Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди

Раззаков Федор Ибатович

В эти же дни в Москве находится английский продюсер Стенли Лауден (тот самый, что привозил к нам певца Роберта Янга и который взялся давать уроки вокала любовнику дочери генсека Борису Буряце). На этот раз Лауден приехал на несколько дней по частной визе, чтобы уговорить знаменитого дирижера и композитора Арама Хачатуряна дать гастроли в Лондоне, а также договориться с Минкультом об осеннем привозе в СССР очередной партии английских артистов. Однако не успел Лауден войти в свой номер в гостинице «Метрополь» и распаковать чемодан, как ему по телефону позвонил Борис Буряца и стал зазывать на ужин. Зная о настырном характере цыгана, продюсеру не оставалось ничего иного, как согласиться.

Буряца привез гостя в ресторан Дома литераторов и посадил его за один стол с каким-то генералом в мундире, директором цирка и режиссером Театра эстрады. Это соседство не было обременительным для англичанина, более того —

он был этому только рад, поскольку надеялся, что при свидетелях Буряца не станет больше втягивать его в свои опасные разговоры. И тот действительно крамольных речей не заводил. Но только за столом. Через час Буряца раскланялся с собутыльниками и увел Лаудена на улицу. Там они уселись на скамейку, и Борис затянул старую песню. Он сообщил продюсеру, что Галина Брежнева раскусила его коварный план — под видом эстрадного певца он мечтал выехать на гастроли на Запад и там остаться. Услышав об этом, Лауден вскочил со скамейки, как ужаленный. «Ты оказался в трудном положении, но меня в это дело не втягивай!» — резко заявил он и зашагал прочь по набережной. Борис припустился за ним, на бегу уверяя, что Галина совершенно не в курсе участия в этом деле англичанина. «Так я и поверил», — отмахнулся Лауден. Тогда цыган перегородил ему дорогу своим телом и только таким образом заставил остановиться.

— Не сердись, прошу тебя, — обратился он к продюсеру. — Но кроме тебя мне больше некому излить душу. Галина подрезала мне крылья. Знаешь, что она удумала: сделала меня солистом Большого театра, чтобы я навсегда забыл про карьеру эстрадного певца. Я надеялся, что и там сумею включиться в одну из гастрольных групп, но там такая длиннющая очередь на выездные гастроли!.. К тому же преимущество имеют артисты с многолетним стажем.

— Что же ты собираешься делать? — после некоторой паузы спросил Лауден.

— Попытаюсь выехать другим путем — через цирк. Ты думаешь, я зря что ли угощал сегодня его директора? Я слышал, что он любит деньги и берет взятки с артистов, которые выезжают за границу. Вот я и суну ему большую взятку. Думаю, он не устоит перед соблазном.

На набережной было довольно прохладно, поэтому, постояв там еще несколько минут, собеседники отправились к автомобилю Буряцы (теперь это был «понтиак», пришедший на смену прошлогоднему «Мерседесу»). Однако на обратном пути в гостиницу они пережили весьма неприятное приключение. Возле памятника Дзержинскому Борис нарушил правила движения, и постовой милиционер тормознул их свистком. Страж порядка потребовал у Буряцы документы, а когда тот сообщил, что забыл их дома, гаишник достал отвертку… и принялся откручивать номера с машины. От такой наглости Буряцу чуть удар не хватил. Выскочив из автомобиля, он стал наседать на милиционера: «Что вы себе позволяете? Я возьму такси, съезжу домой и привезу документы». Но гаишник попался принципиальный — на сделку не пошел и отнес номера в свою будку. Тут Буряца не сдержался: «Тогда вы пожалеете, что родились на свет!». И отправился звонить куда-то из ближайшей телефонной будки.

Между тем пока он звонил, ситуация поменялась кардинальным образом. К месту происшествия подъехала черная «Чайка», из которой вылез представительный мужчина в штатском. Он приказал гаишнику немедленно прикрутить номера на «понтиак». Страж порядка уныло побрел в свою будку. Принеся номера, он протянул их Буряце. Но тот демонстративно спрятал руки за спиной: «Как их сняли, товарищ, так и установите на место». Гаишник повиновался.

В четверг, 27 февраля, состоялось очередное заседание Политбюро. Перед его началом Брежнев в очередной раз подколол своего коллегу Юрия Андропова: «Опять твое «Динамо» продуло!». Шеф КГБ недовольно поморщился, хотя за последние несколько месяцев уже привык к подобным демаршам со стороны генсека. Ведь любимый клуб Брежнева — ЦСКА — хоть и терпел поражения, однако по-прежнему занимал первую строчку в турнирной таблице. А с «Динамо» продолжало твориться неладное. Вчера он умудрился проиграть «Спартаку» с позорным счетом 10:3. Причем капитан команды — Александр Мальцев, который несколько дней назад выступил в «Комсомолке» с покаянным письмом, и вовсе не играл: заработав в предыдущих играх два десятиминутных штрафа за грубость, он вынужден был теперь сидеть на скамейке запасных. Короче, настроение у Андропова в тот день было не самым лучшим.

28 февраля неприятный инцидент (нашедший потом отклик в центральной прессе) произошел в поезде «Томич», который курсировал по Уралу. В тот день в нем возвращалась тюменская лыжная команда, участвовавшая в зональных соревнованиях профсоюза рабочих лесной, бумажной и деревообрабатывающей промышленности. Выступила команда, надо сказать, неудачно, что, собственно, и стало побудительным мотивом к тому, чтобы спортсмены вместе с тренером наклюкались до безобразия. Распечатав

первую бутылку, едва поезд отошел от Томска, спортсмены через пару часов уже успели влить в себя не один десяток бутылок горькой. Некоторых сразу потянуло на подвиги: лыжники разбрелись по составу и стали нагло приставать к пассажирам как своего, так и соседних вагонов. Когда же их попытались урезонить проводники, лыжники посоветовали им не вмешиваться: мол, вам же хуже будет. Проводница одного из вагонов так перепугалась, что расплакалась и спряталась в своем купе.

Вакханалия продолжалась в течение еще какого-то времени, пока возмущенные пассажиры 8-го вагона не отправили делегацию к начальнику состава, требуя снять с поезда одного из лыжников — самого буйного, который мало того, что оскорблял женщин нецензурными словами, так еще поднял руку на ребенка. Начальник в свою очередь попытался было воздействовать на спортсменов с помощью их тренера, но тот к тому моменту и сам уже лыка не вязал. Поэтому усмирять «дикую дивизию» пришлось без его участия.

Тем временем Стенли Лауден нанес первый визит Араму Хачатуряну в столичной консерватории. Помочь ему в этом нелегком деле (знаменитый композитор имел тяжелый характер и практически всем визитерам с Запада отказывал) вызвалась Ирина — супруга известного актера театра и кино (всесоюзная слава пришла к нему после главной роли в фильме Ивана Пырьева «Свинарка и пастух»). Рано утром женщина заехала за продюсером в «Метрополь» на своих подержанных «Жигулях» и повезла его в консерваторию. По дороге она с гордостью сообщила, что ее супруг на днях должен получить звание народного артиста СССР.

Встреча с Хачатуряном прошла на редкость плодотворно: то ли старик был пленен красотой спутницы Лаудена, то ли приятными манерами самого продюсера, но он согласился приехать с гастролями в Лондон. Правда, при одном условии: вместе с ним в Туманный Альбион должны были отправиться и его родственники в лице племянницы, сына и его семьи. И хотя Лаудену эта просьба сулила лишние траты, он вынужден был согласиться.

Между тем сразу после встречи с композитором продюсер принял приглашение Ирины присутствовать этим вечером на праздновании 60-летия ее мужа. Оно должно было состояться в их двухкомнатной квартире в одном из домов в центре Москвы. Когда Лауден пришел туда, чуть припозднившись, веселье было в самом разгаре. Среди почетных гостей он увидел многих советских знаменитостей: сатирика Аркадия Райкина, чету балетных танцоров Владимира Васильева и Екатерину Максимову, киноактера Бориса Андреева и многих других. Однако в самый разгар застолья пришел человек, которого Лауден хотел видеть меньше всех, — Борис Буряца. Как выяснилось, он пришел не только поздравить юбиляра, но и переговорить с продюсером. Отведя его в сторонку, он пригласил его к себе в гости завтра утром. Лауден попытался отказаться, но Буряца был настойчив. «С вами хочет познакомиться Галина, — огорошил он своим сообщением продюсера. — Если вы не приедете, то она сильно рассердится. Со мной будет покончено». Взглянув на его полное отчаяния лицо, Лауден согласился. Кроме того, в нем взыграло обыкновенное любопытство — удобный случай познакомиться с дочерью генсека мог больше не представиться.

Обрадованный согласием продюсера, Буряца тут же переключил внимание на именинника и его жену. Под восхищенные взгляды гостей он подарил Ирине старинную брошь невиданной красоты, а ее супругу преподнес в качестве подарка золотую пятирублевую монету, явно коллекционную. После чего взял в руки гитару и спел несколько цыганских песен. Исполнял он их так вдохновенно, что гости от души ему аплодировали и просили исполнить некоторые песни на бис.

Тем временем сборная Советского Союза по фигурному катанию собирается выехать в США для участия в чемпионате мира. О тех днях вспоминает Л. Пахомова:

«Я пошла в Спорткомитет в тот день, когда было назначено собрание сборной страны, отъезжающей в Колорадо-Спрингс. Собрание должно было начаться в десять утра, я там была в девять. На подоконнике у председателя, смотрю, валерьянка, для меня приготовленная. Я сказала: «Сергей Павлович! Врачи спасли Горшкову жизнь, а вы должны спасти его как спортсмена». — «Что для этого надо?» — «Надо, — говорю, — чтобы никакую другую пару вместо нас на чемпионат мира не посылали. Нужно объявить, что Пахомова и Горшков вылетят позже, потому что у Горшкова грипп». — «Зачем все это?» — удивился Павлов. «Это нужно для выступления на Олимпиаде, которая состоится уже в следующем году. Ведь если нас не будет на этом чемпионате мира, то установится другая иерархия, и неизвестно, к чему это приведет. А так все будут думать: вот приедут Пахомова с Горшковым и заберут свою золотую медаль. Это во-первых. А во-вторых, Саше сейчас важно знать, что в него верят, что он нужен команде. Что на нем крест не поставили». — «А вы сможете выступать?» — «Гарантии дать не могу».