Жизнь в стеклах (сборник)
Шрифт:
Иванов быстро втянулся в эту новую жизнь, полную ярких впечатлений и новых знакомств. Целая армия «стукачей» с искренней любовью смотрела на него своими бычьими глазами и готова была принять его в свои ровные, правильные ряды. Он чувствовал, что обрёл семью, которая всегда позаботится о нём. Он любил говорить с ними о стуке, и с удовольствием замечал, что чем чаще он это делает, тем реже слышит стук, когда остаётся один. Вскоре, написав о стуке свою первую брошюру, он вообще перестал его слышать. Страх ушёл вместе со стуком. Наступили блаженные времена.
Стрелки на часах показали полночь. Иванов неожиданно проснулся. Что могло его разбудить? Темнота, как вата, обволакивала всё вокруг, и нигде не было слышно ни шороха мышки, ни тиканья часов, ни шума ветра за окном. Мир затаил дыхание. Иванов тревожно вслушивался во
– ТУК! ТУК! ТУК! – В дверь постучали. Стук тихий и какой-то робкий. Но в полной тишине он звучит как громовой раскат. Иванов с тревогой вслушивается в эти до боли знакомые звуки.
Сам не зная как, он оказался у двери. Со страхом смотрит он в глазок. Да, там стоит Он, Тот, который стучал. Ивановым вновь овладела паника. «Что Он от меня хочет? Зачем стучит в мою дверь?» Рука сама тянется к задвижке, но срабатывает многолетний инстинкт: «Зачем торопиться? Я ещё так мало о Нём знаю! Надо вначале поближе познакомиться. Негоже пускать в дом незнакомого человека! Вдруг это разбойник или вор? Общаться можно прекрасно и через дверь! А потом когда-нибудь, если всё пойдёт нормально, можно и впустить. Когда-нибудь потом, в будущем, главное – не сегодня, не сейчас! Уж больно Он какой-то сверкающий, страшный какой-то. А у меня и не прибрано совсем, и сам я давно не мылся. Стыдно в такой нечистоте принимать, опозорюсь ещё. Не понравится Ему у меня и уйдёт, хлопнув дверью. Вот устрою генеральную уборку, схожу в баню, тогда милости просим! А сейчас лучше не надо, только не сейчас, не сегодня…»
Со «стукачами» пришлось порвать. Какой из него теперь «стукач»? Бегает каждую минуту к двери, посмотрит в глазок, а потом чуть в обморок не падает от страха. Доползёт до кровати, очухается немного, выпьет для храбрости и опять к двери. Тут уж не до проповедей по ТВ и не до писания брошюр! Тут вопрос жизни и смерти. «Но что делать-то, делать-то что?»
– А делать вот что. Дела делать! – перед Ивановым стоял маленький человечек в сутане и с выбритой на голове плешью (хотя на самом деле плешь была настоящая), которого все почему-то называли святым отцом.
– Какие же дела?
– Как какие? Правильные! – Попов (или падре Попов) даже вспотел от волнения. – Деньги на костёл отдавать, молитвы читать, на мессу ходить, облатку есть! Отработаешь все грехи, и свободен! Если этого мало, можно и на сверхзаслуги пойти. Монахом стать или священником, Красный Крест основать или Папе помогать проповеди писать. Да мало ли, что ещё? Возможностей куча, только действуй!
– А как же Он, Тот, который за дверью?
– А Он подождёт. Сам посуди, зачем ты Ему такой нужен, без дел-то? У Него таких в чистилище знаешь сколько? На голову сыплются, уж не знают, на какие работы посылать! Всё уже там перекопали, пни повыкорчёвывали, горы по камешку разобрали. А всё потому, что здесь работать не хотели! Другое дело, если явишься с заслугами. Тут тебе честь и почёт! Жить будешь без бед, как у Христа за пазухой. Начни с малого, пожертвуй рублей сто на наш костёл и пятьдесят раз прочитай «Отче наш»!
Надо признать, что католичество в России особое – можно сказать, даже ортодоксальное. Ещё бы, нелегко заставить себя пойти в костёл, когда рядом сотня православных храмов! Так что падре Попов был настоящим экстремистом. Он безоговорочно принимал все новые и старые католические догматы, верил в непогрешимость Папы больше, чем сам Папа, рьяно отстаивал все отличия католичества от православия и считал, что надо нападать первому, чтобы выжить на вражеской территории. Для него линия фронта проходила где-то между входом в костёл и близлежащим сквером. Всех, кто по неведению или из любопытства попадал на его территорию, он затаскивал в своё логово и уже не выпускал из рук без тщательной обработки и поставления на «путь истинный».
Выйдя из костёла, счастливый Иванов пошёл домой. Ощущение лёгкости не покидало его целый день. Как приятно знать, что делать! Каждый человек в глубине души жаждет, чтобы им командовали, указывали направление, давали задания. Путь намечен, остаётся только идти по нему с гордо поднятой головой! Чтобы Иван Иванович не заскучал, его снабдили книгами. В одной из них была подробная инструкция, как сделать так, чтобы у тебя на руках появились язвы от гвоздей. Это было очень захватывающе, надо было представлять себе в красках, как ты впускаешь к себе Того, который за дверью, как обнимаешься с Ним, целуешь Его раны, пьёшь струящуюся тёплую кровь. Иванову воображать понравилось – и интересно, и безопасно, не надо никаких странных личностей в дом пускать… Другая книга была скучновата. В ней на целых пятистах семидесяти шести страницах шли рассуждения о том, почему Тот, который за дверью, существует на самом деле. «Глупо, я и так знаю, что Он существует! Надо только к двери подойти и в глазок посмотреть. Вон, стоит и даже знаки какие-то мне делает! Аж мурашки по телу бегут! Вообще, может, и стоит книжку-то эту почитать. Глядишь, и позабудешь о Нём хоть на часок-другой. Всё польза!»
Время летело незаметно. Лето сменилось осенью, а за ней пришла зима. Иванов делал успехи. Вскоре он уже мог с уверенностью сказать, что за ним не осталось ни одного, даже малейшего проступка, который бы он не искупил добрыми делами. Беспокойство и тревога от того, что за дверью кто-то есть, постепенно прошли. (Чего бояться, если ты безгрешен?) На их месте прочно обосновались покой и уверенность в завтрашнем дне.
На улице ребятня играла в снежки. Снеговые комочки носились в воздухе, как огромные белые майские жуки. «ВЖИК! ВЖИК! – ВЖИК! ВЖИК!» «ТРАХ!» – Стекло раскололось вдребезги и осколок вонзился в самое сердце!
Боли Иванов почему-то не чувствовал. Он с удивлением смотрел на алую струйку, текущую по халату прямо на пол. «Всё. Конец. Приехали. Сейчас будет туннель и свет в конце. Меня подхватят ангелы и понесут прямо в райские обители. Только надо очень быстро что-то вспомнить. Или кого-то. Кто нас всех от чего-то спас. А, в общем-то, зачем Он мне? Я ведь чист, как лист белой бумаги. Я всё отработал, мне никто не нужен. Я сам себя спас!»
Иванова подхватывают под руки и несут куда-то ввысь. А там, на золотом троне сидит кто-то светящийся. Ласковым голосом он вещает: «Сын мой возлюбленный, ты мой истинный ученик и последователь! Ты всю жизнь в поте лица своего служил мне одному. Не бойся, ты не останешься без награды, в моём царстве обителей много! Войди в радость отца своего! Мы теперь всю вечность будем вместе!» Иванов тянет руки к тому, кого он так часто представлял в своей пустой комнате. Это с ним он вёл в воображении долгие ночные беседы, это в его кровоточащие раны влагал пальцы. Тот в ответ тоже протягивает к нему руки, они белые и холёные, с длинными красиво заострёнными ногтями. Ещё секунда – и эти руки плотным кольцом обхватывают Иванова, ногти вперяются в живую плоть. Его пробирает ледяная дрожь, скользкое змеиное тело всё туже стягивает грудь, становится трудно дышать. Из заоблачной выси Иван Иванович падает в бездонный колодец. «Спасите! На помощь! – из последних сил кричит он. – Я не хочу умирать! Я хочу жить!»
«ТРАХ!» – Снежок разбивает окно, осколки летят по комнате, один, особенно острый и длинный, попадает в сердце висящей на стене фотографии Иван Иваныча. Испуганное детское лицо глядит с улицы на живого Иванова.
Ну и странный же это тип! Не то худой, не то толстый; не то в костюме, не то в рясе; не то старый, не то молодой. Да и говорит как-то не по-нашему. Не человек, а сплошная тайна! Кто же он такой?
– Алекторов, – представился профессор.