Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Подвизаясь на славу себе и своему отечеству и постоянно вращаясь в обществе, чтобы развлекать музыкой многочисленных своих друзей, он влюбился в одну даму, и оба они премного наслаждались своей любовью. Но случилось так, что она в 1511 году заразилась чумой. Не подозревая этого и продолжая с ней общаться по обыкновению, Джорджоне заразился чумой, так что в короткое время преставился в возрасте тридцати четырех лет, к бесконечному горю многочисленных друзей, любивших его за его таланты, и к великому ущербу для мира, его утратившего. Однако они перенесли сей ущерб и сию утрату, утешаясь тем, что после него остались два отличнейших его ученика: Себастьяно венецианец, который впоследствии в Риме занял должность брата хранителя свинцовой печати, и Тициан из Кадоре, который не только сравнялся с Джорджоне, но значительно его превзошел. О чести и пользе, которые оба они принесли искусству, будет подробно сказано в своем месте.
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
Я не хочу выходить за пределы той самой страны, где великая мать-природа, дабы не быть уличенной в пристрастии, даровала миру редчайших людей, подобно тем, какими она в течение многих и многих лет украшала Тоскану и в числе коих был Антонио из Корреджо, одаренный отменным и прекраснейшим талантом, живописец своеобразнейший, который владел новой манерой в таком совершенстве, что благодаря природному дарованию и упражнению в своем искусстве он в течение немногих лет сделался редкостным и удивительным художником. Был он чрезвычайно скромного нрава и занимался своим искусством с большими лишениями для самого себя и в постоянных заботах о семье, его отягчавшей; и хотя Антонио был движим природной добротой, тем не менее страдал он сверх меры, неся бремя тех страстей, которым обычно подвержены многие люди.
Он был большим меланхоликом в работе, принимая на себя все ее тягости, и величайшим изыскателем всевозможных трудностей в своем деле, о чем свидетельствуют в пармском соборе великое множество фигур, исполненных фреской и тщательно выписанных на большом куполе означенного храма; ракурсы этих фигур снизу вверх – поразительнейшее чудо. Он-то и был первым, кто в Ломбардии начал делать вещи в новой манере, откуда можно заключить, что если бы талант Антонио, покинув Ломбардию, оказался в Риме, то он создал бы чудеса и доставил бы немало огорчений многим, считавшимся в свое время великими. Отсюда следует, что если его вещи таковы, несмотря на то, что он не видел вещей древних и хороших новых, то можно с необходимостью заключить, что, знай он их, он бесконечно улучшил бы свои произведения и, возвышаясь от хорошего к лучшему, достиг бы высочайших ступеней. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что никто не владел колоритом лучше, чем он, и что ни один художник не писал с большим обаянием и большей выпуклостью: так велика была нежность изображаемого им тела и грация, с какой он заканчивал свои работы.
В означенном месте он исполнил еще две большие картины маслом, на одной из которых, среди других фигур, изображен усопший Христос, заслуживший величайшие похвалы. А в церкви Сан Джованни того же города расписал он фреской купол, на котором изобразил Богоматерь, возносимую на небо в сонме ангелов и в окружении других святых; кажется невозможным, чтобы он мог не то что исполнить эту вещь своей рукой, но хотя бы представить ее себе в воображении, настолько прекрасны движения одежд и выражения, которые он придал этим фигурам. Рисунки к некоторым из них, собственноручно выполненные им красным карандашом, находятся в нашей Книге наряду с целым рядом прекраснейших фризов, состоящих из амуров, равно как и других фризов, предназначавшихся для украшения этого произведения и изображавших всякие фантазии на тему жертвоприношений в античном духе. По правде говоря, если бы Антонио не доводил своих произведений до того совершенства, которое мы в них видим, его рисунки (хотя в них есть и хорошая манера, и красота, и мастерство) никогда не заслужили бы ему среди художников той славы, какой пользуются лучшие его произведения. Искусство наше так трудно и разносторонне, что очень часто одному художнику невозможно достигнуть совершенства во всем; вот почему у многих, кто рисовал божественно, колорит отличался каким-нибудь несовершенством, другие же чудесно владели колоритом, но и половины того не достигали в рисунке. Все это рождается из вкуса и из опыта, которые приобретаются с детства, – одним в рисунке, другим в колорите. Но поскольку, дабы уметь довести произведение до конечного совершенства, обучаются этому всему, а именно: одновременно и колориту, и рисунку в работе над любой вещью, постольку Корреджо заслуживает великой похвалы, достигнув пределов совершенства в тех произведениях, которые он написал маслом и фреской: так, например, в том же городе, в церкви братьев-францисканцев цокколантов, где он написал фреску с изображением Благовещения так хорошо, что, когда при ремонте здания надо было ее уничтожить, братья устроили у этой стены леса с железными стояками и, постепенно срезая фреску, спасли ее и перенесли в другое, более надежное место в той же обители.
Кроме того, он написал над одними воротами в том же городе Богоматерь с младенцем на руках; зрителя поражает в этой фреске красота колорита, и она пользуется бесконечно похвальной славой среди проезжих иностранцев, не видевших других его произведений. Далее в церкви Сант Антонио этого же города он написал картину, на которой изображены Богоматерь
Точно так же исполнял он картины и другие живописные работы для многих владетельных особ в Ломбардии, в том числе – две картины в Мантуе, по заказу герцога Федериго II, для посылки их императору; вещи поистине достойные такого властителя. Когда это произведение увидел Джулио Романо, он заявил, что никогда не видел колорита, который достигал бы такого совершенства. На одной из них была обнаженная Леда, на другой – Венера; колорит их тел был настолько нежен и тени телесного цвета были настолько разработаны, что краска казалась не краской, а живым телом. На одной из картин был удивительный пейзаж, и не было ломбардца, который написал бы это лучше, чем он; к тому же волосы были так красивы по цвету, и отдельные волоски были написаны и выведены с такой чистотой и законченностью, что лучшего не увидишь. Были там также и исполненные с большим искусством амуры, испытывающие на камне, золотые ли у них стрелы или свинцовые, но больше всего придавала прелести Венере чистейшая и прозрачная вода, которая, стекая по скалам, омывала ее ноги, нисколько их не затемняя; поэтому вид этой чистоты, сочетающейся с нежностью, вызывал в созерцающем взоре сочувственное волнение. Нет сомнения, что именно за это Антонио заслужил всякие отличия и почести при жизни и всяческой изустной и писанной славы после смерти.
Написал он еще в Модене картину с изображением Мадонны, которая всеми живописцами высоко ценилась и почиталась лучшей картиной в этом городе, точно так же и в Болонье кисти его принадлежит Христос, являющийся в саду Марии Магдалине; эта прекраснейшая вещь находится в доме болонских дворян Эрколани.
В Реджо была прекраснейшая и редкостная картина, которую недавно, проезжая через этот город, мессер Лучано Паллавичино, большой любитель хорошей живописи, увидал и не остановился перед большим расходом и, купив подобную драгоценность, послал ее в Геную в свой дом. В том же Реджо есть картина, написанная на дереве и изображающая Рождество Христово, от которого исходит сияние, освещающее пастухов и другие фигуры, стоящие кругом и глядящие на него, причем в числе многого, свидетельствующего о наблюдательности художника, есть там женщина, которая, пожелав пристально взглянуть на Христа и не смогшая смертными очами вынести света его божественности, словно поражающего своими лучами ее фигуру, затеняет себе рукой глаза; она настолько выразительна, что прямо чудо. Над хижиной – хор поющих ангелов, которые так хорошо написаны, что кажутся скорее потоками небесного дождя, чем произведениями руки живописца.
В том же городе находится маленькая картина величиной в один фут – самое редкостное и прекрасное его произведение, которое только можно увидеть, исполненное притом в маленьких фигурах; на ней изображен Христос ночью в Гефсиманском саду, где ангел, являющийся Христу, освещает его светом своего сияния настолько правдоподобно, что нельзя было ни задумать, ни выразить это лучше. Внизу у подножия горы, в долине, видны три спящих апостола; над ними темная гора, на которой молится Христос, что придает невероятную силу этим фигурам, а в глубине, над далеким пейзажем, изображено появление зари, и видно, как сбоку подходят несколько солдат с Иудой. Несмотря на свои маленькие размеры, история эта так хорошо исполнена, что она ни с чем не сравнима по терпению и старанию, вложенным в такую небольшую вещь.
Много можно было бы сказать о его творениях, однако, так как у людей, отличившихся в нашем искусстве, каждая его вещь вызывает восхищение, как произведение божественное, то более распространяться не буду. Я приложил всяческие старания к тому, чтобы иметь его портрет, но раздобыть его не смог, ибо, будучи человеком скромной жизни, он сам себя не изображал, да и другие никогда с него не писали. И, поистине, он себя не ценил и отнюдь не был убежден, зная трудности своего искусства, что он им владеет с тем совершенством, к которому стремился. Он довольствовался малым и жил как хороший христианин.
Обремененный семейством, Антонио постоянно старался беречь деньги и вследствие этого стал таким скупым, что скупее людей не бывает. Потому-то и рассказывают, что, когда он получил в Парме шестьдесят скудо мелочью и ему понадобилось отнести их для своих надобностей в Корреджо, он сам нагрузился этими деньгами и отправился в путь пешком; а так как в то время стояла страшная жара и его напекло солнце, то выпил он воды, чтобы охладиться, и тогда в жесточайшей лихорадке слег он в постель, с которой уже не вставал до самой смерти, настигшей его в возрасте около 40 лет.