Жизнь замечательных времен. 1975-1979 гг. Время, события, люди
Шрифт:
— Так ты же не куришь — балуешься.
— Как не курю, дым-то идет.
— Ну и правильно…
Даже когда проводил Политбюро, просил:
— Посиди рядом, покури.
Конечно, не всем членам Политбюро — старикам — это нравилось, были ведь и некурящие, но возразить никто не смел… А вот на каких-нибудь армейских совещаниях или республиканских партийно-хозяйственных активах картина выглядела потрясающе. Местное партийное начальство сидит, все чинно, благородно, а мы, охрана, в присутствии Генерального прямо за его столом дымим, смолим. В глазах у всех удивление, чуть ли не испуг: во дают, лихие ребята, да просто нахалы.
Это была большая его слабость. Мог попросить и любого члена Политбюро: закури, Коля, Миша…
А нас просил — везде, даже когда плавал в бассейне.
— Закури…
Мы уже ставили к бортику ребят-выездников, настоящих курильщиков. Не вылезая из бассейна, прямо в воде он надышится, наглотается дыма и доволен:
— Молодцы, хорошо курите! — и поплыл дальше…»
Но вернемся на выставку «Сатира в борьбе за мир». В тот день руководители государства в течение доброго часа ходили по залам, внимательно разглядывая выставленные там картины. Шедевров среди них не было, да и не могло быть, поскольку вся тогдашняя советская сатира, да еще политическая, являла собой грустное зрелище. Излюбленными мишенями художников-сатириков были чилийский диктатор Пиночет да маоисты. Но генсеку со товарищи все увиденное жутко понравилось.
Тем временем другая группа товарищей корпит над будущими мемуарами генсека. Один из участников этого процесса — тогдашний завотделом корреспондентской сети в «Правде» Александр Мурзин — вспоминает:
«Однажды меня вызвал к себе Виталий Игнатенко. Прихожу — все знакомые, еще по «Комсомолке», плюс Сахнин, который тоже там печатался, и Аграновский из «Известий». Сидит Замятин, сидит Игнатенко.
Замятин говорит: «Вот недавно я и Константин Устинович Черненко ехали в поезде с Леонидом Ильичом. Он нам рассказывал о своей жизни, о своей молодости, о войне. Какая память! Какой человек! Какая потрясающая биография, совпадает со всеми важными вехами жизни государства». Я потом уже подумал: а у кого, собственно, не совпадает? Индустриализация, коллективизация, война — через это прошли все.
«Так вот к вам просьба — не согласились бы вы помочь Леониду Ильичу в написании его мемуаров? Ему некогда ездить по местам, собирать фактуру, встречаться со своими соратниками. Вот вы и напишете болванки. А потом Леонид Ильич сам подключится. Почему именно вы? Вас Виталий Никитич всех знает, вы испытанные бойцы советской журналистики, «золотые перья». Вот так и собрали команду — по дружбе, по знакомству.
На самом деле у Замятина уже была готова разработочка, которую он нам роздал. Там и Малая земля, и восстановление народного хозяйства после войны, и всенародная эпопея — целина, и Молдавия. Виталик же знает нас всех как облупленных. Губарев ведет отдел науки — ему космос. Сахнин — военный писатель, ему — Малая земля. Ну кто поедет на Украину? Вызвался Аграновский. Ганюшкина на этой встрече не было, но тему он себе уже взял — Молдавия. «Ну а вам, Александр Павлович, выходит, остается целина». Понятно. Я же занимаюсь сельским хозяйством.
Через день или два нас собрали у Черненко. Приходим. Замятин, Игнатенко и мы все. «Спасибо, ребята, мне уже доложили, что вы согласились помочь. Потом Леонид Ильич с вами поработает, а пока собирайте предварительные материалы. Работа ваша будет оплачена».
У нас глаза на лоб: когда это нам такую работу оплачивали? Это же партийное задание, почетное поручение. Сколько мы в «Комсомолке» Хрущеву речей насочиняли? И всегда мы работали бесплатно. А тут вдруг «оплатить» — значит как бы признать, что не сам Брежнев автор. Поэтому мы словам Черненко удивились, но всерьез не восприняли.
Черненко говорит: «Потом Леонид Ильич с каждым из вас встретится, надиктует, даст вам адреса своих соратников. Будете сидеть на даче, работать над своим разделом». С тем мы и разошлись…»
В понедельник, 28 марта, в Центральном Доме журналистов в Москве состоялась пресс-конференция, на которой выступили двое членов экипажа самолета, угнанного в октябре 1970 года в Турцию отцом и сыном Бразинскасами (при этом погибла стюардесса Надежда Курченко): пилот Сулико Шевидзе и бортмеханик Оганес Бабаян. Они ознакомили журналистов с письмом на имя президента США Д. Картера, которое они сегодня отправили в американское посольство в Москве. В письме содержалось требование
В Театре Моссовета предпринимаются отчаянные попытки добиться у Главлита разрешения на выпуск спектакля «Царская охота». Миссию «толкача» взял на себя мэтр театра Ростислав Плятт, который за эти дни пять раз звонил главному цензору страны Фомичеву. На пятый раз актеру наконец удалось поймать чиновника на его рабочем месте. Цензор долго допытывался у мэтра, чем привлекла театр эта пьеса. А выслушав ответ актера, многозначительно произнес: «Сказка — ложь, да в ней намек…» Тогда Плятт решился использовать последний козырь: «Могу я сказать Завадскому, чье состояние очень опасно, что дело ограничится частностями?» Помедлив, Фомичев согласился на эту расплывчатую формулу.
После этого разговора из Главлита позвонили автору пьесы Леониду Зорину и предложили «вынуть» из пьесы Фонвизина и вычеркнуть несколько важных реплик. С большим трудом драматургу удалось отстоять покойного собрата по перу, а также отбить большинство своих фраз. В итоге 31 марта Главлит разрешил «Царскую охоту» к выпуску.
В этот же день Москву покинул госсекретарь США Сайрус Вэнс. Приехал он сюда по заданию нового президента Америки Джимми Картера, чтобы тот прощупал почву по вопросу о сокращении вооружений. Но эти переговоры (они шли с 26 по 31 марта) завершились ничем. Сразу после отъезда Вэнса из Москвы министр иностранных дел СССР Громыко собрал пресс-конференцию для иностранных журналистов (редчайший случай в практике этого министра), где раздраженно заявил, что американские руководители «недостаточно учитывают интересы безопасности Советского Союза». Вот что вещал в те дни по «вражьему голосу» М. Геллер:
«Приход новой администрации обеспокоил Москву, еще больше она встревожилась после целого ряда выступлений президента Картера в защиту прав человека (5 февраля Картер написал письмо Андрею Сахарову, а 1 марта принял у себя Владимира Буковского. — Ф. Р.). В советской печати началась кампания запугивания американского президента, очень скоро принявшая грубые формы личных нападок на Джимми Картера. Одновременно советские журналисты уверяли своих читателей, что «антисоветское словоизвержение из Конгресса и Белого дома» — это «всего лишь трескотня горстки политиканов». Этой «горстке политиканов» противопоставлялись «хорошие американцы» из финансовых и промышленных кругов, из некоторых политических кругов. Советские руководители рассчитывали на то, что администрация Картера «на деле», а не на словах будет продолжать внешнюю политику Киссинджера…
Привыкшие вести переговоры с Киссинджером, который всегда, в любых обстоятельствах старался достичь соглашения, даже если приходилось жертвовать своими интересами, советские руководители отвергли предложения президента Картера о сокращении вооружений. Они увидели в этих предложениях попытку нарушить положение, которое кажется им очень выгодным для них, достигнутое в результате соглашения, подписанного во Владивостоке президентом Фордом и Брежневым в 1974 году…»
Тем временем банда грабителей, замышляющих нападение на кассу в МИХМе, продолжает готовиться к операции. Как мы помним, они планировали осуществить ее в начале февраля, но она сорвалась по не зависящим от преступников причинам. То же самое случилось и во второй раз — 30 марта. Грабители опять пришли в МИХМ, вооруженные до зубов, но в тот день деньги в кассу не привезли, перенеся это мероприятие на 1 апреля. Тогда, чтобы не терять времени даром, преступники решили еще раз опробовать свое оружие. Неподалеку от МИХМа они нашли строительную площадку, на которой и произвели испытания: сначала Качурин выстрелил в забор с расстояния 30–40 метров, а затем Прохоров проделал то же самое, но стрелял уже в дерево, стоявшее от него в 5–6 метрах. Результатами испытаний будущие грабители остались довольны: пистолет и трубки стреляли исправно, без осечек.