Жнец
Шрифт:
Я задумался. И правда — а почему бы и нет? Не шибко я ведь перетруждался! И формой «прикрыт» буду! И кстати сказать — просто-таки в кон пришлось. Мне ведь надо десяток душ Моране, она жа Мара — отправить. И где их искать, кроме как на месте преступления? А что — вызовут меня к какому-нибудь негодяю, заслуживающему смерти — я его и грохну. Да так, что никто и не догадается! Сердце откажет, к примеру. Или удар его хватит. А всякие там морализаторства насчет того, что-де не заслуживает смерти, а его надо судить — для меня ничего не значат. Я уже перешагнул эту черту. И единственное, что меня волнует — это моя безнаказанность. Но опять же —
— Ну что скажешь, Вась? Вернешься? — Кукин напряженно ждал, и было видно, что он очень ждет моего ответа. Неужели так припекло?
— Главное, чтобы с позором потом не уволили — хмыкнул я, и Кукин облегченно вздохнул:
— Да ладно! Всем участковым вечно грозят, что отправят их в народное хозяйство! Только почти никого ни хрена не отправляют. Главное, чтобы не зарывался — чтобы по селянам из пистоля на начал палить, либо в голом виде по улицам с девками разъезжать! Да и то — в последнем случае прикроем, кто не без греха?
Кукин ухмыльнулся, и я вспомнил историю про участкового Шишкина, которую мне рассказал старший участковый, майор Морозов. Шишкин как-то набухался, и как был, голый и пьяный в умат поехал в магазин на желтом служебном мотоцикле «урал» с коляской. У магазина слетел в кювет и там валялся в натуральном виде, пока за ним не приехали из райотдела. Лето было, солнце, тепло, так что он и не простыл. И ведь не уволили! Придумали какую-то ересь, что это и не он был, а похожий на него человек — брат Шишкина, который приехал в гости и угнал его моцик. За что Шишкину вынесли выговор — без занесения, за утерю контроля над служебным транспортом. Смешнее всего была именно мотивировка — неизвестно, кто ее придумал, но ржали все — Шишкин-то и правда утерял контроль над транспортным средством. Иначе почему он сверзился в канаву? Пришлось ему потом восстанавливать мотоцикл за свой счет — вилку погнул, диск, и головку цилиндра покоцал о камни, когда падал. Так что Кукин здесь совершенно не привирал.
— Хорошо, согласен! — после раздумья сказал я — Но только сильно не наезжайте, ладно? Буду скрестись здесь сколько смогу, а вы насколько можно меня прикройте.
— Вот и отлично! — просиял Кукин, и сунув руку в нагрудный карман, выдернул оттуда удостоверение. Мое удостоверение — Держи! И уазик твой вернем! Он в гараже стоит, я велел его не трогать. Чего ты свою тачку будешь по работе бить? И карточку-заместитель держи! Вот! Кстати — как знал, пару бумаг с собой захватил. Распишись!
Уже уходя, Кукин приблизился почти вплотную и взяв меня за пуговицу, сказал:
— Вась…это…ты правда можешь колдовать? Ну типа как экстрасенс, да? Не можешь мою Анютку…ну жена моя! Не можешь снадобье какое-нибудь дать, чтобы похудела? Тридцать пять лет бабе — а распоролась, как бегемот! Она уколы гормональные делала, по здоровью проблемы были, вот после них, да после родов ее и разнесло. Она переживает — я ее не хочу, а как я могу ее хотеть, такую тушу? В ней килограмм сто двадцать, не меньше! И это приросте в сто шестьдесят пять! А она сама не может остановиться — жрет и жрет, жрет и жрет…говорит — это ее успокаивает. В общем…такие вот дела.
— Я тебе сделаю снадобье, но ты должен принести мне ее волос и лучше — еще каплю крови. Подольешь ей — она и знать не будет, а жрать всякую гадость прекратит. Точно похудеет.
— Ох ты ж! Спасибо, Вась! Обязательно принесу! Я твой должник! И да — на звание Миронов представление сегодня же сделает! Спасибо тебе, выручил! Ох, и стройка у тебя здесь! Дорого встало? Ладно, ладно — не говори. Сколько бы не встало — все твои! Пока, Вась!
Кукин уехал на своем «Патриоте», а я остался стоять у калитки, слегка ошеломленный этой вот переменой. Только недавно я навсегда распрощался с ментовской жизнью, и на вот тебе — я снова на службе! Вот как так? Мда…«судьба играет человеком, а человек играет на трубе». Впрочем — грех жаловаться. Вовремя Кукин подскочил, чего уж греха таить.
— Василий! — я обернулся, и увидел женщину лет сорока пяти-пятидесяти, худощавую, и…ужасно похожую на Варю. Такой станет Варя, когда ей исполнится пятьдесят. Хмм…стала бы. У меня даже сердце защемило. Вот же черт! Сейчас мне придется что-то говорить…
— Да, слушаю вас! Вы мама Вари?
— Да…Варя давно не приходила, я беспокоюсь — сердце не на месте, переживаю. Вот, пришла узнать — как она, и что. Варя дома?
— Вари нет… — сказал я бесстрастно, кусая губу — Она…она ушла от меня. Сказала, что я ей надоел, и ушла.
— Куда ушла?! — женщина широко раскрыла глаза.
— Не знаю. Сказала, что уходит, и все — пожал я плечами — Мы с ней слегка поспорили, она сказала, что ей такой мужик не нужен, она лучше нашла, и…ушла. Вот, собственно и все. Простите, я пойду…
Я повернулся, и стараясь не сорваться на бег пошел в дом. Мне хотелось просто провалиться сквозь землю. Не люблю так откровенно врать. Но что я бы ей сказал? Что ее дочь похитил злобный колдун? Что он вселил в тело Вари свою помощницу-ведьму? И сейчас они где-то там кувыркаются в постели?
По большому счету суть была той же — Варя от меня ушла, и направилась к другому мужику. Так что я почти и не соврал. Почти…
Я посмотрел в окно — женщина уходила по дороге, спина ее была сгорблена, плечи опущены. Она будто несла на себе огромную тяжесть. Ну черт подери…как же так! В любом случае — без помощи я семью Вари не оставлю, это уж без всякого сомнения. Но пока у них деньги есть (я Варе дал на ребенка), а до тех пор, как они закончатся — я Варю может быть и найду. Да не может быть — а найду! Как это я могу не найти?! Только вот с чего начать…надо крепко подумать. Очень крепко!
Нашел свою ментовскую форму — я ее забросил в шкаф, хотел в ней работать во дворе. Ну не пропадать же тряпкам? Поставил гладильную доску, достал утюг и начал гладить брюки, раздумывая о своем, наболевшем.
— Хозяин! — раздался густой бас Охрима — Хозяин, давай я тебе помогу! Поглажу!
— Погладишь? А не спалишь? — рассеянно спросил я, и опомнился — как это домовой будет гладить? Где это он научился орудовать утюгом?
— Не спалю! — прогудел Охрим, одной рукой, как пушинку поднял за ножку стул и поставил его вплотную к гладильной доске. Охрим был невероятно, нечеловечески силен. Я не делал испытаний его силы (Картину помню — «Испытание силы Яна Усмаря» — эпичная картина!), но сдается, что он может завязывать в узел гвозди и легко ломать подковы. А еще он может ломать шеи супостатам, покушающимся на сокровища хозяина.