Жизнь солдата
Шрифт:
Мы бегали на дамбу смотреть не только богатырское телосложение Бориса Славина. Нам было еще интересно смотреть, как он плавает. А пловец он был больше чем искусный. Он никогда сразу не бросался в воду. Разденется и минут пять или десять сидит на берегу и остывает. Затем подойдет к воде, ступит один шаг в воду (здесь берег уходит круто в глубину) и шумно ныряет. Волны от его броска постепенно расходятся, вода опять становится гладкой и тихой, а Бориса все нет и нет. И вдруг на самой середине реки, тихо поднимаются его руки, а затем и голова. Он плывет спокойно, переваливаясь с боку на бок, не торопясь делает закидки руками, а у шеи и головы образуются высокие пенные буруны, как на носу у парохода. Доплывет до другого берега (а Днепр здесь широкий) и без остановки плывет обратно.
О, как мы завидовали ему. Сами мы еще плохо плавали. Но несмотря на это, дамбе не изменяли. Лучше поплавать здесь около берега, чем на песчаной косе далеко от берега. Многие мальчишки боялись здесь купаться и уходили на косу, на пляж. Но там их часто ждали движущийся песок, неожиданные ямы и печальные последствия.
Из своего НП я несколько раз видел, как тонут мальчишки. Кто с душераздирающими криками, а кто тихо, безмолвно уходит под воду, да так, что друзья думают, что он нырнул и даже считают вслух, сколько секунд он продержится под водой. А когда счет переходит за шестьдесят, всех охватывает беспокойство, и несутся над Днепром тревожные, запоздалые крики неотвратимой беды: "Утонул!"… Прибегают взрослые, ныряют, пробуют найти мальчика, но не находят. Затем прибегают родители, вызывают рыбаков, рыбаки ставят сети ниже по течению, щупают дно реки рыболовными баграми и опять ничего не находят. Был мальчик – и нет мальчика. Родители еще и еще расспрашивают товарищей сына. Как им хочется, чтобы кто-нибудь сказал, что их сына с ними не было. Но товарищи стоят на своем. И постепенно все расходятся. И идет печальная весть из дома в дом, и предупреждают родители своих детей, чтобы они не смели ходить к реке без взрослых. Но проходит несколько дней и опять на пляже ватаги мальчишек с восторгом купаются в реке, позабыв о всех опасностях.
Однако не подумайте, что в нашей реке тонули только дети. Бывали случаи, когда тонули взрослые, умеющие плавать. Однажды я был в гостях у моего друга Арона Шпица, который живет на улице Луначарского, около русского кладбища. Обычно я шел домой по улице Либкнехта. Но на этот раз мне захотелось пройтись вдоль берега реки. На пляже было полно народа. Почти все плескались недалеко от берега. Только одна женщина плавала на середине реки. И вдруг ни с того ни с сего она стала кричать: "Помогите! Помогите!" Вначале все стояли и смотрели на нее в недоумении. Но вот она скрылась под водой, а через секунду опять вынырнула и опять донеслось: "…ите!" Вот тогда-то несколько человек бросились бежать по мелководью. Один из них обогнал всех и поплыл к ней. А она то опускалась, то поднималась и издавала нечленораздельные звуки.
Когда мужчина подплыл к тому месту, где она тонула, ее не было над водой. Он нырнул и через несколько секунд показался вместе с ней. Она была в беспамятстве, как неживая. Мужчина вынес ее на берег, положил животом на свое колено и потихоньку надавил на спину. И вдруг изо рта и носа брызнули фонтаны воды. Женщина раскрыла выпученные глаза и издала страшный визг. Я испугался и убежал, так и не узнав причину, из-за которой она чуть не утонула. И долго мне потом вспоминался ее страшный взгляд и сумасшедший крик. Нет, что ни говорите, а лучше нашей дамбы нет места для купания. Насколько я помню, на дамбе никто никогда ни разу не тонул…
После купания Борис Славин любил полежать на гладких теплых камнях с закрытыми глазами, погреться на утреннем солнце. Говорят, утренние лучи солнца самые полезные для здоровья человека. Мы с Борисом Драпкиным сидим и ждем, пока Борис Славин немного обсохнет. Потом он сядет и что-нибудь расскажет про старину. Именно от него я узнал, что там, где теперь – наша дамба, раньше была обыкновенная улица, и на высоком крутом берегу стояли дома и жили люди. Об этом ему рассказывал дед его, когда он был маленьким.
Каждый год во время половодья Днепр сильно подмывает правый берег, но не везде одинаково. Сильный ущерб наносится тому берегу, где порода земли мягче. Многое, конечно, зависит и от силы наводнения. В силе речной воды можно убедиться, если проследить за изменениями кладбищенской горы. Когда Днепр протекал вдоль правого высокого берега мимо кирпичного завода, то кладбищенская гора нависала прямо над водой без особых изменений сотни лет. Но затем Днепр, намыв песчаную преграду, повернул в поле, сделав большую дугу, возвратился к кладбищенской горе и так усиленно стал ее подмывать, что она отступила от берега метров на двадцать пять. Каждый год падали сосны, терявшие под собой опору, а у подножья горы вечно валялись черепа и кости, вывалившиеся из старых могил, которые были довольно далеко похоронены от края горы. То же самое происходило когда-то и с нашей горой. Чтобы приостановить разрушительное действие воды, под нашей горой построили дамбу, замостив весь берег большими камнями. Можно с уверенностью сказать, что эта дамба спасла от разрушения всю южную часть городка, в том числе и возвышенность, на которой стоит замок…
Бывать с Борисом Славиным на дамбе было интересно…
С Борисом Драпкиным у нас часто завязывалась крепкая дружба. Правда, она носила временный характер. Но зато в это время мы всегда были неразлучны: куда я – туда и он, куда он – туда и я. Я уже говорил, что он был старше меня, вечно болел и сколько мать ни кормила его, он никак не поправлялся. Но он имел несколько достоинств. У него было доброе сердце. Даже при строгом запрете матери он в укромном месте, чтоб никто не видел, с удовольствием делился со мной своими лакомствами. Для меня это были деликатесы богачей, которые были не по карману нам. Но нельзя сказать, что родители Бориса были богаче. Просто он у них был единственный мальчик, и они ничего не жалели для него. И еще немаловажное для меня достоинство Бориса было в том, что он был лучшим математиком в школе.
Так вот, при очередном периоде нашей дружбы, я раскрыл ему мою тайну и привел его на свой НП. А если честно признаться, то мне уже надоело в одиночку сидеть на НП. Еще немного времени и он стал бы мне неинтересен. Трудно все-таки в одиночку переживать все увиденное. Я расхвалил Борису все преимущества своего НП перед обыкновенным наблюдением со двора. С тех пор мы вместе дежурили на НП. Теперь мне стало намного веселей. НП мы расширили. По предложению Бориса мы принесли сюда на хранение различные вещи, чтобы НП выглядел, как рубка на корабле. И среди прочих вещей здесь появились махорка, бумага, спички (ведь никто никогда еще не встречал некурящего моряка). И конечно, начались заинтересованные разговоры. Не могли же мы сидеть вдвоем и молчать. Все эти нововведения на НП: шум, курение, – не могли, конечно, сохранить тайну нашего местопребывания. Выследила нас тетя Сарра, жена дяди Симона Ривкина, хозяйка нашего дома.
Когда мой отец умер, мама все, что могла, продала и купила у Ривкина половину дома. У тети Сарры и дяди Симона детей не было. Это были аккуратные, правдивые и добрые люди. Они принимали активное участие в становлении моих сестер, брата и меня, конечно. Они были старше моей мамы, и поэтому мама всегда считалась с их советами. Нам очень повезло, что мы купили полдома именно у них. Мы, дети, доставляли им массу неудобств, а они смотрели за нами, как за своими детьми. Я не представляю, как бы мы существовали без их участия.
Это тетя Сарра будила меня каждое утро в половине пятого, чтоб я успел подоить корову и выгнать ее в стадо. Сам я никогда не смог бы проснуться в такую рань. Тетя Сарра была домохозяйкой, и пока мама была на работе, она всегда за нами следила. Дети есть дети. Мы часто убегали играть, забыв запереть двери дома. И если бы не тетя Сарра, не избежать бы нам несчастий. А дядя Симон был единственный мужчина в доме. Он заботился о его состоянии и состоянии всех построек во дворе. Мы, дети, его слушались. Он никогда не повышал на нас голоса.