Жизнь Вудхауза
Шрифт:
Термер телеграфировал свой репортаж в «Ассошиэйтед Пресс», и он вышел в «Нью-Йорк таймс» 27 декабря 1940 года. Последствия его были ужасны и быстро переросли в кризис, ставший поворотной точкой в жизни Вудхауза. Непосредственных последствий приезда Термера было три. Во-первых, статья Термера нечаянно создала, так сказать, «миф» о Вудхаузе и войне. Хотя статья была целиком основана на фактах и вышла без каких-либо редакционных комментариев, ее основной темой был удивительный, по мнению Термера, факт: Вудхауз явно не пользовался особыми привилегиями и даже отказался от отдельной комнаты, которую начальство предложило ему из уважения к его возрасту и репутации. Однако заголовки к статье были подобраны так, что у читателей непременно должны были появиться вопросы касательно поведения Вудхауза: один из подзаголовков, например, гласил «Он [Вудхауз] отвергает привилегии». Парадоксальным образом, именно то, что Вудхауз отказывался
Во-вторых, статью Термера иллюстрировала фотография Вудхауза в шарфе и халате, на которой он выглядел таким старым, грустным и исхудавшим, что его американские друзья, особенно Гай и Вирджиния Болтон, чрезвычайно встревожились. После выхода статьи в «Нью-Йорк таймс» Болтоны стали готовить прошение об освобождении Вудхауза, заручившись поддержкой Уоррена Барбура, сенатора-республиканца от Нью-Джерси. На сообщения прессы об этом прошении, в свою очередь, откликнулись письмами протеста многие влиятельные американцы, например, Дороти Бесс — жена Демари Бесса, европейского корреспондента «Сатердей ивнинг пост» и друга Этель, который сам ратовал за освобождение Вудхауза, начиная с июня 1940 года. Однако прошения — это одно, а газетные репортажи — другое. Как только о «похождениях» Вудхауза написали в «Нью-Йорк таймс», немецкие власти впервые задумались о том, что может значить заключенный номер 796 для международной пропаганды. А в третьих, дело было еще и в статье «Чего ждать от Вудхауза?», которую он тогда писал. В ней было немало добродушных шуток о бородатости пленных и правилах этикета при поедании картошки, и, без сомнения, эта статья сформировала у Вудхауза привычку писать с юмором о том, над чем смеяться не следовало — о лагерном быте и вообще о его пребывании в нацистском рейхе.
В те дни, однако, освобождение Вудхауза едва ли казалось возможным, и его семье приходилось с этим мириться. Вскоре после публикации в «Нью-Йорк таймс» Леонора писала Рейнолдсу: «Плам в Германии, в лагере для интернированных… Там с ним побеседовал журналист, а еще я видела репортаж об условиях в лагере — в общем, неплохие. Тепло. Одежды хватает. Кормят пристойно и т. п.» Леонора узнала об этом от британских властей, которые стали следить за происходящим задолго до освобождения Вудхауза в июне 1941-го. Такой надзор не был привилегией, а входил в план международной операции, которой из Лондона руководило Министерство иностранных дел. Всю войну И-лаги, Оф-лаги и Шта-лаги [51] находились под наблюдением представителей швейцарского посольства и Красного Креста, которые передавали сведения в Лондон.
51
Оф-лаг (Offizierslager) — лагерь для военнопленных-офицеров; Шта-лаг (Kriegsgefangenen-Mannschafts-Stammlager) — лагерь для военнопленных рядового состава.
Кроме того, интернированные постоянно получали известия извне и, как и положено патриотам, с живым интересом следили за ходом войны и увлеченно занимались самообразованием. Несколько молодых пленных успешно сдали заочно экзамены в университет, кое-кто даже в Кембридж и Оксфорд. У пленных была своя газета, «Тост таймс», для которой Вудхауз написал сокращенную версию рассказа «У Бинго все в порядке», а немецкие власти издавали свою — «Лагерь», с которой Вудхауз связан не был, и тем не менее в ней вышла пародия на Дживса и Вустера — в которой Берти пошел в солдаты, — подписанная «П. Г. Родхауз». Среди интернированных были и голландские университетские профессора, и элегантные молодые преподаватели, профессиональные музыканты и владельцы языковых школ; они также устраивали разнообразные лекции и концерты, а из книг, присланных доброжелателями из Америки, собрали отличную библиотеку. Конечно, И-лаг VIII был суровым испытанием на твердость характера, но некоторые из пленников, не отличавшиеся серьезностью, несмотря ни на что, ставили пьесы, играли музыку, а на Рождество 1940-го устроили в Белом доме пантомиму, которую контролировал переводчик: чтобы не проскочила какая-нибудь антигитлеровская шутка.
До интервью Термера Вудхауз в какой-то степени сохранял свою анонимность и не привлекал внимания, затерявшись в хаосе охваченной войной Европы. Однако после шумихи, поднятой в прессе в декабре 1940-го и январе 1941-го, все переменилось, и начались настоящие неприятности. В наступившем 1941 году, вследствие интереса заграницы к положению Вудхауза, немцы стали осознавать важность «Gefangennummer 796», и эти два обстоятельства породили гремучую смесь: Вудхауз стал предметом повышенного внимания и общественности, и нацистской пропаганды, и патриотического
Тем временем Вудхауз, не оставлявший работу и в лагере, заканчивал «Деньги в банке» и начал делать наброски к юмористическому рассказу о лагерной жизни, которые весной 1941 года прочитал своим товарищам на одном из ставших регулярными развлекательных вечеров. По его воспоминаниям, они «не только смеялись, но хлопали и раз за разом кричали ‘ура’». Как и раньше, когда он пытался справиться с работой в банке, Вудхауз употреблял свою немалую силу воли на то, чтобы преодолеть возникающие препятствия. Увиденное, как всегда, само собой превращалось в пародийную копию реальности. Он не задумывался о последствиях того, что делал, и, похоже, никто в Тосте не подвергал сомнению его мотивы. Вудхауз не скрывал, что пишет статью в журнал. В лагере, где все всех знали, многим было интересно, что может сказать о плене всемирно известный писатель.
Теперь, когда его местонахождение стало известно, о Вудхаузе по всей Европе стали распространяться неправдоподобные слухи: и в англоязычной, и в зарубежной печати следили за его судьбой намного пристальнее, чем прежде. В начале марта будапештский корреспондент «Сатердей ивнинг пост» наткнулся на сообщение о том, что Вудхауз переправил свой новый роман из Германии за границу, а живший в Женеве репортер «Дейли экспресс» стал отправлять писателю посылки с едой, надеясь на вознаграждение в виде интервью не хуже термеровского. Многие рассказы о похождениях Вудхауза были абсолютно ложными. Например, даже обычно надежный Рейнолдс говорил Леоноре, будто «есть вероятность, что [Этель] тоже интернировали».
На самом деле Этель с попугаем уехала из рыбохозяйства и получила разрешение переселиться в Лилль, но какое-то время у нее совсем не было денег, и зиму она провела в съемной государственной квартире. Поначалу о том, где она находится, не знало даже британское посольство, но затем Леонора — как ни невероятно, с помощью китайских дипломатов — выяснила, что Этель жива, здорова и живет в Лилле по адресу рю Насьональ, 241. Затем ее переселили в «чудесный дом с огромным парком» в Эдене, о чем 14 мая британское посольство сообщило Рейнолдсу: миссис Вудхауз в настоящее время проживает у некоей мадам де Рокиньи, в департаменте Па-де-Кале. Там она останется до воссоединения с мужем в июле. В эти месяцы попугай Коко выучился петь «Боже, храни короля» и позже стал любимцем немецких солдат, расквартированных в поместье. Леонора порой знала не больше других о том, где сейчас находятся родители, но не волновалась сверх меры. Она говорила Рейнолдсу: «Матушка и Плам явно получают друг от друга весточки. Поэтому он не спрашивает о ней, когда пишет Вам».
Тем временем, в И-лаге VIII лагерфюрер Бюхельт вследствие появившегося в «Нью-Йорк таймс» интервью, неожиданно предпринял атаку на знаменитого заключенного, вооружившись немецкой обходительностью. Бюхельт уже взял для него напрокат пишущую машинку, а теперь стал проявлять живой интерес к тому, как продвигается работа. Вудхауз, всегда любивший делать людям приятное, в ответ показал ему черновик журнальной статьи. Когда же Бюхельт обнаружил, что помимо статьи Вудхауз на самом деле завершил и новый роман («Деньги в банке»), он — или его начальство — предложил вывезти рукопись в Америку, и Вудхауз с благодарностью принял предложение. Рукопись переправили по нужным каналам, в лучшем немецком стиле. Окруженный таким вниманием, Вудхауз, само собой разумеется, воспрял духом. Леонора говорила Рейнолдсу, что ее приемный отец, «кажется, прямо разрывается от любви к окружающим [и] говорит, что только что закончил лучший роман своей жизни!!»
Однако, как Вудхауз иногда замечал в книгах о Берти Вустере, Судьба все время прячется за углом. Еще в 1917 году он писал в рассказе «Дживс и незваный гость»:
Я не совсем уверен, но, по-моему, это Шекспир — или, по крайней мере, не менее толковый парень — сказал, что именно в тот момент, когда ты начинаешь чувствовать все прелести жизни, Судьба подкрадывается к тебе сзади с куском свинцовой трубы. Вы поняли, куда я клоню? Кто бы это ни сказал, он был абсолютно прав [52] .
52
Перевод М. И. Гилинского.