Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди
Шрифт:
Вечером 7 июня в столичном Театре имени Ленинского комсомола творилось небывалое столпотворение — давали премьеру спектакля «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты». Билеты у спекулянтов стоили в пять-шесть раз выше номинала, что не останавливало желающих. Ведь это была одна из первых рок-опер в Советском Союзе: за музыкальную часть в спектакле отвечала популярная рок-группа «Араке», роли исполняли практически все молодые звезды театра: Александр Абдулов (Мурьетта), Елена Шанина (возлюбленная Мурьетты), Николай Караченцов (главный злодей) и др.
Валерий Харламов и его жена Ирина находятся в военном госпитале, где залечивают травмы, полученные при недавней аварии на Ленинградском шоссе. Несмотря на то что врачи не гарантируют Харламову возвращения на лед, он даже мысли не может допустить, что его игровая карьера завершена. О приключившейся с ним беде он старается говорить шутя: «Из хоккеистов еще никто насмерть не разбивался, это только футболистам не везет».
А вся страна между тем припала к экранам своих телевизоров: со 2 по 10 июня ЦТ демонстрирует многосерийный телесериал «Вечный зов». Вновь, как и четыре года назад, когда те же режиссеры В. Краснопольский и В. Усков порадовали зрителей фильмом «Тени исчезают в полдень», улицы городов вымирают с 19.45. Поскольку автором «Вечного зова» был все тот же Анатолий Иванов, сюжет его во многом повторяет «Тени»: те же примерно годы, те же конфликты на фоне предреволюционной деревни — сын против отца, брат против брата. В фильме собран великолепный актерский состав: Ефим Копелян (последняя роль актера в кино), Петр Вельяминов, Ада Роговцева, Вадим Спиридонов, Тамара Семина и др.
Во вторник, 8 июня, в Москву с официальным визитом приехала премьер-министр Индии Индира Ганди. В аэропорту ее встречал лично Брежнев. В тот же день он преподнес ей в качестве подарка портрет кисти художника Ильи Глазунова. Индийского премьера художник рисовал месяц назад в Дели, куда его специально вызвали для этой почетной миссии. До этого Ганди рисовал другой художник — Налбандян, но его портрет Индире не понравился: она обвинила Налбандяна в том, что он нарисовал «какую-то армянку». В итоге пригласили Глазунова, и его работа Ганди удовлетворила на все сто. Более того: когда этот портрет увидел Брежнев, то он потребовал, чтобы Глазунов нарисовал и его портрет тоже и подарил ему к юбилею (в декабре Брежневу должно было исполниться 70 лет). Кроме этого, Ганди невольно помогла Глазунову улучшить его жилищное положение. До ее приезда он жил в крохотной мастерской в Калашном переулке, куда с трудом можно было протиснуться из-за расставленных повсюду картин. Когда член Политбюро Мазуров, которого художник рисовал аккурат накануне приезда индийского премьер-министра, увидел это убожество, он немедленно потребовал, чтобы Глазунову выделили другую мастерскую — побольше. Причем делалось это отнюдь не из благих побуждений, а исключительно чтобы не ударить в грязь лицом перед именитым гостем — вдруг она изъявила бы желание навестить художника в его апартаментах.
9 июня в центральной прессе появились сообщения о новом успехе советских часовщиков: мастера Угличского часового завода выпустили в свет первые образцы мужских наручных электронных часов «Чайка». Часы были двух модификаций: с двумя календарями (показывали день недели и число) и без оного. Большим любителем таких часов был Брежнев, которому часовщики постоянно преподносили их в подарок. До конца жизни Брежнев скопит у себя несколько десятков электронных часов, которые будут храниться в специальной коробке, находящейся в сейфе его рабочего кабинета на Старой площади.
В эти же дни зять генсека генерал-майор милиции Юрий Чурбанов находился в служебной командировке в Узбекистане (с 5 июня). Он посетил Ташкент, Бухару и ряд других городов, где ознакомился с работой вверенных ему подразделений (он тогда занимал пост начальника политуправления внутренних войск МВД СССР). Встречали высокого гостя по-восточному хлебосольно да еще задарили всякими подарками. Вот как об этом позже будет вспоминать тогдашний министр внутренних дел УзССР X. Яхъяев:
«Для Чурбанова были приготовлены: сюзане — декоративный настенный ковер стоимостью не менее 200 рублей; красивой расцветки ковер 2x3 м стоимостью не менее 250 рублей с учетом невысоких в то время цен на ковры; два чайных сервиза по 16 рублей каждый; два столовых сервиза по 24 рубля — все красиво расписаны национальным узбекским рисунком, и, несмотря на невысокую стоимость, смотрелись они очень нарядными. Помимо сервизов, сюзане и ковра, были также отрезы ткани стоимостью не менее 100 рублей.
За день-два до отлета Чурбанова в Москву рано утром я провел его в комнату и показал все эти вещи для него. Чурбанов воспринял все как должное и выразил удовлетворенность подарками. Сказал, что его жена Галина Леонидовна будет довольна. После осмотра подарков мы наедине разговаривали с Чурбановым. Он сам завел разговор о том, что в Москве жить не так просто, как кажется, очень много расходов. Я понял, что следует дать деньги.
Или после обеда в тот день, или вечером Чурбанов похвалил узбекские фрукты. Я его намек понял и изъявил желание посылать ему фрукты. После отъезда Чурбанову регулярно направлялись коробки с овощами и фруктами в свежем и сушеном виде, виноградом, винами, коньяком. Стоимость отправленных коробок составит не менее 2500 рублей…»
Тем временем ваш покорный слуга продолжает топтать землю Восточной Германии. Поскольку наше пребывание в ГДР ограничено всего лишь десятью днями, культурная программа у нас насыщена до предела. Практически каждый день мы куда-нибудь выезжаем: то в Музей Древнего Востока, то в Трептов-парк, то в Любенау, где катаемся на гондоле, то в оперу (в те дни в Берлине гастролировала знаменитая Ла Скала и мы попали на оперу «Тоска»), то в советскую войсковую часть на территории Берлина. В последней нам устроили поистине королевский прием: таких деликатесов, что мы едали там, нам до сих пор есть нигде не приходилось. Кстати, с едой вообще вышла занятная вещь — большинство из нас тамошней кормежкой попросту не наедались. Помню, как на второй день после нашего приезда мы сели завтракать, а на столе оказался типичный для немцев ассортимент: малюсенькие булочки, таких же размеров вазочки с джемом и столь же микроскопические чашечки с кофе. В итоге наши бездонные желудки, привыкшие на родине по утрам поглощать увесистые бутерброды с докторской колбасой, так и остались пустыми. Видя такое дело, немцы затем пошли нам навстречу — на обед стали выделять черный хлеб к первому блюду (сами они едят супы без хлеба).
Где-то на третьи или четвертые сутки пребывания наши руководители разрешили нам сделать самостоятельную вылазку в город. И мы вдвоем с Сергеем Зикеевым отправились в пешую прогулку, главной целью которой был не осмотр достопримечательностей Берлина (с ними мы знакомились во время обязательных экскурсий), а посещение магазинов. За время нашего путешествия мы побывали в двух десятках самых разнообразных торговых точек: от государственных до частных. В итоге купили практически все, что можно было, купить на наши скудные командировочные (нам поменяли только 40 рублей, то есть в кармане у каждого из нас было 120 марок). К примеру, я купил: босоножки для матери, бритвенный прибор для отца, сувенирную бутылочку коньяка для знакомых и т. д. Себя я тоже порадовал: купил два десятка резиновых солдатиков-индейцев и целый блок жевательной резинки «Fruit». Последняя покупка происходила при забавных обстоятельствах. Поскольку немецкий я знал в пределах школьной программы, продавщица долго не могла понять, что же именно мне надо: то ли пластинку жвачки, то ли пачку. Наконец я не выдержал и конкретно ткнул в стоявший на витрине блок: дескать, мне его целиком, битте-дритте. У продавщицы от удивления брови взметнулись вверх: оказывается, блоками жвачку у них никто не покупает. В итоге она сняла с витрины искомую коробку, при мне сдула с нее сантиметровую пыль и вложила в мои дрожащие от волнения руки. Жвачка оказалась дерьмовая — настоящая резина, но у меня на родине она ушла за считаные дни, так как ничего подобного в наших магазинах не водилось.
Не понравилось мне и тамошнее мороженое: на вид оно было очень даже красивое — переливалось всеми цветами радуги, напоминая собой то, что я видел в фильме «Господин Крюшо в Нью-Йорке», но, по сути, оказалось обыкновенной химией. Короче, с нашим советским мороженым немецкое не шло ни в какое сравнение. Кстати, когда через год к нам с ответным визитом приехали немецкие школьники, они сделали однозначный выбор в пользу нашего мороженого — съедали в день по шесть-семь порций. Думаю, все, кто помнит те времена, со мной согласятся — вкуснее советского мороженого ничего не было. И ведь сортов сколько тогда было: клюквенное за 5 копеек, фруктово-ягодное за 7 (эти были в бумажных стаканчиках); молочное за 9, сливочно-молочное и эскимо за 11, крем-брюле за 13, сливочно-шоколадное и ореховое за 15 (все — брикеты); сливочное с кремовой розочкой (крем я никогда не любил, но этим просто объедался, слизывая его как можно медленнее) за 19 (в вафельном стаканчике) и, наконец, мороженое-пирожное «Ленинградское» за 22, шоколадное с орехами за 28 и большой брикет сливочного мороженого за 48 копеек. Ничего не забыл? Ах, да: еще в ГУМе и ЦУМе продавали сливочное мороженое в вафельном стаканчике с «куполом» за 20 копеек. Говорят, иностранцы специально приезжали в Москву, чтобы попробовать этот «купол».