Жнец
Шрифт:
ГЛАВА 14
Саша
Эмили прилетела вчера вечером и не отходила от мамы ни на шаг. Она тяжело переживает это, и в каком-то смысле я чувствую себя виноватой за то, что имела возможность провести с ней больше времени. Но ведь мама хотела именно этого.
— Она выглядит совсем по-другому, — шепчет Эм. — Я не хотела запоминать ее такой.
— Так и не надо, — говорю ей. — Она бы этого не хотела, Эм.
— Я поднимусь на крышу, — говорит она. — Мне нужно подышать свежим воздухом.
Я киваю и отпускаю ее.
Благодаря Эми, варьирующей дозировку лекарства, сестре удалось застать маму в моменты просветления в течение дня. И я удивляюсь тому, что, когда Эмили уходит, она снова открывает глаза.
Я ложусь рядом с ней и стараюсь не плакать. Когда я заглядываю ей в глаза сегодня вечером, я знаю, что это будет в последний раз. Она испытывает сильную боль, каждый раз мешающую ей просыпаться. И это несправедливо по отношению к ней.
Так что это должно быть прощание.
Я держу ее за руку и разговариваю с ней. Говорю все, что приходит мне на ум. Я рассказываю ей о вещах, которые никогда не произойдут. Дом, которого у меня, наверное, никогда не будет. Имена моих будущих детей. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о грядущем.
Мама смотрит, как я говорю, но не отвечает. Я и не жду от нее этого. Она слаба и слишком устала. Но я все равно хочу услышать ее голос. В последний раз.
Я пообещала себе, что буду сильной ради нее. Но я не могу. Я слишком эмоциональна. Так что, в конце концов, я не выдерживаю и просто плачу. Она обнимает меня, как это делают матери.
— Скажи мне, что все будет хорошо, Ма, — шепчу я. — Потому что я не чувствую, что так будет. Я не знаю, что буду делать без тебя.
Я не жду, что она что-то скажет. Но она говорит.
Голос у нее слабый и скрипучий. Но она говорит. Мне.
— Он говорит, — выдавила она, — что защитит тебя.
— Что? — Я моргаю, глядя на нее, отчаянно желая большего.
Но она больше ничего не говорит. Она улыбается и притягивает мое лицо к себе, чтобы поцеловать меня в лоб. А потом она закрывает глаза и проваливается в забытье.
Эми все еще на кухне, когда я, наконец, выхожу, и я благодарна ей за ее присутствие. Она приготовила ужин, что не входит в ее должностные обязанности. Да и не стоит ей оставаться здесь допоздна, когда ей даже не платят за это. Она ни словом не обмолвилась о том, что случилось с Ронаном. И я тоже это очень ценю. Я знаю, что она еще не оправилась от этого, но что бы ни сказал ей Лаклэн, это не позволило ей даже заговорить об этом.
Я неуверенно улыбаюсь ей, когда сажусь, а она протягивает мне блюдо со спагетти.
— Спасибо тебе, Эми.
— Ну и как она там? — спрашивает
— Кажется, она была в здравом уме, — говорю ей. — Но она сказала что-то странное. Я действительно не могу понять, что это значит.
— Так бывает, — тихо говорит Эми. — Иногда их мысли имеют смысл только для них самих. Это может быть из-за лекарства.
Я киваю, решив, что это, вероятно, лучшее объяснение из возможных. Но даже когда я убеждаю себя в этом, я не могу отделаться от мысли, что на самом деле все не так… Что мама точно знала, о ком говорит. И его точно зовут Ронан.
На следующее утро Мак появляется на пороге моего дома с коробкой пончиков.
Я удивлена, что она здесь, но, похоже, все решили начать регулярно навещать меня. Эми предупредила меня, что такое возможно. Люди не знают, что делать в таких ситуациях, поэтому они стараются быть полезными. Они делают запеканки, приносят открытки и цветы. Я не возражаю. Это разгоняет гнетущую тишину в квартире. Даже сейчас, когда Эми и Эм здесь круглые сутки, дом все равно кажется пустым. Мы все просто слоняемся тут, как зомби, в ожидании неизбежного конца.
— Привет, Мак, — приветствую я ее. — Входи.
Она устраивается поудобнее на диване и достает внушительную порцию пончиков. Эта девушка определенно даст фору всем сахарозависимым. Хотя сейчас нет ничего лучше, чем порция сахара и кофеина.
— Как она? — спрашивает Мак.
— Эми говорит, что теперь, наверное, уже недолго осталось, — говорю я ей.
Мак одаривает меня ласковой улыбкой и переходит прямо к делу.
— Ну, у меня две причины быть здесь. Я пришла узнать, не нужно ли вам чего-нибудь, и сказать, что Лак хочет, чтобы ты взяла столько отгулов, сколько тебе нужно.
Она бросает пачку денег на кофейный столик, а я инстинктивно сглатываю комок невысказанных эмоций, застрявший в горле.
— Спасибо, — шепчу я. — Пожалуйста, передай ему, что я благодарна.
Мак кивает, и мы едим наши пончики в тишине в течение следующих нескольких минут.
— Есть еще кое-что, — говорит она. — Возможно, сейчас не самое подходящее время поднимать этот вопрос. Но с другой стороны, это может помочь тебе отвлечься от дурных мыслей. Но я не совсем уверена.
Я смотрю на нее, и на ее щеках появляется румянец. Я никогда не видела, чтобы Мак краснела.
— Что случилось?
— Ну… мы с Ронаном вроде как… разговаривали на днях… про тычинки с пестиками.
Я чуть не подавилась кофе, который только что выпила.
— Ну и без пончиков не обошлось, — нервно замечает она. — Как-то совсем уж неловко было.
— Он говорил с тобой об этом? — интересуюсь я.
Мак смотрит в пол, и я понимаю, почему она так странно себя ведет. Она думает, что расстроит меня.
— Я не сержусь, — уверяю я ее. — Лучше пусть обсудит это с тобой.
У нее словно гора свалилась с плеч от облегчения, и она кивает.