Жизнь. Милый друг. Новеллы
Шрифт:
— Здравствуй, Жорж!
Он опять промолчал. Тогда она, решив во что бы то ни стало заставить его узнать себя и поклониться, в ожидании благоприятного момента начала расхаживать позади ложи.
Заметив, что г-жа де Марель смотрит на нее, она подошла к Дюруа и дотронулась до его плеча.
— Здравствуй. Как поживаешь?
Он даже не обернулся.
— Ты что, успел оглохнуть с четверга?
Он ничего ей не ответил, — своим презрительным видом он ясно давал понять, что считает ниже своего
Рашель злобно захохотала.
— Да ты еще и онемел вдобавок? — не унималась она. — Уж не эта ли дамочка откусила тебе язык?
Он сделал нетерпеливый жест.
— Как вы смеете со мной заговаривать? — в бешенстве крикнул он. — Уходите, не то я велю задержать вас.
— А, ты вот как! — сверкнув глазами и задыхаясь от ярости, заорала она. — Ах, подлец! Спишь со мной — так изволь, по крайней мере, кланяться. Что ты нынче с другой — значит, можно и не узнавать меня? Кивни ты мне только, когда я проходила мимо, и я оставила бы тебя в покое. Но ты вздумал задирать нос! Нет, шалишь! Я тебе удружу! Ах, вот как! Ты даже не поздоровался со мной при встрече…
Она вопила бы еще долго, но г-жа де Марель, отворив дверь ложи, пустилась бежать, расталкивая толпу, и заметалась в поисках выхода.
Дюруа бросился за ней вдогонку.
Рашель, видя, что они спасаются бегством, торжествующе крикнула:
— Держите ее! Держите! Она украла у меня любовника!
В публике послышался смех. Двое мужчин, потехи ради, схватили беглянку за плечи, тащили ее куда-то, пытались поцеловать. Но Дюруа догнал ее, вырвал у них из рук и вывел на улицу.
Она вскочила в пустой экипаж, стоявший у подъезда. Он прыгнул вслед за ней и на вопрос извозчика: «Куда ехать, господин?» — ответил: «Куда хотите».
Карета медленно сдвинулась с места, подскакивая на камнях мостовой. Клотильда закрыла лицо руками, — с ней случилось что-то вроде нервного припадка: ей не хватало воздуха, и она задыхалась. Дюруа не знал, что делать, что говорить. Наконец, услыхав, что она плачет, забормотал:
— Послушай, Кло, моя маленькая Кло, позволь мне объяснить тебе! Я не виноват… Я встречался с этой женщиной очень давно… когда я только что…
Клотильда резким движением отняла от лица руки; злоба, дикая злоба влюбленной и обманутой женщины охватила ее, и, вновь обретя дар речи, она заговорила быстро, отрывисто, с трудом переводя дыхание:
— Ах, негодяй… негодяй… Какая низость!.. Могла ли я думать… Какой позор!.. Боже, какой позор!..
Гнев ее рос по мере того, как прояснялось сознание, по мере того как все новые и новые поводы для упреков приходили ей в голову.
— Ты платил ей моими деньгами, да? И я давала ему денег… для этой девки… Ах, негодяй!..
В течение нескольких секунд она как будто
— Ах, свинья, свинья, свинья!.. Ты платил ей моими деньгами… Свинья, свинья!..
Не находя другого слова, она все повторяла:
— Свинья, свинья…
Вдруг она высунулась в оконце, схватила кучера за рукав, крикнула:
— Стойте!
Отворила дверцу и выскочила на улицу.
Жорж хотел бежать за ней.
— Я тебе запрещаю вылезать из экипажа! — крикнула она так громко, что вокруг нее сейчас же собралась толпа.
И Дюруа из боязни скандала застыл на месте.
Она вынула из кармана кошелек, отсчитала при свете фонаря два с половиной франка и, вручив их кучеру, прерывающимся от волнения голосом сказала:
— Вот… получите… Я плачу… И отвезите мне этого прохвоста на улицу Бурсо, в Батиньоль.
В толпе загоготали.
— Браво, малютка! — сказал какой-то господин.
А уличный мальчишка, вскочив на подножку и просунув голову в открытую дверцу кареты, пронзительно крикнул:
— Счастливый путь, Биби!
И карета тронулась под громовой хохот зевак.
Наутро Жорж Дюруа проснулся не в духе.
Он не спеша оделся, сел у окна и погрузился в раздумье. Он чувствовал себя совершенно разбитым, точно накануне на него сыпался град палочных ударов.
Наконец безденежье подхлестнуло его, и он отправился к Форестье.
Его друг сидел у себя в кабинете и грел ноги у камина.
— Что это тебя подняло ни свет ни заря?
— Важное дело. Долг чести.
— Карточный?
— Карточный, — после некоторого колебания подтвердил Дюруа.
— Большой?
— Пятьсот франков!
Он должен был только двести восемьдесят.
— Кому ты задолжал? — недоверчиво глядя на него, спросил Форестье.
Дюруа не сразу нашелся, что ответить.
— Господину… господину… господину де Карлевиль.
— А-а! Где же он живет?
— На улице… на улице…
Форестье расхохотался:
— На улице Ищи-Свищи, так, что ли? Знаю я этого господина. Вот что, милый мой: так и быть, двадцать франков я еще могу тебе ссудить, но больше не проси.
Дюруа взял у него золотой.
Затем он обошел всех своих знакомых, и к пяти часам у него набралось восемьдесят франков.
Ему не хватало двухсот, но он решил на этом остановиться и, пряча собранные деньги, пробормотал: «Плевать, стану я себе портить кровь из-за какой-то дряни! Когда будут деньги — отдам».