Жизнь за гранью жизни
Шрифт:
Дамасий. Смотри, вот я уже действительно гол и не тяжелее других мертвецов.
Гермес. Так тебе лучше будет, без твоего веса. Садись в лодку.
6. Ну, а ты, Кратон, брось свое богатство, да еще свою изнеженность и роскошь; не бери с собой погребальных одежд и деяний предков, оставь и происхождение свое, и славу, и почести - если город оделил тебя ими, и надписи на твоих изображениях; не говори, что тебе соорудили большую могилу: даже упоминание об этом обременит лодку.
Краток. Что поделаешь!
7. Гермес. Это что такое? А ты зачем пришел в полном вооружении? Что означает этот трофей, который ты несешь?
Полководец. Это значит, что я одержал победу, отличился в бою, и за это город меня почтил.
Гермес. Оставь свой трофей на земле; в преисподней царит мир, и твое оружие там тоже ни к чему.
8. А кто же этот, с таким важным видом, такой гордый, вот этот, с поднятыми бровями, погруженный в раздумье? Какая длинная борода.
Менипп. Это философ, Гермес, а вернее - шут и лгун. Вели ему снять с себя все, и ты увидишь, сколько пресмешных вещей спрятано у него под плащом.
Гермес. Снимай сначала свою осанку, а потом и все остальное. О Зевс! Сколько он принес с собой дяси, сколько невежества, охоты до споров, пустого чванства! Сколько коварных вопросов, хитрых рассуждений, запутанных исследований! Как много никчемных занятий, и пустых слов, и вздора, и мелочности... Да здесь, клянусь Зевсом, и золото есть, и любовь к наслаждениям, и бесстыдство, и гордость, и роскошь, и изнеженность. Я все вижу, хотя ты тщательно это скрываешь. Бросай же, и ложь тоже, и самомнение, и уверенность, что ты лучше всех. Если бы ты вошел со всей своей поклажей, - даже пятидесятивесельный корабль не выдержал бы такой тяжести!
Философ. Раз ты приказываешь, я брошу все это. 9. Менипп. Гермес, ему не мешало бы снять также свою бороду; она, ты сам видишь, тяжела и лохмата, в ней волос весит по меньшей мере пять мин. Гермес. Ты прав. Снимай бороду. Философ. Кто же мне ее обрежет? Гермес. Положи бороду на сходни, а Мении отрубит ее топором.
Менипп. Гермес, дай мне лучше пилу: так будет забавнее.
Гермес. Хватит и топора. Прекрасно! Теперь у тебя вид более человеческий без этого козлиного украшения.
Менипп. Не обрубить ли мне немножко и его брови?
Гермес. Конечно! Он их поднял выше лба; не знаю, против чего он так насторожился. Это что такое? Ты еще плачешь, негодяй! Смерти испугался? Садись в лодку!
Менипп. У него под мышкой спрятана еще одна очень тяжелая вещь. Гермес. Что такое?
Менипп. Лесть, сослужившая ему в жизни большую службу. Философ. Тогда ты, Менипп, брось свою свободу и
ЛУЧШЕ НЕТУ ТОГО СВЕТА?
откровенность, брось свою беззаботность, благородство И смех: никто ведь, кроме тебя, не смеется.
Гермес. Напротив, сохрани их: это все вещи легкие, перевезти их нетрудно, и они даже помогут нам переплыть озеро.
10. Эй ты, ритор! Брось свое бесконечное красноречие, все свои антитезы и повторения, перирды и варваризмы и весь вообще груз своих речей. Ритор. Смотри, вот я все бросаю.
Гермес. Теперь все в порядке. Отдать концы! Сходни убрать! Трави якорь! Поднять парус! Перевозчик, так держать! Полный вперед!
II. Чего же вы ревете, глупцы, в особенности этот философ, который только что лишился бороды?
Философ. Ах, Гермес! Я думал, что душа бессмертна.
Менипп. Врет он! Совсем не это его огорчает. Гермес. А. что же?
Менипп. Он плачет, что не будет больше наслаждаться роскошными обедами, что никогда уже не удастся ему ночью тайком уйти из дому, закутав голову плащом, и обежать все веселые дома от первого до последнего, а утром не будет больше морочить молодежь и получать деньги за свою мудрость; вот что его огорчает.
Философ. А ты, Менипп, разве не опечален тем, что умер?
Менипп. Отчего же мне печалится, если я сам, никем не приглашенный, поспешил навстречу смерти?
12. Но мы здесь разговариваем, а там, кажется, слышен какой-то крик: как будто кто-то кричит на земле.
Гермес. Да. Менипп, слышно, и не из одного места. Одни сошлись в Народное собрание и радуются и смеются, что Лампих умер; жену его осадили женщины, а его детей ребятишки забрасывают к.мнями. Другие, в Сикионе, хвалят ритора Диафанта за погребальную речь. А там что? Клянусь Зевсом, то
мать Дамасия с толпой женщин, среди крика и стона, поет погребальную песню. Тебя одного, Менипп, никто не оплакивает: один лишь ты почиваешь спокойно.
Менипп. О нет, скоро ты услышишь, как по мне жалобно завоют собаки, как вороны станут хлопать крыльями, собравшись меня хоронить.
Гермес. Ты прекрасный человек, Менипп. Но мы уже причалили. Идите же вы на суд, прямо по этой дороге, а мы с перевозчиком вернемся, чтобы других переправить.
Менипп. Счастливого пути, Гермес. Пора и нам идти. Чего вы медлите? Все равно суда никому не' миновать, а наказания здесь говорят, тяжелые: колеса, камни, коршуны. Обнаружится с ясностью жизнь каждого.
Харон и Менипп
1. Харон. Плати, мошенник, за перевоз! Менипп. Кричи, Харон, если тебе это приятно. Харон. Заплати, говорю тебе, что мне следует! Менипп. Попробуй взять с того, у кого ничего нет. Харон. Разве есть такой, у кого нет обола? Менипп. Если ли еще кто-нибудь другой - не
знаю; знаю только, что у меня нет. Харон. Задушу тебя негодяй, клянусь Плутоном,
если не заплатишь!
Менипп. А я тебе череп разобью палкой. Харон. так, ты совсем задаром плыл в такую даль. Менипп. Пусть за меня заплатит Гермес, раз он