Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов
Шрифт:
Я помню, как впервые оказалась на северотихоокеанском побережье, в Риальто-Бич на полуострове Олимпия. Сухопутный ботаник, я предвкушала, как впервые увижу океан, крутя головой на каждом повороте извилистой грязной дороги. Прибыв на место, мы оказались в густом сером тумане, висевшем на деревьях, и моя голова сразу стала влажной. Будь небо ясным, мы бы увидели лишь то, что ожидали: скалистый берег, пышный лес, широкий морской простор. В тот день воздух был непрозрачным, и задник прибрежных холмов показывался лишь тогда, когда из облаков ненадолго выглядывали вершины ситхинских елей. О присутствии океана говорил только низкий рокот прибоя, там, за лужами, что остаются после отлива. Странно: на краю этой безмерности мир стал крошечным, туман скрывал всё, кроме того, что видно на средней дистанции. Мое затаенное желание узреть панораму берега сосредоточилось на том единственном, что я могла видеть: пляже и лужах.
Бредя в серой полумгле, мы быстро потеряли друг друга из вида – через несколько шагов мои друзья растворились, словно призраки. Нас связывали только приглушенные голоса: один обнаружил чудесный камушек, другой – целую раковину двустворчатого моллюска… Читая перед поездкой всякие справоч ники, я знала, что мы «должны» найти морских звезд в приливных лужах. Я никогда еще не видела морскую звезду – разве что высушенную, на занятиях по зоологии, – и очень хотела встретить ее в естественной среде обитания. Я поискала их среди мидий и морских блюдечек: ничего. Лужи были полны усоногих рачков, водорослей экзотического вида, актиний, панцирных моллюсков – достаточно, чтобы удовлетворить любопытство начинающего исследователя луж. Но ни одной морской звезды. Ступая по скалам, я клала в карман раковины мидий цвета луны и облизанные водой щепочки топляка, постоянно приглядываясь. Ни одной морской звезды. Разочарованная, я выпрямилась, чтобы размять затекшую спину, и внезапно увидела ее. Ярко-оранжевую, прилепившуюся к скале, прямо передо мной. Потом с моих глаз будто спала пелена, и я увидела их повсюду. Точно звезды, что загораются одна за другой в темнеющем летнем небе. Оранжевые звезды в расщелинах черной скалы, пятнистые бордовые звезды с вытянутыми лучами, фиолетовые звезды, сгрудившиеся, словно члены семейства в холодный день. Открытия следовали без перерыва – невидимое внезапно сделалось видимым.
Один знакомый из Шайенна, старше меня, однажды сказал, что лучший способ найти что-нибудь – не искать вовсе. Ученому тяжело постичь это. Он говорил, что надо смотреть уголком глаза, быть открытым любой возможности, и тогда искомое предстанет перед тобой. Внезапное обнаружение того, к чему я была слепа всего несколько мгновений назад, стало великолепным опытом. Я могу воспроизвести в памяти эти моменты и до сих пор испытываю чувство выхода на простор. Границы между моим миром и миром другого существа отодвинулись, внезапно всё стало ясно: опыт, принижающий и радостный одновременно.
Внезапное визуальное осознание частично стало следствием поискового образа, возникшего в мозгу. При сложном визуальном ландшафте мозг первоначально фиксирует всю поступающую информацию, не оценивая ее критически. Пять оранжевых лучей, расположенных звездообразно, гладкая черная скала, свет и тень. Всё это – вводные данные, но мозг не сразу интерпретирует их и передает соответствующий смысл сознанию. Лишь когда схемы повторяются и дополняются сведениями из сознания, мы понимаем, чтo видим. Именно так хищник становится умелым преследователем добычи: сложные визуальные схемы складываются внутри его мозга в конфигурацию «пища». Так, некоторые певчие птицы охотятся очень успешно при зашкаливающем количестве определенных гусениц, таком, которое создает поисковый образ в их мозгу. Но те же насекомые могут остаться незамеченными, если их мало. Нейронные цепочки следует тренировать на опыте, чтобы мозг обрабатывал увиденное. Синапсы возбуждаются, и появляются звезды. Невидимое внезапно делается четко различимым.
В масштабе мха бродить по лесам, будучи шестифутовым человеком, почти то же самое, что лететь над континентом на высоте в тридцать две тысячи футов. Находясь так высоко над землей, к тому же по пути куда-то, мы рискуем потерять целое королевство под своими ногами. Каждый день мы ступаем по ним, не видя их. Мхи и другие мелкие существа приглашают задержаться на время, длительность которого едва различима обычным восприятием. Всё это требует от нас внимательности. Посмотри определенным образом, и перед тобой откроется целый новый мир.
Мой бывший муж дразнил меня, высмеивая мою страсть ко мхам – говорил, что это всего лишь декорация. Он воспринимал мхи как обои леса, фон для фотографий деревьев, которые он делал. И правда, ковер мха излучает глянцевитый зеленый свет. Но наведите лупу на эти «обои»: нечеткое зеленое пятно на заднем плане войдет в резкий фокус и перед вами возникнет совершенно новое измерение. Эти «обои» с однородным, на первый взгляд, узором в действительности – настоящий гобелен со сложным рисунком. «Мох» – это множество мхов, которые сильно различаются между собой. Одни напоминают миниатюрные папоротники, другие – страусиные перья, третьи блестят, словно шелковистые волосы ребенка, собранные в пучок. Приглядываясь к покрытому мхом бревну, я неизменно представляю себе магазин тканей с безумными расцветками. В его витринах – куча образцов с богатой текстурой и насыщенными цветами, которые приглашают рассмотреть их получше. Можно ощупать шелковистый драп Plagiothecium или глянцевую парчу Brotherella. А еще – темная шерсть Dicranum, золотые холсты Brachythecium, сверкающие ленты Mnium. Узловатый черный твид Callicladium прошит золотыми нитями Campylium. Миновать их в спешке, не присмотревшись – всё равно что пройти мимо «Джоконды», уткнувшись в мобильник.
Приблизьтесь к этому ковру из зеленого света и тени: тонкие ветви смыкаются над крепкими стволами, образуя лиственную башенку, капли дождя просачиваются сквозь лесной покров, по листьям ползают алые клещи. Архитектура окружающего леса повторена в ковре мха, хвойный лес и моховой лес – зеркальные отражения друг друга. Приглядитесь к тому, что размера капли росы, и лесной пейзаж превратится в размытые обои, став лишь фоном для неповторимого микромира мха.
Учась видеть мох, мы больше слушаем, чем смотрим. Беглый взгляд здесь не поможет. Чтобы уловить далекий голос, различить оттенок подтекста беседы, требуется внимательность, умение фильтровать все шумы и воспринимать музыку. Мох – не фоновая музыка, а переплетенные темы бетховенского квартета. Можно смотреть на мох так же, как вы прислушиваетесь к журчанию воды, бегущей по скалам. Успокаивающий шум ручья содержит в себе множество голосов – как и успокаивающая зелень мха. Фримен Хаус пишет о звуках низвергающегося водопада: вот здесь вода стремительно несется вниз сама по себе, вот здесь ударяется о скалы. Проявите терпение, небезразличие, и вы различите отдельные тоны в этой фуге: скольжение воды по валуну, на несколько октав выше – глубокие тоны шуршащей гальки, бульканье потока, что протискивается между камнями, звонкие ноты капель, падающих в водоем. Так же и с разглядыванием мха. Замедлив шаг и подойдя ближе, мы увидим, как перед нами возникают рисунки, выделяясь из запутанных мотивов ковра. Отдельный узор отличен от целого и одновременно является его частью.
Знание фрактальной геометрии снежинки делает зимний пейзаж еще более чудесным. Знание мха обогащает наше знание мира. Я чувствую перемены, глядя на то, как мои студенты-бриологи [3] учатся видеть лес совершенно по-новому.
Я преподаю бриологию летом, бродя по лесу, делясь своим знанием мха. Первые дни курса – настоящее приключение: студенты учатся различать мхи сначала невооруженным глазом, потом с помощью лупы. Я пробуждаю в них понимание того, что камень покрыт не «мхом», а двадцатью видами мха, и у каждого есть своя история.
3
* Бриология – раздел ботаники, изучающий мохообразные растения.
† Diphasiastrum alpinum – плаун альпийский, на английском – clubmoss. Формально некоторые из перечисленных здесь видов жизни (например, лишайники) – не растения.
И на тропе, и в лаборатории я люблю слушать разговоры студентов. День за днем их словарь обогащается, они с гордостью называют зеленые облиственные побеги «гаметофитами», а крохотные коричневые штуковины на верхушке мха, как и следует, – «спорофитами». Вертикальные пучки становятся «акрокарпами», горизонтальные листочки – «плеврокарпами». Узнавая слово для обозначения каждой формы, ты лучше ощущаешь различия между ними. Имея в своем распоряжении нужные слова, ты видишь всё яснее. Нахождение слов – один из шагов на пути к умению видеть.
Еще одно измерение, еще один набор слов появляются, когда студенты начинают разглядывать мох под микроскопом. Листки терпеливо отделяются друг от друга и помещаются на стекло для тщательного исследования. При двадцатикратном увеличении оказывается, что их поверхность покрыта великолепным рельефом. Яркий свет, пропущенный сквозь клетки, выявляет их изящные очертания. За изучением всего этого время проходит незаметно: это всё равно что бродить по картинной галерее, обнаруживая неожиданные формы и цвета. Порой, проведя час за микроскопом, я отрываюсь от него и поражаюсь тому, как скучен обычный мир, как однообразны и предсказуемы очертания предметов.