».

Хитрый Ади принял ее совет и, отправившись поспешно в Медину, приветствовал Магомета в мечети. Его собственный рассказ об этой встрече дает яркую картину простоты обращения и образа жизни Магомета, даже когда он достиг полной верховной власти и быстрых успехов в военных завоеваниях. «Он спросил, — рассказывает Ади, — мое имя, и когда я сказал ему, то пригласил меня к себе в дом. Дорогой к нему подошла хилая, изнуренная женщина. Он остановился и поговорил с ней о ее делах. Это, подумал я про себя, далеко не по-царски. Когда мы вошли к нему в дом, он подал мне кожаную подушку, набитую пальмовыми листьями, и предложил мне сесть на нее; сам же поместился на голом полу. Это, подумал я, даже совсем не по-княжески!

Тут он три раза просил меня принять ислам. Я сказал, что у меня есть своя вера. „Я знаю твою веру, — отвечал он, — лучше, чем ты сам. Ты, как князь, берешь у своего народа четвертую часть получаемой добычи. Разве это согласно христианскому учению?“ Из этих слов я понял, что это — пророк, знающий больше других людей».

«Ты не склоняешься к исламу, — продолжал он, — потому что видишь нашу бедность. Но близится время, когда все истинно правоверные будут обладать такими богатствами, что не будут знать, куда девать их. Может быть, тебя удерживает малочисленность мусульман сравнительно с громадным количеством их врагов? Клянусь Аллахом, недалеко время, когда мусульманке можно будет одной безопасно совершать свое путешествие на богомолье из Кадезии в Мекку. Ты, вероятно, думаешь: сила в руках у неверных; знай же, что скоро настанет время, когда мы водрузим наши знамена на белых башнях Вавилона [24] »!

24

Weil. Mohommed. P.247.