Жизнь солдата
Шрифт:
А как приятно полежать в гуще этого разнотравья! Летом, когда идет сенокос и вокруг распространяется запах подсохших трав, на лугу появляется множество копен сена. Осенью луг весь остриженный, и только кое-где на возвышенностях стоят большие стога сена. Зимой он покрыт белоснежной скатертью. Берега у реки обрывистые и глинистые, постоянно разрушающиеся. На этих обрывах бесчисленное количество круглых отверстий – ласточкины гнезда. Даже из моего НП они виднеются как родимые пятна отвесного берега.
Немного выше по реке в луг врезается довольно большой залив, всеми называемый «Старик». Говорят, что когда-то здесь проходил сильный боковой рукав Днепра, а затем наносные
Еще выше по реке, за Стариком, берег Днепра густо зарос высоким кустарником лозы, а еще дальше видны, хотя и не так ясно, опять луга, леса и где-то далеко, чуть ли не на горизонте, какая-то деревушка, вернее ее окраина. Слева от моего НП по правому городскому берегу Днепра я вижу почти безлюдный участок горы с резкой крутизной, а дальше гора становится пологой, и на склоне ее расположены убогие домики, наполовину врезанные в скат горы с одинокими маленькими окошками в сторону Днепра. В них живет беднота. Затем гора делает крутой поворот к Днепру, и поэтому выше мне Днепр не виден. От крайней линии выступающей горы до моего берега в этой дугообразной естественной лагуне образовалась песчаная конусообразная отмель, которая год от года растет и ширится. Еще в начале нашего века у этого изгиба реки была глубокая вода, и какой-то предприимчивый рогачевец построил здесь купальни: отдельно для мужчин и отдельно для женщин. За небольшую плату люди охотно ходили сюда купаться. Мама рассказывала, что в бытность своей молодости она тоже посещала эти купальни.
Глядя на эту растущую песчаную косу, даже не верится, что здесь когда-то свободно перекатывались волны Днепра. Постепенно Днепр стал наносить песок в эту заводь и появилась песчаная коса, которая росла из года в год, и, уплотняясь, становилась все выше и шире, и на ней стала расти трава и лоза. Сейчас острие косы уже недалеко от нашей дамбы. Между косой и берегом образовался узкий залив, где прописалась на местожительство бесчисленная семья лягушек. По вечерам они устраивают настоящие концерты, которые слышны по всему днепровскому раздолью. Во время последнего разлива реки в этом месте уже виднелся приличный островок, заросший лозой.
Теперь вы примерно представляете, какой изумительный обзор открывался с моего наблюдательного пункта. Идея НП пришла ко мне неожиданно, когда я зачем-то с трудом пробился сквозь чертополох к задней стенке нашего сарая, который нависал прямо над обрывом. Оглянувшись, я вдруг отметил про себя, что отсюда обзор местности гораздо шире и интересней, чем со двора. Не откладывая это дело в долгий ящик, я принес лопату, расчистил себе местечко и два узких выхода: к нашему двору и к козьей тропинке вдоль горы. Это было не так просто для восьмилетнего мальчишки. Вокруг были непролазные колючие растения и обжигающая крапива, а на мне были только трусы. Пришлось потрудиться в поте лица. Но зато потом я испытывал величайшее удовольствие от моего НП: я мог теперь видеть все и всех, а меня никто не видел.
О, вы наверно знаете, как интересно наблюдать за людьми, когда они думают, что их никто не видит! И, с другой стороны, мне казалось, что мой НП к тому же еще и неприступная крепость. Сами посудите: кто мог решиться лезть сюда сквозь заросли чертополоха и крапивы? Ниже подо мной была глубокая яма. Там раньше соседи брали глину для домашних нужд. Но наш хозяин дома Симон Ривкин стал каждый раз кричать им, что скоро из-за них сарай рухнет в Днепр, и все прекратили копаться в нашей горе. Нашли другое место. Теперь наш сарай не рухнет, хотя, если хорошо присмотреться, то какой-то уклон в сторону обрыва у него есть. Но тогда я меньше всего об этом думал. Я целыми днями пропадал на моем НП и никак не мог насмотреться на давно виданные картины. С НП все смотрелось как будто бы впервые.
И еще одно обстоятельство меня очень радовало: никто не знал о моем НП. Это было необходимо, чтобы мне не мешали. Однажды, примостившись ранним утром на моем НП, я убедился, как хитер наш дальний сосед. Рано утром он спустился к берегу реки, перевернул и столкнул на воду свою «душегубку» (так называют у нас дубленный челнок), положил в нее удочки и сеть и подъехал к тому месту, где река уже всего. Там он забросил сеть в реку и в ожидании улова стал ловить рыбу удочками. Соседи спускаются с горы и, наверно, думают: "Какой заядлый любитель-рыболов Иван Терентьевич – с утра пораньше сидит на реке с удочками". А Иван Терентьевич через каждые полчаса вытягивает сеть и бросает пойманную рыбу на дно лодки в ту половину, где вода плещется. И так несколько раз: забросит сеть – смотришь, полную корзину с рыбой несет домой.
Через полчаса жена «удачливого» рыбака уже стучится к нам в дом с вопросом, не нужна ли нам свежая рыба. И мама покупает молодых щук, потому что они действительно свежие, и из них получится отличная фаршированная рыба. А что это за рыба, известно только тем, кто ее пробовал. Когда в доме пахнет фаршированной рыбой, то кажется, что сегодня не обычный день, а праздничный.
Однажды, когда я выгнал корову в стадо и хотел уже вернуться в дом досматривать свои утренние сны, я услышал, что кто-то под горой пилит дрова. А какие под горой могут быть дрова? Может топляков за ночь натаскали? Я конечно, забыв про сон, немедленно побежал на свой НП. И что же я увидел?
Братья Клетецкие – Сашка, Федя и Сенька – распиливали старую полузасохшую ветлу на дамбе, как раз на участке наших соседей Драпкиных. Дерево это давно уже согнулось в три погибели, сердцевина у него была полностью вылущена и неизвестно каким чудом оно удерживалось на весу. Оно всем мешало проходить на дамбу. И все при этом сетовали на кого-то, кто не убирает ее с дороги. Нам же, мальчишкам, дерево очень нравилось тем, что в ее стволе у основания образовалось корыто. Мы туда ложились, как в детскую люльку, и смотрели в высокое синее небо.
Братья Клетецкие сделали для всех полезное дело. Сколько я помню их, они всегда следили за порядком на дамбе: старые деревья срезали на дрова, а новые сажали. Причем, делали они это довольно просто. Я сам несколько раз наблюдал. Они срезали у какой-нибудь ветлы тонкую, прямую как шест, ветвь со свежей зеленой корой; один конец заостряли топором и этим острым концом опускали в глубокую яму и засыпали землей. Потом лунку заливали водой, и на этом посадка нового дерева была закончена. Даже не верилось, что из этого тонкого гладкого шеста вырастет когда-нибудь могучее дерево. Но именно так все и получалось. Недели через две зеленый шест начинал ветвиться, и тоненькие его веточки буквально изо дня в день вытягивались в небо. И казалось, что это дерево растет здесь давным-давно. Вообще, эти Клетецкие очень аккуратно жили. Что мне очень нравилось у них, так это ступеньки с горы, сделанные из камней и дощечек. При любой непогоде можно легко спускаться и подниматься в гору. А у нас были тропинки, которые во время дождя становились непроходимыми.