Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Она прочла:
«Приказ Августе Генке следовать за капитаном бароном Бредтом»
Она побледнела, но сказала твердым голосом:
– А куда я последую за вами?
– Это я буду иметь честь объяснить вам на дороге.
– Но будет ли это необходимо?.. Далеко или близко едем мы с вами?.. Должна ли я одеваться как для визита, или в дорогу?
– Мои инструкции позволяют вам сказать, что вам следует одеться в дорогу. Вы имеете для этого четверть часа.
– Четверть часа?.. Но!..
Барон
– Я имею честь заметить вам, что теперь двадцать минут девятого, а без десяти минут девять мы должны быть вне Шарлотенбурга… Карета ждет нас с конвоем.
С конвоем! То есть если она будет противиться, ее возьмут силой.
– Еще вопрос, – сказала она, – имею ли я право взять с собой одну из моих горничных?
– Нет; вам запрещено брать с собой кого бы то ни было.
– Хорошо. Я следую за вами.
Мы знаем, что Августа была рассудительная девушка; уверившись, что сопротивление ни к чему не поведет, она смело взглянула на свое приключение. В самое короткое время она переменила свое легкое платье на теплую одежду; была осень и ночи свежи; – и, занимаясь этим, она нашла средство начертить своему любовнику следующие строки:
«Что бы ни случилось, я люблю тебя и никого не полюблю во всю мою жизнь».
Без десяти девять по инструкции барона Бредта, карета, в которой сидел означенный барон и любовница принца, выехала из ворот Шарлотенбурга. Тогда посланный короля проговорил:
– Теперь, если вам угодно меня выслушать, я готов говорить.
– Я вас слушаю.
– Я сопровождаю вас в Бреславль, в Силезию, где, по приказанию короля, вы должны пребывать, не давая знать кому бы то ни было, посредством ли письма или иным каким образом, о месте вашего пребывания. Вы слышите?
– Слышу.
– Чтобы отвратить известные розыски, возможные со стороны одного лица, вы должны переменить ваше имя. Вы назоветесь мадемуазель Фукс.
– Слышу.
– Вам дозволена в Бреславле совершенная свобода относительно образа жизни, исключая нескромных жалоб, последствия которых могут быть для вас пагубны. На этих принятых вами и строго соблюдаемых условиях я уполномочен объявить вам, что каждый месяц, вы будете получать в виде пенсиона от Бреславльского банкира пятьсот флоринов. Понимаете?
– Понимаю.
– И вы не имеете ничего против этого?
– Ничего.
– Отлично! Я поздравляю вас, что вы так легко относитесь к положению, быть может, для вас неприятному…
– Я освобождаю вас от поздравлений и попрошу у вас только одного объяснения. Я не знаю Бреславля; и если ваши инструкции не позволяют вам этих объяснений, то я буду в большом затруднении, как поместиться в этом городе.
– О! Об этом не беспокойтесь! Я не без причины с соизволения его величества предложил вам переменить ваше имя. Я жил в Бреславле пять лет у г-жи Гютцнер, племянница которой, еще ребенком уехавшая в Испанию, называлась Катериной Фукс.
– Хорошо! И чтобы обязать вас, г-жа Гютцнер согласится не только поместить меня в своем доме, но и рассказать всем, что я ее племянница Катерина Фукс?.. Теперь я совершенно ознакомилась с моим будущим положением… Благодарю вас… Теперь, с вашего позволения, я отдохну несколько часов.
– О, мадмуазель, почивайте! Почивайте с миром! Я скорее умру, чем потревожу вас…
Закрыв капюшоном лицо, Августа прислонилась в угол кареты, но не для того, чтобы спать, как остроумно полагал барон, а чтобы поразмыслить.
Король удалял ее от принца. Что значило это удаление? Подчинится ли Фридрих Вильгельм, как подчинилась она, тирании старого деспота?.. И даже если он воспротивится, то при тех предосторожностях, которые употреблены для сокрытия ее следов, как он её отыщет?.. И искренняя слеза покатилась по щеке молодой женщины. Навсегда ли она изгнана? Должна ли она надеть вечный траур по тому радостному существованию, которое только что окончилось для нее?.. Приговорена ли она скрывать во мраке провинции свою блистательную красоту и свое честолюбие?..
Экипаж полной рысью проезжал через какуюто деревню. В это время голос крестьянки запиравшей с песнью дверь своей хижины достиг до слуха Августы. То был припев старой немецкой баллады; он говорил:
К чему рыдать? В рыданьях толку нет!Ведь милый не со мной!..О, я мила. Мне только двадцать лет.Вернется милый мой.– Песня права! – прошептала Августа. – Мне семнадцать лет; я прекрасна!.. Тот, кто любит меня, – отыщет. Она отерла глаза и заснула.
Вернемся к Фридриху Вильгельму, которого мы оставили в жалком положении, в кабинете короля. Часовой, стоявший у двери этого кабинета, слышал шум от падения; но так как он был хорошо выдрессирован, то, зная, что не должен заниматься ничем, кроме своей службы, он не произвел тревоги. Из этого произошло, что принц был поражен воспалением в мозгу, которое можно бы было в начале уничтожить без опасных последствий, но вследствие которого он, в течение трех недель находился между жизнью и смертью, потому что только через два часа после припадка позаботились о нем. Королевский принц в опасности! Знаменитейшие медики Берлина и Потсдама явились на призыв короля. Сам Фридрих Великий двадцать четыре дня и столько же ночей, часто посещал больного. В сущности король не был зол. Не только как наследника престола, он любил принца как человека.
Наконец, через три недели доктора ручались за жизнь принца. Еще восемь дней, говорили они, и принц будет окончательно спасен.
По прошествии этих восьми дней, однажды утром, король, сидя у постели выздоравливающего, сказал грубым голосом:
– Ну, теперь вам лучше?
Принц печально улыбнулся.
– Нет, вам также дурно?..
– Простите, государь! Но…
– Но, чтоб совершенно выздороветь вам чего-то или кого-то не достает?.. Так что ли?
– Государь!
– Признайтесь! Вы все еще думаете о вашей любовнице; об этой маленькой Генке, чтоб черт ее побрал!.. Поспорим, что один ее взгляд имел бы больше влияния на ваше здоровье, чем все микстуры, прописанные медиками?.. Ну, я согласен возвратить вам ее.