Жизни, не похожие на мою
Шрифт:
В ходе судебных слушаний перед ним прошло немало бедолаг, проглотивших разноцветную наживку, и с тех пор он смотрел на рекламные листки уже другими глазами. Этьену открылось, как просто убедить бедняков, что даже они могут приобрести стиральную машину, автомобиль, приставку «Нинтендо» для детишек или просто продукты питания, что они возместят долг позднее, и это обойдется им не дороже, чем при оплате наличными. В отличие от контролируемых и недорогих ссуд, предоставляемых обычными банками со своими кредитными учреждениями-филиалами, подобные контракты заключаются в мгновение ока: достаточно поставить подпись внизу рекламки, носящей название «предварительная оферта». Это можно сделать в кассе магазина, документ тут же обретает силу и продлевается по умолчанию. Покупатель берет все, что хочет и когда хочет, постепенно он начинает осознавать себя владельцем дармовых денег. Предложение составлено так, что никоим образом не развеивает это приятное чувство. Например, речь идет не о займе, а о «финансовом резерве», не о кредите, а о «платежном механизме». Вам говорят: «Вам нужны 3000 евро? 3000 евро за 1 евро в месяц вас устроит? Уважаемая мадам, вы зашли вовремя. Дело в том, что нам рекомендовали вас как надежного клиента — нашего магазина, нашего центра посылочной торговли, — достойного воспользоваться совершенно исключительным предложением. Вы прямо сейчас можете открыть кредитный резерв на сумму до 3000 евро». Сведения о чрезмерно высокой стоимости этого кредита набраны крохотным шрифтом на обороте оферты, кто-то знакомится с текстом, кто-то нет. Чаще всего нет. Как бы то ни было, бумажку подписывают, ибо при отсутствии денег
В этом году состоялся процесс, наделавший много шума в прессе. Речь шла о семейной паре, чей ежемесячный доход составлял 2600 евро: он был рабочим, она — санитаркой. Они хотели убить пятерых своих детей и покончить жизнь самоубийством. Двенадцать лет семья жила в кредит, имела шесть банковских счетов, двадцать один револьверный кредит, пятнадцать потребительских карточек и около 250000 евро долга, но наступил момент, когда кредиторы потребовали возврата денег. Заманчивые предложения сменились настойчивыми требованиями погасить задолженность, причем все заимодавцы обрушились на семью одновременно. Стало невозможным покрывать один кредит за счет другого, открывать новую кредитную линию с расчетом выгадать время. Игра была закончена. Последней, еще незаблокированной кредитной карточкой супруги воспользовались для покупки новой одежды, чтобы их дети в красивых обновках могли отправиться в мир иной — «такой же, только без долгов», как с пугающей искренностью сказал глава семейства. Коллективного самоубийства не получилось, погибла только одна из девочек. По приговору суда присяжных отец получил пятнадцать лет, мать — десять. Этот процесс взбудоражил всю Францию. «Дело трогательное, — сказал Этьен, — но на самом деле не показательное, поскольку семья Картье пользовалась кредитом абсолютно беспечно и жила не по средствам. Они покупали телевизор и игровую приставку для каждого ребенка, самую дорогую электробытовую технику, часто и без нужды меняли машину, мебель, аппаратуру, подписывались на все что ни попадя; одним словом, относились к такой категории людей, которым даже самый бестолковый продавец мог впарить все, что ему вздумается. Социологи называют людей этого типа „активными“ сверхдолжниками, из-за экономического кризиса их стало значительно меньше по отношению к „пассивным“ сверхдолжникам. Последних нельзя упрекнуть в чрезмерном потреблении и безрассудном использовании кредита лишь на том основании, что они бедны, очень бедны, и у них нет другого выбора кроме как брать в долг, чтобы заполнить тележку в магазине пакетами с лапшой. Как правило, к ним относятся люди старше пятидесяти лет с минимальным реабилитационным доходом [37] или одинокие женщины с детьми, не имеющие ни специальности, ни работы, ни перспективы найти ее — если очень повезет, они смогут устроиться куда-нибудь на неполный рабочий день с низкой зарплатой, без всяких гарантий и с классическим негативным последствием: в итоге выяснится, что выгоднее не работать, а жить на гарантированное пособие. У таких есть только долги и нет средств выплачивать их. Дела на этих должников стопками громоздятся на столе судьи малой инстанции».
37
Государственное пособие для малоимущих при полном отсутствии у них других доходов (фр. RMI — revenu minimum d’insertion) в период с 1.12.1988 г. по 31.05.2009 г. С 1 июня 2009 г. вместо RMI выплачивается увеличенное социальное пособие — так называемый доход от активной солидарности (фр. RSA — revenu de solidarit'e active). — Прим. пер.
И как же поступает судья малой инстанции? В принципе, у него не так уж много места для маневра. Он прекрасно видит, что одну сторону представляет загнанный в угол бедняк, другую — крупное, беспощадное кредитное учреждение, но оно по определению не обязано сентиментальничать и кого-то жалеть, как, впрочем, и сам судья. Между бедняком и крупной конторой заключен договор, и роль судьи заключается в обеспечении выполнения договорных обязательств: он должен либо заставить должника платить, либо принять решение описать его имущество. Проблема заключается в том, что должник чаще всего оказывается неплатежеспособным и даже не подлежащим обращению взыскания, то есть обладает лишь самым необходимым для выживания. До середины XIX века выходом из тупика было заключение должника в долговую тюрьму. Этьен рассказал мне, что это установление было упразднено не из соображений гуманности, а прежде всего потому, что содержание заключенных возлагалось на их кредиторов, а не на государство, и экономические интересы возобладали над чувством удовлетворения от вида должника, упрятанного за решетку. В наши дни существует другое вариант — комиссия по сверхзадолженностям.
Этьен еще учился в Национальной школе по подготовке и совершенствованию судебных работников, когда в 1989 году под давлением крайней социальной необходимости в каждом департаменте страны согласно закону Нейерц [38] были созданы комиссии, отвечавшие за поиск решения в тех случаях, когда его, по всей очевидности, не существовало. В глазах преподавателя, потешавшегося над потребительским правом, имевшим репутацию незаслуженной подпорки для дураков, введение совершенно скандального с юридической точки зрения новшества — права не платить по долгам — выглядело почти что концом света. Теоретически, речь шла о другом — об оценке возможностей должника делать ежемесячные выплаты при условии затягивания пояса и предложении заинтересованным сторонам, как должнику, так и кредитору, графика погашения долгов. На самом деле, после жонглирования отсрочками, переносами и продлениями сроков выплат наступал момент, когда говорить можно было только о ликвидации долгов. Спустя пятнадцать лет, когда ситуация ухудшилась еще больше, этот юридический казус окончательно оформился c принятием закона Борлоо [39] , вводившего в судебную практику «процедуру персонального восстановления», известную также под названием «гражданская несостоятельность». С этого момента к физическим лицам стал применяться принцип коммерческого банкротства. Иными словами, если при рассмотрении их дел сложившаяся ситуация расценивалась как «совершенно безнадежная», — а вынесение такого заключения в любом случае представляется крайне спорным, — их долги просто-напросто аннулировались, и кредиторам ничего не оставалось делать.
38
Закон Нейерц от 31 декабря 1989 г. — закон, введенный по инициативе министра торговли, ремесел, потребления и социального хозяйства Вероник Нейерц, направленный на предотвращение возникновения сверхзадолженности и оказание помощи ее жертвами. Закон был отменен 14 декабря 2000 г. за исключением большинства статей, определяющих комплекс предупредительных мероприятий, к которым относятся комиссии по сверхзадолженностям. Его заменила процедура индивидуального
39
Французский закон № 2003-710 от 1 августа 2003 г. «О направлении и планировании городского развития и реконструкции городов», опубликованный в «Журналь Оффисьель» 2 августа 2003 г., известный как «закон Борлоо». Своим названием закон обязан Жану-Луи Борлоо, французскому политическому деятелю, депутату Национального собрания Франции, председателю Радикальной партии. — Прим. пер.
Ничего подобного еще не было в 1997 году, когда Этьен приехал во Вьен. Но общества потребителей и парламентарии, как левые, так и правые, активно работали в этом направлении, выступая против лоббирования кредитных учреждений. В качестве примера они приводили Эльзас и Мозель, где подобная практика применялась уже много лет, и катастрофы не произошло — земля не сошла со своей оси. С 1998 года закон Обри сделал возможным частичное освобождение от долгов, и этот путь все чаще и чаще стали рекомендовать комиссии по сверхзадолженностям. Следовать этим рекомендациям или нет зависело от судьи, его взглядов на право и жизнь.
Во Вьене я посетил слушания нескольких дел по сверхзадолженностям. К тому времени Этьен уже не занимался судопроизводством, и председательствовал на тех судебных заседаниях судья Жан-Пьер Риё. Он был предшественником Жюльетт на этой должности, и после ее смерти был назначен временно исполняющим обязанности судьи. Этьен проработал с ним два года и отзывался о нем наилучшим образом. «Ты сам увидишь, — сказал он, — Риё — моя полная противоположность, но он знает, где он». В устах Этьена странная фраза «он знает, где он» являлась комплиментом самого высокого достоинства. Сначала я не улавливал ее смысл, но теперь он стал для меня понятнее, и причина того, несомненно, заключается в том, что я сам стал лучше понимать, где я. Жан-Пьер Риё — пятидесятилетний здоровяк, в прошлом регбист и воспитатель малолетних правонарушителей, ставший судьей уже в зрелом возрасте, любил вспоминать, что до 1959 года судья малой инстанции назывался мировым судьей. Смысл своей профессии он видел в примирении сторон и поиске путей, позволяющих людям договариваться между собой. А еще ему очень нравились выезды на места совершения правонарушений, к сожалению, из-за нехватки времени они проводились все реже и реже. Допустим, человек обращается к вам с жалобой: «Фирма „Пупкин“ установила мне ворота с электрическим приводом, но они не работают». Что вы делаете? Вы отправляетесь посмотреть на эти ворота. Вы вызываете машину, берете с собой секретаршу, звоните на фирму «Пупкин», чтобы они тоже приехали по указанному адресу и, если повезет, договариваетесь подписать на месте протокол о соглашении сторон, после чего все отправляются пропустить по стаканчику. Такой крестьянский стиль работы был чужд Этьену. Он не любил разъезжать по всякого рода вызовам. Ему нравилось право в чистом виде, тонкость юридического рассуждения, тогда как Жан-Пьер охотно соглашался выступать в роли выездного юриста. «Я ничего не понимаю в праве, — пожимал он плечами. — Я лишь хочу, чтобы люди не жульничали и не крали».
В отличие от судебных заседаний по гражданским делам, проходивших в большом зале суда, слушания по сверхзадолженностям проводились в маленьком помещении, прозванном библиотекой из-за того, что там на единственном стеллаже пылились несколько томов законов. На секретаре суда красовалась мантия и кружевные брыжи, зато судья сидел в рубашке без пиджака. Глядя на него, можно было подумать, что находишься в офисе Национального агенства по безработице или какого-то социального учреждения, и то, что посетитель мог видеть и слышать там, лишь усиливало это впечатление.
Ситуация не предполагает обилия вариантов. Допустим, люди подали документы в комиссию по сверхзадолженностям — источник информации для Банка Франции в каждом департаменте («можно подумать, у Банка Франции нет других дел», — заметил Жан-Пьер). Вполне возможно, что их досье будет объявлено не подлежащим принятию, и они обжалуют это решение. Может статься, его примут, и комиссия разработает график погашения долгов, но один или несколько кредиторов оспорят его, ибо он уменьшает или даже аннулирует их долговое требование. Наконец, существует вероятность того, что судья узаконит план комиссии без всяких слушаний.
Прежде чем секретарь суда пригласила клиента в зал заседания, Жан-Пьер бросил взгляд на обложку папки с документами. Величина графы с именами кредиторов позволяла оценить размер ущерба. Поскольку речь шла о мадам А., он кивнул головой — бывало и хуже.
Мадам А. — сорокапятилетняя толстушка в обтягивающем зелено-лиловом спортивном костюме, с короткой челкой на лбу и большими очками причудливой формы на носу явно чувствовала себя не в своей тарелке. Задавая вопросы, Жан-Пьер всячески старался ее успокоить. «Ну, хорошо, — добродушно сказал он, — давайте посмотрим, что мы можем для вас сделать». И уже по его тону было понятно, что он как-то попытается помочь. Мадам А. зарабатывала 950 евро в месяц, работая санитаркой, растила двоих детей шести и четырех лет, получала на них пособия, а также субсидию на оплату жилья, но, поскольку она работала, субсидия была уменьшена, и теперь покрывала всего лишь треть квартирной платы. Ситуация стала критичной, когда три года назад она развелась с мужем, поскольку все расходы выросли вдвое. Когда Жан-Пьер спросил, есть ли у нее машина, женщина напряглась, почувствовав в этом вопросе опасность — на машину можно было наложить арест — и поспешила объяснить, что автомобиль ей крайне необходим, чтобы ездить на работу. Жан-Пьер ответил, что никто не собирается трогать ее машину, тем более, что ей больше десяти лет и она, пардон, не стоит даже ломаного гроша. Ну, а что насчет пособия по присмотру за детьми? Вы его получаете? Да, смущенно призналась мадам А., словно в этом было что-то постыдное.
На основании полученных сведений комиссия высчитала по таблице, предусмотренной Трудовым кодексом, ту часть ее доходов, что могла быть отведена на возмещение долгов — 57 евро в месяц. Вместе с невыплаченными налогами задолженность Государственному бюро по обустройству и строительству во Вьене, сдававшему ей квартиру, банку «Креди Мюнисипаль де Лион» и кредитным учреждениям «Франс-Финанс» и Cofinoga составляла 8675 евро. По расчетам комиссии выходило, что за десять лет мадам А. может возместить не более 6840 евро. Оставались еще 1835 евро, и комиссия предлагала этот долг ликвидировать. Но тогда требовалось определить, кто из кредиторов понесет ущерб. Прежде всего, должны быть уплачены налоги, таков закон. За ними идет Государственное бюро Вьена по обустройству и строительству — кредитор с социальной направленностью, поэтому разорять его нет никакого резона. Значит, ни с чем остаются «Креди Мюнисипаль», «Франс-Финанс» и Cofinoga. Им-то комиссия и направила письма с соответствующим предложением. Два учреждения на них никак не отреагировали, что означало их согласие. Зато «Франс-Финанс» ответил протестом, и мадам А. это сильно обеспокоило, потому что кредиторы выслали ей очень жесткое письмо с утверждением, будто она не хочет платить, хотя им известно, что она в состоянии вернуть долг. «У вас есть письмо?» — спросил Жан-Пьер. Шмыгая носом, мадам А. порылась в целлофановом файлике, который не выпускала из рук, словно это был спасательный круг. Жан-Пьер пробежал письмо глазами и спросил, общались ли кредиторы с ее соседями, звонили ли ей на работу. Ответ был утвердительный. «Хорошо, — сказал Жан-Пьер. — Сейчас я объясню вам, как мы поступим. Я должен вынести решение не позднее двух месяцев, таков закон, но я предпочитаю сообщить его вам прямо сейчас. Прежде всего, я приму предложение комиссии. Это значит, что я аннулирую ваш долг перед „Франс-Финанс“, тем самым они лишатся права посылать вам письма, звонить на работу и беседовать с соседями. Если они это сделают, то нарушат закон, и тогда вы сможете прийти ко мне с жалобой. Теперь, что касается вас: вы должны ежемесячно выплачивать 57 евро налоговой инспекции и Государственному бюро по обустройству и строительству. Эти выплаты обязательны и не подлежат обсуждению. Пока вы это делаете, пока вы скрупулезно соблюдаете график, вам не о чем беспокоиться. Следующий момент: вы не должны брать новых кредитов. Никаких. Вам все ясно?» Мадам А. все поняла и с облегчением удалилась.